– Конечно. – Дедуля позволил усадить себя на стул и надеть на голову опутанный проводами шлем.

Гэллегер увенчал себя другим шлемом и завозился с устройством ментальной связи. Оно издавало звуки и мигало лампочками. Вдруг тихий гул перерос в истошный визг – и оборвался.

Гэллегер снял оба шлема.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Как огурчик.

– Уверен?

– Хочу выпить.

– Я не передавал тебе мой питейный талант, потому что у тебя и собственный на высоте. Разве что удвоил твой… – Гэллегер вдруг побледнел. – Если заодно и мою жажду записал, ты можешь не выдержать. Умрешь…

Пробормотав что-то насчет чертовых недоумков, Дедуля промочил пересохшее горло. Гэллегер последовал примеру и озадаченно уставился на старика:

– Ошибки быть не могло. Мои графики… – И резко спросил: – Число пи – это сколько?

– Столько, да полстолька, да еще четверть столька.

Гэллегер выругался. Устройство должно было сработать. Оно не могло не сработать! По многим причинам, из которых главная – это логика. А может…

– Давай еще попробуем. Принимать теперь буду я.

– Ладно, – согласился Дедуля.

– Гм… Но ведь у тебя нет никаких талантов. Ничего из ряда вон. Как я пойму, сработало или нет? Был бы ты эстрадным пианистом или певцом…

– Еще чего!

– Погоди-ка… Идея! У меня есть знакомый на телевидении – может, пособит.

Гэллегер воспользовался видеофоном. На уговоры ушло немало времени, но ему было обещано: скоро в лабораторию явится сеньор Рамон Фирес, аргентинский тенор.

– Сам Фирес! – возликовал Гэллегер. – Один из величайших голосов нашего полушария! Это будет лучшим доказательством! Если вдруг я запою как соловей, то для Хельвига прибор уж точно подойдет.

Фирес, судя по его виду, проводил досуг в ночном клубе, но по просьбе телестудии все бросил и сел на авиатакси. Полет занял десять минут, и вот дородный, элегантный мужчина с широким подвижным ртом ухмыляется Гэллегеру.

– Вы сказали, есть проблема и я с моим шикарным голосом могу помочь, так что вот он я – к вашим услугам. Запись, да?

– Нечто вроде.

– Заключили с кем-то пари, угадал?

– Можно и так сказать, – кивнул Гэллегер, усаживая Фиреса в кресло. – Мне нужно записать психические шаблоны вашего пения.

– Вот как? Это что-то новенькое. Прошу объяснить.

Изобретатель послушно прибег к совершенно бессмысленному научному жаргону с целью успокоить сеньора Фиреса на срок, необходимый для получения графических схем.

Работа не заняла много времени и дала желаемый результат. Диаграммные ленты самописцев явственно продемонстрировали великий певческий талант аргентинца.

Под скептическим взглядом Дедули Гэллегер произвел настройку, надел шлемы и включил устройство. Снова заполыхали лампочки и загудели провода. И вдруг умолкли.

– Ну что, получилось? Можно посмотреть?

– На составление отчета требуется время, – беззастенчиво солгал Гэллегер, не желая разразиться трелями в присутствии Фиреса. – Сразу по готовности я отправлю его в ваши апартаменты.

– Ага… Muy bien[5], – блеснул белоснежными зубами певец. – Всегда буду рад помочь, амиго.

После отъезда Фиреса Гэллегер сел и стал ждать, глядя на стену. Ничего не происходило. Слегка болела голова, но и только.

– Дело в шляпе? – спросил Дедуля.

– Угу. До-ре-ми-фа-соль…

– Чего-чего?

– Молчи. Смейся, паяц, и всех ты потешай…[6]

– Никак умом тронулся?

