– Приближаюсь к самой приятной стадии. Как бы вам понравилось, если бы вы, проснувшись, обнаружили, что по неизвестной причине создали робота и при этом понятия не имеете о его назначении?

– Ну, знаете ли…

– Нет уж, я с вами не согласен, – проворчал Гэллегер. – Вы, очевидно, чересчур серьезно воспринимаете жизнь. «Вино – глумливо, сикера – буйна»[13]. Простите меня. Я буйствую. – Он снова отхлебнул мартини.

Брок стал расхаживать взад и вперед по захламленной лаборатории, то и дело натыкаясь на таинственные запыленные предметы.

– Если вы ученый, то науке не поздоровится.

– Я Гарри Эдлер от науки, – возразил Гэллегер. – Был такой музыкант несколько веков назад. Я вроде него. Тоже никогда в жизни ничему не учился. Что я могу поделать, если мое подсознание любит меня разыгрывать?

– Вы знаете, кто я такой? – спросил Брок.

– Откровенно говоря, нет. А это обязательно?

В голосе посетителя зазвучали горестные нотки:

– Могли бы хоть из вежливости припомнить, ведь всего неделя прошла. Харрисон Брок. Это я. Владелец фирмы «Вокс-вью пикчерс».

– Нет, – внезапно изрек робот, – бесполезно. Ничего не поможет, Брок.

– Какого…

Гэллегер устало вздохнул:

– Все забываю, что проклятая тварь одушевлена. Мистер Брок, познакомьтесь с Джо. Джо, это мистер Брок… из фирмы «Вокс-вью».

– Э-э-э… – невнятно проговорил телемагнат, – здравствуйте.

– Суета сует и всяческая суета, – вполголоса вставил Гэллегер. – Таков уж Джо. Павлин. С ним тоже бесполезно спорить.

Робот не обратил внимания на реплику своего создателя.

– Право же, все это ни к чему, мистер Брок, – продолжал он скрипучим голосом. – Деньги меня не трогают. Я понимаю, многих осчастливило бы мое появление в ваших фильмах, но слава для меня ничто. Нуль. Мне достаточно сознавать, что я прекрасен.

Брок прикусил губу.

– Ну вот что, – свирепо произнес он, – я пришел сюда вовсе не для того, чтобы предлагать вам роль. Понятно? Я ведь не заикнулся о контракте. Редкостное нахальство… пфф! Вы просто сумасшедший.

– Я вижу вас насквозь, – холодно заметил робот. – Понимаю, вы подавлены моей красотой и обаянием моего голоса – такой потрясающий тембр! Вы притворяетесь, будто я вам не нужен, надеясь заполучить меня по дешевке. Не стоит, я ведь сказал, что не заинтересован.

– Сумасшедший! – прошипел выведенный из себя Брок, а Джо хладнокровно повернулся к зеркалу.

– Не разговаривайте так громко, – предупредил он. – Диссонанс просто оглушает. К тому же вы урод, и я не желаю вас видеть. – Внутри прозрачной оболочки зажужжали колесики и шестеренки. Джо выдвинул до отказа глаза на кронштейнах и стал с явным одобрением разглядывать себя.

Гэллегер тихонько посмеивался, не вставая с тахты.

– У Джо повышенная раздражительность, – сказал он. – Кроме того, я, видно, наделил его необыкновенными чувствами. Час назад он вдруг стал хохотать до колик. Ни с того ни с сего. Я готовил себе закуску. Через десять минут я наступил на огрызок яблока, который сам же бросил на пол, упал и сильно расшибся. Джо посмотрел на меня. «То-то и оно, – сказал он. – Логика вероятности. Причина и следствие. Еще когда ты ходил открывать почтовый ящик, я знал, что ты уронишь этот огрызок и потом наступишь на него». Какая-то Кассандра. Скверно, когда память подводит.

Брок уселся на генератор (в лаборатории их было два – один, побольше, назывался «Чудовище», а другой служил скамейкой) и перевел дыхание.

– Роботы устарели.

– Ну не этот. Этого я не перевариваю. Он вызывает у меня комплекс неполноценности. Жаль, что я не помню, зачем его сделал. – Гэллегер вздохнул. – Ну черт с ним. Хотите выпить?

– Нет. Я пришел к вам по делу. Вы серьезно говорите, что всю прошедшую неделю мастерили робота, вместо того чтобы работать над проблемой, которую обязались решить?

– Оплата по выполнении? – уточнил Гэллегер. – Мне как будто что-то такое помнится.

