– Вовсе нет. С того момента, когда Мальма остановили за превышение скорости и задержали, он начал представлять опасность для Олафссона. Поэтому Олафссон – первый главный подозреваемый. Мы должны постараться найти его. Однако он может не иметь никакого отношения к пожару. Если даже подтвердится, что он торговал наркотиками или поставил фальшивые номера на несколько автомобилей, это все равно ничего нам не даст.
– Будет весьма странно, если окажется, что Олафссон не имеет никакого отношения к пожару.
– Согласен. Однако странные вещи тоже иногда происходят. Вот Мальм покончил с собой именно тогда, когда кто-то пытался его убить. Очень странное совпадение. Я задумался над ним, обследуя место пожара. Или еще одна странность: с момента пожара прошло почти три недели, и в течение всего этого времени никто не видел Олафссона и ничего о нем не слышал. Это позволяет нам делать определенные выводы. Однако неоспоримым фактом, насколько мне известно, является также и то, что никто не видел Олафссона в течение целого месяца до пожара.
Мартин Бек выпрямился и задумчиво произнес:
– Да, это правда.
– Твоя логика, несомненно, заслуживает внимания и заставляет нас выдвигать определенные версии, – сказал Кольберг.
Они принялись обдумывать возможные версии.
Чуть дальше, в том же коридоре, Рённ проскользнул в кабинет Гунвальда Ларссона и сказал:
– Знаешь, я кое о чем думал вчера вечером.
– О чем?
– Ну, лет двадцать назад я несколько месяцев работал в Сконе[22]. В Лунде. Я уже забыл, почему там оказался. – Он сделал паузу и потом прочувствованно сказал: – Это было ужасно.
– Что?
– Сконе.
– Ага. И о чем же ты думал?
– Там были только свиньи и коровы, поля и студенты. И жара. Я едва не расплавился. Так вот, тогда там произошел большой пожар. Ночью сгорел завод. Позже оказалось, что пожар случайно устроил какой-то сторож. Он сам поднял тревогу, но все перепутал и позвонил в пожарную охрану в Мальмё. Понимаешь, он был оттуда. Поэтому, пока огонь вовсю полыхал в Лунде, пожарные мотались по Мальмё в поисках пожара, с раздвижными лестницами, помпами, сетями, в которые собирались ловить прыгающих из окон людей, и так далее.
– Ты хочешь сказать, что Цакриссон был настолько глуп, что, стоя почти в самом центре Стокгольма, позвонил в пожарную охрану Накки?
– Да, я имею в виду что-то в этом роде.
– Он этого не сделал, – сказал Гунвальд Ларссон. – Я обзвонил все полицейские участки города и пригородов. Ни в одном из них пожар в тот вечер не зарегистрирован.
– На твоем месте я позвонил бы и в пожарную охрану.
– Если бы ты был на моем месте, тебе бы уже осточертели все эти пожары. Кроме того, больше шансов получить разумный ответ от полиции. Относительно больше, естественно.
Рённ направился к двери.
– Эйнар?
– Да.
– А зачем им понадобились сети? На заводе, ночью?
Рённ задумался.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Возможно, у меня чересчур разыгралось воображение.
– Ты так полагаешь?
Гунвальд Ларссон пожал плечами и продолжил ковыряться в зубах ножом для разрезания бумаги.
Однако на следующее утро он принялся обзванивать все пожарные части в пригородах Стокгольма. Загадка разрешилась удивительно быстро.
– Хорошо, – сказал доброжелательный голос в пожарной части Сольны-Сундбюберга. – Конечно, я могу проверить. – И спустя десять секунд: – Да, в тот вечер у нас был ложный вызов на Рингвеген, тридцать семь, в Сундбюберге. Мы приняли его в двадцать три часа десять минут. По телефону. Вас интересует еще что-нибудь?
– В полиции мне ничего не сказали об этом, – ответил Гунвальд Ларссон. – Но ведь полиция обязана была туда приехать, так?
– Патрульный автомобиль, конечно же, туда выехал.
– Этот вызов поступил к вам непосредственно или через центральную диспетчерскую Стокгольма?
– Думаю, непосредственно. Но точно я не могу вам этого сказать. Здесь только одна запись. Анонимный телефонный вызов. Ложный.
– И что же вы делаете, когда принимаете такого рода вызовы?
– Выезжаем, конечно.
– Да, это я понимаю, но вы сообщаете об этом куда-либо?
– Конечно, местным фараонам.
