Патрик подался вперед и, прервав красочные описания приключений мистера Коцебу, легко усадил се к себе на колени.

Софи засмеялась, но склонности спрыгнуть не обнаружила. Воодушевленный Патрик впился в ее черешневые губы.

Протестов на это действие тоже не последовало. Мало того, губы Софи призывно раскрылись. Он притянул ее еще ближе, язык стал более требовательным, а рука скользнула под корсаж, освобождая грудь. Как только палец пробежал по соску, тело Софи стало ватным, а руки яростно сомкнулись вокруг шеи мужа. Внешнего мира больше не существовало. Центром мироздания стал для нее Патрик, а также его губы.

Она прижалась к нему еще ближе, хотя это казалось уже невозможным. Патрик, ласкающий ее, неожиданно замер.

Софи раскрыла глаза.

— На тебе нет панталон?

— Нет. — Ее голос вибрировал.

— Почему? — Патрику казалось, что он знает ответ. Сегодня четверг, день Брэддона. Наверное, она вообще по четвергам панталоны не надевает. Комнату наполнила отвратительная тишина.

Патрик задумчиво смотрел на свою красавицу жену. «Моя! Моя, моя, моя, — стучало в висках. — Не его, не его, не его. Не его».

Она спрятала лицо у него на груди.

— В детстве мне довелось слышать разговор горничных. Одна из них собиралась замуж, а другая уже давно была замужем. Так вот, вторая учила первую, чтобы та, если хочет привязать к себе супруга, иногда не надевала панталоны. Что это как будто бы мужчину возбуждает. Я почему-то запомнила этот разговор и вот сегодня решила проверить. — Софи посмотрела Патрику в глаза. — Да, это действительно возбуждает.

Патрик блаженно закрыл глаза, потому что слова она перемежала легкими поцелуями.

— Но все не так просто, — продолжала Софи, совсем понизив голос. — Утром Симона помогла мне их надеть. А затем я подождала, когда она спустится вниз, быстренько сняла и аккуратно положила на место в ящик. Чтобы она ничего не заметила. — Софи улыбнулась. — Но что подумает Симона вечером, когда будет помогать мне раздеваться? Ума не приложу. Придется сказать, что я потеряла панталоны.

Он посмотрел на нее своими дьявольскими глазами, затем метнулся к двери и повернул ключ.

Она была вся необыкновенно сладостно-мягкая, мягче, чем когда-либо, и на каждое его прикосновение откликалась сдавленными вздохами, похожими на стоны. Хотелось, чтобы это непередаваемое ощущение длилось вечно.

— Патрик!

Как будто не замечая требовательного взгляда жены, он быстро коснулся губами ее губ, но спустя секунду она внезапно вывернулась из его рук и, опрокинув на спину, оседлала. Их глаза блестели одинаковым блеском.

Софи затрепетала, наклонилась вперед и, водя грудями по его заросшей волосами груди, начала вечные как мир движения.

Блаженно закрыв глаза, Патрик ощущал биение ее сердца. Так продолжалось бесконечно долго, но в какой-то момент он почувствовал, что сдерживаться больше нет сил, и резко притянул ее к себе. Не прерывая первобытного пульсирующего танца, они мягко сползли на толстый персидский ковер.

— Софи!

В ответ раздался только прерывистый стон.

— Софи!

Ее сдавленные вскрики слились с хриплыми стонами Патрика.

— О, Софи, Софи, Софи… — тихо выкрикнул он.

Она напряглась, охваченная невиданным блаженством, а затем каждый нерв ее тела вспыхнул и запылал неземным огнем.

Последовавшая за этим тишина была совсем не похожа на ту, которая царила в библиотеке перед появлением Софи. Патрик перевернулся на бок и притянул к себе трепещущую жену.

Он прижал ее еще крепче, радостно ощущая бархатистую сладостность ее грудей и бедер. О Боже, как же это чудесно — иметь такую жену!

И только ближе к вечеру Патрика вдруг осенило.

Ее груди стали больше. От ласк? Маловероятно.