– По выполнении, – с удовольствием подтвердил Брок. – Десять тысяч, когда решите и если решите.

– Отчего бы не выдать мне денежки и не взять робота? Он того стоит. Покажите его в каком-нибудь фильме.

– У меня не будет никаких фильмов, если вы не додумаетесь до ответа, – обозлился Брок. – Я ведь вам все объяснял.

– Да я пьян был, – сказал Гэллегер. – В таких случаях мой мозг чист, как грифельная доска, вытертая мокрой тряпкой. Я как ребенок. И вот-вот стану пьяным ребенком. Но пока, если вы растолкуете мне все с начала…

Брок совладал с приливом злости, вытащил наудачу первый попавшийся журнал из книжного шкафа и достал из кармана авторучку.

– Ну ладно. Мои акции идут по двадцать восемь, то есть намного ниже номинала… – Он вывел на обложке журнала какие-то цифры.

– Если бы вы схватили вон тот средневековый фолиант, что стоит рядом, это вам влетело бы в изрядную сумму, – лениво заметил Гэллегер. – Вы, я вижу, из тех, кто пишет на чем попало? Да бросьте болтать про акции и всякую чепуху. Переходите к делу. Кому вы морочите голову?

– Все напрасно, – вмешался робот, который торчал у зеркала. – Я не стану подписывать контракта. Пусть приходят и любуются мною, если им так хочется, но в моем присутствии пусть разговаривают шепотом.

– Сумасшедший дом, – пробормотал Брок, стараясь не выходить из себя. – Слушайте, Гэллегер. Все это я вам уже говорил неделю назад, но…

– Тогда еще не было Джо. Делайте вид, что рассказываете не мне, а ему.

– Э-э-э… Так вот… Вы, по крайней мере, слыхали о фирме «Вокс-вью пикчерс»?

– Само собой. Крупнейшая и лучшая телевизионная компания. Единственный серьезный соперник – фирма «Сонатон».

– «Сонатон» меня вытесняет.

Гэллегер был непритворно озадачен:

– Не понимаю, каким образом. Ваши программы лучше. У вас объемное цветное изображение, вся современная техника, первоклассные актеры, музыканты, певцы…

– Бесполезно, – повторил робот. – Не стану.

– Заткнись, Джо. Никто не может с вами тягаться, Брок. Это вовсе не комплимент. И все говорят, что вы вполне порядочный человек. Как же удалось «Сонатону» вас обскакать?

Брок беспомощно развел руками:

– Тут все дело в политике. Контрабандные театры. С ними не очень-то поборешься. Во время избирательной кампании «Сонатон» поддерживал правящую партию, а теперь, когда я пытаюсь организовать налет на контрабандистов, полиция только глазами хлопает.

– Контрабандные театры? – Гэллегер нахмурился. – Я что-то такое слыхал…

– Это началось давно. Еще в добрые старые времена звукового кино. Телевидение вытеснило кинофильмы и крупные кинотеатры. Люди отвыкли собираться толпами перед экраном. Усовершенствовались домашние телевизоры. Считалось, что гораздо приятнее сидеть в кресле, потягивать пиво и смотреть телепрограмму. Телевидение перестало быть привилегией миллионеров. Система счетчиков снизила стоимость этого развлечения до уровня, доступного средним слоям. То, что я рассказываю, общеизвестно.

– Мне неизвестно, – возразил Гэллегер. – Без крайней необходимости никогда не обращаю внимания на то, что происходит за стенами моей лаборатории. Спиртное плюс избирательный ум. Игнорирую все, что меня не касается. Расскажите-ка подробнее, чтобы я мог представить себе картину целиком. Если будете повторяться – не страшно. Итак, что это за система счетчиков?

– Телевизоры устанавливаются в квартирах бесплатно. Мы ведь не продаем их, а даем напрокат. Оплата – в зависимости от того, сколько времени они включены. Наша программа не прерывается ни на секунду: пьесы, снятые на видеопленку, фильмы, оперы, оркестры, эстрадные певцы, водевили – все, что душе угодно. Если вы много смотрите телевизор, вы и платите соответственно. Раз в месяц приходит служащий и проверяет показания счетчика. Справедливая система. Держать в доме «Вокс-вью» может себе позволить каждый. Такой же системы придерживается «Сонатон» и другие компании, но «Сонатон» – это мой единственный крупный конкурент. Во всяком случае, конкурент, который считает, что в борьбе со мной все средства хороши. Остальные – мелкие сошки, но я их не хватаю за глотку. Никто еще не говорил про меня, что я подонок, – мрачно сказал Брок.