Когда мы выходили из сада через калитку, последнее, что я увидел, – птица Печаль, взмахнув крыльями, устремилась к небу. А в небе зажглись три маленькие яркие звёздочки.

Хотелось бы мне знать, что сказал бы Бенка, если бы увидел мою белую лошадь с золотой гривой? Мою Мирамис с золотой гривой и золотыми копытами. Мы с Бенкой оба очень любим лошадей. И не только Бенка с тётушкой Лундин были моими друзьями в прошлой жизни. Был у меня ещё один друг по имени Калле-Франт, о котором я запамятовал рассказать. Это был старый конь, развозивший пиво. Пару раз в неделю в магазинчики на Уппландсгатан доставляли пиво. Его привозили по утрам, как раз когда я направлялся в школу. И всякий раз я задерживался, чтобы поболтать с Калле-Франтом. Это был такой добрый старый конь. Я припасал для него кусочки сахара и хлебные корочки. И Бенка тоже. Потому что он тоже любил Калле-Франта.

Не меньше чем я. Он даже пытался меня уверить, что Калле – это его конь. А я говорил, что мой. И мы даже иногда из-за этого ссорились. Но стоило Бенке отвернуться, как я шептал Калле на ухо: «Ты мой, Калле, правда ведь?» И мне временами казалось, что Калле понимает меня и даже со мной соглашается. У Бенки ведь были и папа, и мама, и вообще всё на свете, и ему не так, как мне, нужен был конь. Но на самом-то деле Калле был вовсе даже и не наш, он принадлежал пивоварне. Он был наш только понарошку, но мне так хотелось верить, что он был моим! Иногда, бывало, я заболтаюсь с Калле да и опоздаю в школу. Учительница спрашивала, где я пропадал, а я не знал, что ответить. Ведь она не поймёт, если ей скажешь, что заговорился с конём, который служит в пивоварне. Иногда повозка с пивом задерживалась, и тогда я вынужден был бежать в школу, не повидавшись с Калле. «Ну что этот возница замешкался», – злился я. Я сидел в классе за партой, перебирал кусочки сахара и корочки хлеба в своём кармане и сожалел, что теперь несколько дней не увижусь с Калле.

Учительница спрашивала:

– Что ты, Буссе, сидишь и вздыхаешь? Что, плохо или уж совсем никуда?

Я ничего не отвечал. Что тут скажешь? Разве объяснишь ей, как я люблю Калле?

Что ж, теперь он принадлежит одному Бенке. Ну вот и хорошо. Пусть он хоть этим утешается, раз меня с ним нет.

А у меня теперь есть златогривая Мирамис.

И вот как она появилась.

Как-то вечером, когда мы строили модель планёра и болтали так же, как Бенка со своим папой, я рассказал моему отцу-королю про Калле-Франта.

– Мио, мой Мио, – сказал мой отец-король, – выходит, ты любишь лошадей?

– В общем, да, – ответил я без особого энтузиазма, чтобы мой отец-король вдруг не подумал, что здесь, рядом с ним, я могу о чём-то затосковать.

На следующее утро, когда я пришёл погулять в сад, где цветут розы, совсем неожиданно ко мне прискакала белая лошадь, я в жизни не видел такого красивого галопа. На ветру развевалась золотая грива, а на солнце сверкали золотые копыта. Она неслась прямо на меня и издавала ржание, какого я никогда прежде не слышал. Я даже испугался и прильнул к моему отцу-королю. Но он крепкой рукой ухватил лошадь за гриву, и она застыла на месте, а потом ткнулась мягким носом в мой карман в поисках кусочков сахара, ну в точности как это проделывал Калле. Один кусочек у меня всё-таки нашёлся, он хранился там для моего старого друга. Лошадь достала его и съела.

– Мио, мой Мио, – сказал мой отец-король, – эта лошадь – твоя. И зовут её Мирамис.

О моя Мирамис!

Я полюбил её с первой же минуты. Это была самая прекрасная лошадь на свете. Она ни капельки не походила на Калле-Франта. Он был такой старый и так утомлён работой. Нет, я не находил у них никакого сходства. Но только до тех пор, пока Мирамис не подняла свою прекрасную голову и не взглянула на меня. Тут я увидел, что её глаза в точности такие же, как у Калле. В них светилась такая преданность! Впрочем, как у каждой лошади.