Спина Патрика напряглась. Он вскочил с кресла и начал считать в уме. «С той ночи, когда я залез к ней в спальню, прошло… Господи, сколько же с тех пор прошло? Ах да, больше трех месяцев. Какой же я идиот! Тупой, безмозглый идиот! Неизменно предохранял от беременности женщин, на которых мне, в сущности, было наплевать, а теперь, найдя ту единственную, которую полюбил… Да-да, полюбил, почему бы наконец мне в этом не признаться, хотя бы самому себе. Я люблю ее, люблю Софи всем сердцем и душой. Так вот именно ее по небрежности обрек на страдания. Она в опасности, в смертельной опасности».

— Идиот! Идиот! — Патрик даже не осознавал, что кричит, обратившись лицом к лепному потолку.

«Как я мог быть таким беспечным! — Это он уже говорил про себя. — Ведь она такая нежная, хрупкая и может не перенести роды. Посмотри на жену брата. На вид Шарлотта много крепче Софи, и то ведь чуть не погибла. Черт побери, да по сравнению с Софи она амазонка. А мама… А женщины, которых я видел в Индии. Некоторые из них тоже умирали при родах».

Патрик кинулся в гостиную Софи.

— Софи! Софи!

Она с надеждой подняла глаза. Расставшись с учебником турецкого языка и вообще установив запрет на изучение иностранных языков, она обрекла себя на довольно скучное существование. Кроме уроков с Мадлен, заняться ей было нечем. Пустые беседы с домоправительницей, поездки за покупками, редкие посещения театра (сезон еще не начался) — вот, пожалуй, и все. Большинство приятельниц пребывали в своих сельских поместьях.

В данный момент она не очень увлеченно перечитывала пьесы Бена Джонсона. Высокопарный слог, устаревшие выражения. Нет, единственное, что ее по-настоящему захватывало, так это иностранные языки.

Патрик быстро пересек комнату и уселся в кресло рядом с ней.

— Послушай меня, Софи! В твою спальню я залез три с половиной месяца назад. С тех пор у тебя были… месячные?

— Неужели прошло столько времени? Даже не верится. — Софи плохо ориентировалась в датах.

— Приходится верить. — Патрик заставил себя улыбнуться. — У меня есть все основания полагать, что ты носишь ребенка.

— Как странно, — удивилась Софи. — Мы же совсем недавно поженились.

Патрик нахмурился.

— В таких делах давно или недавно не имеет значения. Порой одного часа достаточно.

— Это не так, — возразила Софи. — Даже моя мама говорила, не говоря уже о горничных… — Она замолкла, не зная, как продолжить.

Патрик неправильно истолковал ее молчание.

— Согласен, у некоторых женщин с зачатием бывают трудности. Но ведь мы обсуждаем нашу ситуацию. — Он поднялся и прошел к окну.

Софи молчала. Ей, конечно, хотелось сказать ему о беременности, но она все время откладывала — боялась потревожить их теперешнее счастье, оно казалось таким хрупким. Хотя в глубине сознания тихо расцветала чистая радость: у нее будет ребенок. Разве это не счастье?

Она встретилась глазами с мужем. Счастливым он вовсе не выглядел. Скорее наоборот. Лицо напряженное, глаза сердитые.

— В чем дело? — спросила Софи, подавляя дрожь в голосе. Патрик посмотрел на нее невидящим взглядом.

— Я уже говорил тебе прежде. — Он сделал тягостную паузу. — В общем, твоя беременность меня в восторг не приводит. Я очень сожалею, что допустил это.

— Но мы женаты!

— Разве это оправдание?

— Мне казалось, что мы договорились иметь одного ребенка.

— Договорились, — резко бросил Патрик. — Это верно. — Он знал, что ведет себя как осел, но не мог остановиться, потому что был парализован страхом. Не за себя, конечно, за нее.

— Тогда почему ты так злишься?

— Ты здесь ни при чем. Я зол на себя за свою безответственность. — Патрик снова развернулся к окну. Впрочем, обсуждать ситуацию дальше не было смысла.

Софи кивнула, но Патрик на нее не смотрел. Ей показалось, что он превратился в кусок льда.

— В таком случае, — она поднялась и дернула за шнур колокольчика, — я вызываю Симону. Мне нужно принять ванну.

Патрик внимательно посмотрел на жену. Она стояла у двери, невозмутимая, как всегда, ожидая, когда он выйдет.

Спускаясь по лестнице, он чувствовал, как с каждым шагом уходит злость, оставляя после себя только страх. Холодный, липкий страх.