– Кому-кому?
– В полицию. Кроме того, мы информируем центральную диспетчерскую. Знаете, когда пожар очень сильный, то есть его далеко видно, у нас много звонков. Мы в состоянии принять только двадцать пять вызовов одновременно, а нам звонят сотни людей. Именно поэтому мы и сообщаем о своем выезде. Иначе начнется неразбериха.
– Понятно, – сухо ответил Гунвальд Ларссон. – Вам известно, кто принял вызов?
– Конечно. Девушка по фамилии Мортенссон. Дорис Мортенссон.
– Где я могу ее найти?
– Нигде, старина. Вчера она уехала в отпуск. В Грецию.
– В Грецию? – с явным неудовольствием произнес Гунвальд Ларссон.
– Да, а разве там плохо?
– Там случилось худшее из того, что только могло произойти[23].
– Вот как? Не ожидал, что наша полиция занимается коммунистической пропагандой. Я был в Акрополе, или как он там называется, прошлой осенью. Мне очень понравилось. По моему мнению, в Греции поддерживается идеальный порядок. А какая там полиция! Вам, парни, нужно у них многому учиться.
– Заткнись, идиот! – И Гунвальд Ларссон бросил трубку.
Он не выяснил еще одной важной вещи, однако не смог заставить себя продолжать разговор. Вместо этого он пошел в кабинет к Рённу и попросил его:
– Ты не сделал бы мне одолжения? Позвони в пожарную часть Сольны-Сундбюберга и спроси, когда возвратится из отпуска их сотрудница Дорис Мортенссон.
– Ну конечно. Послушай, что с тобой? Ты выглядишь так, словно тебя вот-вот хватит удар.
Гунвальд Ларссон не ответил. Он вернулся к своему письменному столу и тут же набрал номер полицейского участка на Росундавеген в Сольне.
– Вчера я звонил вам и задавал очень важный вопрос. О том, был ли у вас какой-нибудь вызов на пожар около одиннадцати часов вечера седьмого марта, – сказал он как бы для вступления.
– Да, это я отвечал на ваш звонок и сообщил, что рапорта о подобном происшествии у нас нет, – ответил сотрудник полиции из Сольны.
– Однако теперь я узнал, что в тот вечер был ложный вызов на Рингвеген, тридцать семь, в Сундбюберге, и что полицию проинформировали о нем в установленном порядке. Полицейский патрульный автомобиль должен был выехать по указанному адресу.
– Прекрасно. Однако рапорта об этом у нас нет.
– В таком случае потребуйте объяснений у тех двух парней, которые тогда дежурили. Кстати, кто они?
– Патрульные? Сейчас попытаюсь узнать. Подождите минутку.
Гунвальд Ларссон ждал, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.
– Я выяснил. Автомобиль номер восемь, Эрикссон и Квастму, со стажером по фамилии Линдског. Автомобиль номер три, Кристианссон и Квант…
– Достаточно, – прервал его Гунвальд Ларссон. – Где сейчас эти два болвана?
– Кристианссон и Квант? Они на дежурстве, патрулируют.
– Немедленно пришлите их сюда.
– Но…
– Никаких «но». Через пятнадцать минут эти два болвана должны стоять, как статуи, в моем кабинете на Кунгсхольмсгатан.
Не успел он положить трубку, как в кабинет заглянул Рённ и сказал:
– Дорис Мортенссон возвратится через три недели. Она приступит к работе двадцать второго апреля. Кстати, у того парня, с которым ты разговаривал, отвратительное настроение. Наверняка он не относится к твоим поклонникам.
– Да, их становится все меньше и меньше, – отозвался Гунвальд Ларссон.
– Этого можно было ожидать, – спокойно заметил Рённ.
Спустя шестнадцать минут Кристианссон и Квант стояли в кабинете Гунвальда Ларссона. Оба были из Сконе, голубоглазые, широкоплечие, ростом сто восемьдесят шесть сантиметров. У обоих все еще сохранились болезненные воспоминания о предыдущих встречах с человеком, сидящим за письменным столом. Когда Гунвальд Ларссон поднял на них взгляд, они оцепенели и буквально превратились в каменные изваяния, изображающие двух патрульных в кожаных куртках с начищенными пуговицами и при портупеях. Кроме того, они были вооружены пистолетами и резиновыми дубинками. Самой пикантной деталью данной скульптурной группы было следующее: Кристианссон крепко зажал свою фуражку под мышкой, а у Кванта она все еще находилась на голове.