Верхом я ведь ни разу в жизни не ездил. А тут вдруг мой отец-король поднял меня и усадил на Мирамис.

– Не знаю, сумею ли я, – засомневался я.

– Мио, мой Мио, – отозвался мой отец-король, – разве у тебя не храброе сердце?

И я взялся за поводья и поскакал по дорожкам сада, где цветут розы. Я скакал под серебристыми тополями, так что серебристые листья сыпались мне на голову и путались в волосах. А я всё скакал, всё дальше и дальше, а Мирамис перепрыгивала через самые высокие розовые кусты.

Вскоре в саду появился Юм-Юм. Он увидел, как я скачу на лошади, захлопал в ладоши и закричал:

– Мио скачет на Мирамис! Мио скачет на Мирамис!

Я остановил Мирамис и спросил Юм-Юма:

– Хочешь поскакать со мной?

Ну разумеется, ему этого хотелось. Он взобрался на круп лошади позади меня. И мы поскакали по зелёным полям и лугам, расположенным за садом, где цветут розы. Никогда в жизни не испытывал я такой радости!

Королевство моего отца-короля такое большое, больше многих королевств на свете. Оно простирается от востока до запада, от севера до юга. Остров, на котором стоит королевский замок, называется Остров Зелёных Лугов. Но это лишь малая часть его владений. Малая, малая часть Страны Далёкой.

– Земля, которая лежит за морем и за горами, тоже принадлежит его величеству. Нашему королю, – сказал Юм-Юм.

А я подумал о Бенке. Бедняга, стоит там сумрачным днём под моросящим дождичком на Уппландсгатан, а я, такой счастливый, скачу на прекрасной лошади в лучах жарко греющего солнца.

А вокруг такая красота! Трава густая и мягкая, а в траве столько разных цветов! Нас окружали зелёные холмы, с которых стекали прозрачные ручейки, а на холмах паслись пушистые белые овечки. Рядом с овечками мальчик-пастух наигрывал что-то на деревянной дудочке. Звучала какая-то странная мелодия, точно я её когда-то уже слышал, только где и когда, никак не мог вспомнить. Уж конечно, не на Уппландсгатан.

Мы остановились и разговорились с мальчиком. Я попросил его на денёк одолжить мне дудочку. Он согласился и даже научил меня наигрывать ту самую мелодию.

– Если хотите, я вам обоим вырежу по дудочке, – предложил Нонно. Так звали этого пастушка.

Конечно же, мы хотели.

Совсем рядом с нами протекал ручеёк. Над ним свои ветви склонила ива. Нонно подошёл к ней и срезал ветку. Мы сидели на бережку ручья и плескались босыми ногами в воде. А он вырезал для нас дудочки. Юм-Юм тоже научился наигрывать мелодию этой странной песни. Нонно сказал, что это старая-престарая песенка, самая первая на земле.

– Пастухи играли её на пастбищах много тысяч лет назад, – пояснил Нонно.

Мы поблагодарили его за всё, а потом забрались на спину Мирамис и поскакали дальше.

– Будем беречь наши дудочки, – сказал я Юм-Юму. – И если нам придётся разлучиться, то будем наигрывать эту мелодию.

– Ты прав, Мио, – откликнулся Юм-Юм. – Будем беречь их. И если ты услышишь, что я заиграл на ней, знай, это я зову тебя.

– Правильно, – согласился я. – А если ты услышишь мою дудочку, это будет означать, что я зову тебя.

– Да, – сказал Юм-Юм и прильнул ко мне.

В этот момент я подумал, что он мой самый лучший друг. Конечно, после моего отца-короля. Моего отца-короля я любил больше всех на свете. А Юм-Юм такой же мальчик, как я, и теперь он мой лучший друг, тем более что я уже никогда не увижусь с Бенкой.

Надо же как всё получилось! У меня есть отец, Юм-Юм, Мирамис, и я скачу по зелёным холмам и лугам! Какое счастье!

– А как попасть в те края, что за морем и за горами? – спросил я.

– По мосту Утренней Зари, – ответил Юм-Юм.

– А где этот мост Утренней Зари?

– Скоро увидишь.

В самом деле, скоро показался мост, он был так высок и так длинен, что казалось, ему нет конца и края. Он так ярко светился, точно был построен из золотых солнечных лучей.