– Я люблю парад![7] – неистово провыл Гэллегер, чудовищно фальшивя. – Однажды, сидя за органом…[8]

– Она пойдет вокруг горы, когда она придет[9], – радостно затянул Дедуля. – Она пойдет вокруг горы…

– В изнеможенье, сам не свой…

– Она пойдет вокруг горы…

– В порыве вдохновенья странном…

– Когда она придет! – проблеял Дедуля, всегдашний душа компании. – Эх, умел я красиво петь в молодые годы. Теперь давай-ка вместе. Знаешь «Фрэнки и Джонни»?[10]

Гэллегер справился с желанием залиться слезами. Метнув в Дедулю ледяной взгляд, он прошел в кухню и откупорил бутылку пива. Прохладный, с мятным привкусом напиток освежил ему мозги, но не справился с задачей поднять моральный дух. Петь Гэллегер не научился. Уж всяко до Фиреса ему как до Луны. И хоть полгода тренируй голосовые связки, толку не будет. Устройство попросту не сработало. Ментальная связь, говорите? Чепуха на постном масле.

И тут раздался визгливый голос Дедули:

– Эй! А знаешь, что я вижу во дворе?

– Мне не нужно трех попыток, чтобы угадать, – мрачно проговорил Гэллегер и присосался к пивной бутылке.

Спустя три часа, в десять утра, прибыла полиция. Причина задержки объяснялась просто: из морга исчез труп, но хватились его не сразу. Разумеется, тщательнейшие поиски не дали никакого результата. Появился Махони с подручными, и Гэллегер небрежным мановением руки указал на заднюю дверь:

– Там его найдете.

– Опять эти фокусы? – недобро глядя на него, процедил Махони.

– Я ни при чем.

Команда полицейских убралась из лаборатории. Остался лишь субтильный блондин, задумчиво разглядывающий Гэллегера.

– Как вы это делаете? – спросил Кэнтрелл.

– А? Вы о чем?

– У вас тут что, везде припрятаны другие… устройства?

– Тепловые лучеметы? Нет.

– Как же тогда вам удается убивать людей одним и тем же способом? – жалобно спросил Кэнтрелл.

– Я никого не убивал.

– Он пытался мне объяснить, – заговорил Дедуля, – да только я ни бельмеса не понял. В смысле, не понял тогда. А потом, конечно, до меня дошло. Все очень просто: разные темпоральные линии. Тут влияет принцип неопределенности Планка, ну и, само собой, Гейзенберг. Законы термодинамики ясно показывают, что вселенная норовит вернуться в норму, то бишь в знакомую нам степень энтропии, а отклонения от этой нормы непременно должны компенсироваться соответствующими искажениями пространственно-временной структуры универсального космического уравнения.

Повисло молчание.

Гэллегер подошел к умывальнику и медленно опростал себе на голову стакан воды.

– Ты в самом деле это понял? – спросил он.

– Конечно, – ответил Дедуля. – А что такого? Телепатическая машина передала мне твой математический талант, включая словарный запас, надо полагать.

– И ты хотел утаить это от меня?

– Да нет же, черт возьми! Просто мозгу требуется время, чтобы приспособиться к новым возможностям. В нем есть нечто вроде предохранительного клапана. Массированное вторжение совершенно новых мыслительных паттернов способно полностью разрушить разум. Чтобы в нем все устаканилось, нужно часа три. Вроде столько и прошло? Или больше?

– Угу, – подтвердил Гэллегер. – Угу… – Он заметил, что Кэнтрелл следит за разговором, и изобразил улыбку. – Мы с Дедулей любим подшучивать друг над дружкой. Не обращайте внимания.

– Гм… – протянул Кэнтрелл, подозрительно супясь. – Шуточки, значит?

– Ну да, они самые.

В лабораторию внесли тело. Кэнтрелл подмигнул, многозначительно похлопал по карману, после чего отвел Гэллегера в угол.

– Если я кому-нибудь покажу этот ваш тепловой лучемет, вам крышка. Помните об этом.

– Не забуду. Кстати, какого черта вам от меня нужно?

– Ну… даже не знаю. Такое оружие полезно держать при себе. В любой момент может пригодиться – злодеев кругом нынче прорва. Мне спокойней оттого, что эта вещица лежит в кармане.

Он отвернулся; в дом вошел Махони, нервно кусая губы.

– Этот тип на заднем дворе…

– Ну?

– Он похож на вас… только постарше.

– Махони, что с отпечатками пальцев? – спросил Кэнтрелл.