- Сегодня мы собрались на совместную трапезу, - вновь подал голос Нильс и мгновенно завладел всеобщим вниманием. - Мы будем есть, пить и разговаривать, но ни словом не упомянем ни о печали, ни о несчастиях. И еще: возле каждой тарелки Кора положила кусочек сушеного фрукта киша, завернутого в листья той. Унесите его с собой, когда встанете из-за стола. Медленно разжуйте его перед сном, думая о тех счастливых мгновениях, которые когда-либо дарили вам гарпии. Киша поможет вам вспомнить каждую мелочь, и особенно чувства умиротворения и целостности, которые встречи с гарпиями вам приносили. А теперь за еду! И давайте вести себя так, как будто с нами ничего не случилось!
Нильс умолк. В верхней части стола начали передавать из рук в руки тарелки и блюда, долетели обрывки вежливых разговоров. Дети кругом Ки сидели молча, с нетерпением ожидая, когда же блюда с яствами доберутся и до них. Как и им, Ки предстояло доедать то, что останется после пиршества взрослых. Дети вели себя очень тихо: без сомнения, их заранее предупредили насчет хороших манер за столом.
Ки растерялась окончательно. Она не могла заставить себя обсуждать достоинства еды на детском языке. А присматривать за ними, как вроде бы должна была она, взрослая, ей явно не полагалось. Вот маленький Эдвард уронил на пол кусочек мяса. Мальчуган невозмутимо подобрал упавший кусочек и отправил его в рот. Ки украдкой бросила взгляд на противоположный конец стола, но тут же поспешно снова уткнулась в свою тарелку.
Что ж, покамест план Нильса работал блестяще. Он уже добился того, что впервые со времени Обряда Отпущения люди смотрели на нее и не прятали глаз. Посадив Ки в самом низу стола, старик предоставил им отличный повод для разговоров. И тут же велел им обсуждать что угодно, только не тот несчастный Обряд. Надо полагать, они нашли иные темы для болтовни...
Ки ела медленно, понемногу, опустив голову и стараясь не поднимать глаз от еды. И старательно делала вид, будто ее вовсе даже и не заботило, что это делало ее похожей на наказанного ребенка, не смеющего поднять глаз, покуда "старшие" обсуждают его поведение. Она заметила только, что низкого голоса Хафтора совсем не слышно было в общем разговоре. Другие голоса она различала и узнавала, но слов разобрать почти не могла. Лишь немногое, и это немногое больно жалило.
- Эти ромни... - донеслось до нее несколько раз подряд.
И еще:
- Свен был слишком юн...
Ки попыталась отвлечься, и из глубин прошлого сама собой выплыла зримая картина. Руфус, стоящий посреди двора на коленях. Из носу у него ручьем течет кровь, а над ним стоит Свен, такой рослый, полный ярости и... плачущий от бессилия и досады. А Ларс выглядывает из-за двери: маленький мальчик, побледневший от испуга. Ки было тогда шестнадцать, а со дня смерти Аэтана миновал год. И больше всего ей хотелось убежать со всех ног, сигануть в фургон и хлестать неповоротливых старых коней, пока они не унесут ее навсегда из Арфистова Брода... И тут подошла Кора. Солнце ярко освещало ее. Она отряхнула с рук землю и потребовала доложить ей о том, что тут произошло. И Свен, не мудрствуя лукаво, выпалил со всей откровенностью:
- Я сказал ему, что Ки со своим фургоном может оставаться на наших землях столько, сколько ей заблагорассудится!.. На землях, которые перейдут ко мне, когда я стану взрослым мужчиной! Я сказал это, потому что решил: мы с ней поженимся. А он говорит, будто я позволил ей остаться, потому что она, дескать, платит мне так, как это принято у девушек ромни. Вот я ему и вмазал. А если он посмеет подняться, не извинившись перед ней для начала, я ему врежу еще!..
И Кора не только со всей строгостью велела Руфусу извиниться, но и заставила Ки в тот день отобедать с ними за домашним столом. Ки тогда здорово обозлилась на нее за этот поступок, ибо не понимала, почему Кора так сделала. Между прочим, тот обед здорово напоминал нынешний - тогда, наверное, клокотали не менее острые чувства и так же, как сегодня, им не давали вырваться наружу словами. Вот только Свена с нею рядом теперь не было. Свена, который тайком пожимал под столом ее руку и знай подкладывал ей на тарелку кусочки получше... Через семь месяцев после того дня Свен отпраздновал свое совершеннолетие, сделался собственником части земель - и мужем Ки. С точки зрения местных нравов он был неприлично юн для женитьбы. А уж Ки и подавно. Все только и говорили, что о ни в какие ворота не лезущих свадебных подарках, которые он сделал невесте. Сигурд и Сигмунд были тогда едва объезженными трехлетками. Как пугливо они шарахались и косились, когда Свен гордо вложил новенькие поводья в руку девчонки-невесты!.. А еще он подарил ей фургон, собственноручно построенный им из самых лучших материалов, которые он смог раздобыть. Он выкрасил его голубой краской, а по двери и вокруг окошка нарисовал яблоневые цветы...
Кора пыталась отговорить Свена от совершения полного свадебного обряда, Руфус над ним насмехался, а Ларс, тот был попросту заворожен дерзостью старшего брата, посмевшего привести в их дом дикую кочевницу с большака. Но стоило Коре понять, что решение сына непоколебимо, что он собрался уехать с Ки навсегда - и она уступила, не теряя достоинства. Признала его брак и принесла гарпиям жертву в честь новой семьи...
Ну что ж, пусть еще раз перемоют нам косточки, думала Ки, продолжая неторопливо жевать. Пусть вспоминают то да се и соболезнуют Коре по поводу самозванки, ворвавшейся в ее дом и в результате погубившей чудесного сына. Который, обернись иначе его женитьба, мог бы, наоборот, обогатить семью пахотными или лесными угодьями...
Сама Ки ничего не ощущала по этому поводу, только усталость. Но потом в ее душе зазвучал и стал набирать силу такой вопль одиночества, что она сама удивилась, как это ей удалось не закричать вслух. Свен, Свен, ее могучий и нежный Свен!.. Как много он давал ей, давал прежде, чем она успевала не то что попросить - даже и пожелать. Он всегда думал о ней, всегда торил перед нею дорогу... Она помнила кровь на его широких ладонях, когда он принимал у нее роды. А вот он едет рядом с фургоном, и солнце светит ему прямо в лицо, заставляя жмуриться. А вот по его плечам и спине бродят огненные блики; они любят друг друга подле костра, а внутри фургона спят их дети...
