Всю свою сознательную жизнь я делала это, а теперь? Я добровольно села в машину с явно опасным незнакомцем, не сказав ни слова?

Без борьбы?

Когда мы вышли за дверь, которую открыл для нас швейцар, мужчина слегка наклонился, положив руку мне на поясницу, чтобы вывести меня.

Прикосновение было легким, как перышко. Едва ли заметное. Но мне пришлось подавить громкий вздох. Это простое, интимное прикосновение наэлектризовало все мои кости. Почему так произошло, не имело никакого смысла, ведь его рука исчезла за считанные секунды. С другой стороны, не имело никакого смысла, что я следовала за ним к машине, стоявшей на холостом ходу у обочины, где из упомянутой машины вышел мужчина, одетый во все черное, и открыл ему дверь.

Все это не имело никакого гребаного смысла.

Он – я так и не узнала его имени – сел первым. Джентльменский поступок, ведь мне не придется ерзать по сиденью. Он не оглянулся, чтобы посмотреть, сомневаюсь ли я в своем решении, медлю ли я, ожидая знакомства, объяснения. Он исчез в темном салоне, прохладный воздух вырвался наружу, присоединяясь к удушающему одеялу жары, которое опустилось на Манхэттен в августе.

В этом жесте было небрежное высокомерие, когда он садился в машину, не сказав ни слова и не оглянувшись. Я должна была прийти в бешенство. Надо было развернуться на каблуках и оставить всю эту ситуацию позади, списав ее на близкий промах.

И все же не было даже миллисекундного колебания. Ни на мгновение. Я ни разу не запнулась, когда сошла с тротуара и села в машину.

В ту секунду, когда моя задница устроилась на кожаном сиденье, водитель, которому я не смотрела в глаза из-за стыда или страха, захлопнул дверь.

Я не могла избавиться от ощущения, что закрывшаяся дверь была каким-то предзнаменованием. Конец чего-то. И начало. Но эта мысль длилась недолго. Ни разу я не осознала реальность своего положения.

Я была в машине с очень взрослым мужчиной, у которого было много денег, которого персонал ресторана активно боялся, и никто не знал, где я нахожусь. Никто не знал, куда я иду, и с кем я. Это решение я, возможно, приняла десять лет назад, когда мои мысли были не о выживании, а лишь о том, чтобы накормить зверя внутри себя.

Теперь я была другим человеком.

По крайней мере, я так думала.

Мы не разговаривали в машине. Ни слова. Я не спрашивала его имени, и он не спрашивал моего. Я не ляпнула ни строчки о том, что я никогда этого не делала, что я стала жертвой его сверхмужественного заклинания. Было много, очень много вещей, которые можно сказать. Следовало сказать.

Если уж говорить на чистоту, то мне вообще не следовало садиться в эту гребаную машину.

Но я все-таки села.

От него пахло кожей и дорогим одеколоном. Он был при деньгах. Я поняла это по его костюму, по его походке, по бутылке вина за пятьсот долларов, которую он выпил, сидя за столом. Машина за сто тысяч долларов, которая ждала у обочины вместе с водителем, меня тоже не удивила.

Тяжесть его присутствия в замкнутом пространстве – вот что меня удивило. Я боялась его. Этот страх был подобен плащу, накрывал, давил на меня, превращал мои конечности в свинец.

Что-то инстинктивное внутри меня подсказывало, что это опасный человек. Я поняла это в ту секунду, когда мои глаза встретились с его в ресторане. Но разве не поэтому я здесь?

Я боялась его, но все же попала с ним в это замкнутое пространство, понятия не имея, куда иду, не активировав приложение на своем телефоне, которое было подключено к моей лучшей подруге и отслеживало мое местоположение всякий раз, когда я куда-нибудь отправлялась с мужчиной. С другой стороны, этим приложением не пользовались уже много лет. Но я сохранила его в своем телефоне. Тот факт, что я была в этой машине, сказал мне все.

Тонкие струйки пота покрывали все тело, даже несмотря на дуновение кондиционера.

Прошло пять минут, прежде чем он прикоснулся ко мне. Я считала, не видя, как мир движется вокруг нас, не обращая внимания на то, в каком направлении мы движемся. Мои глаза были прикованы к нему, скользили по каждому дюйму его профиля. Мне было все равно, насколько отчаянным это казалось. Время притворства ушло.

Шея у него была загорелая, толстая, жилистая. Первая пуговица рубашки расстегнута, темные волосы на груди ползли вверх. Мне до боли хотелось прикоснуться к нему. Густую щетину, покрывавшую его подбородок, нельзя было назвать бородой, но она была ухожена до совершенства, серебристо-белая, оттеняющая черные пряди. То же самое и с его волосами, немного длиннее на макушке, уложенные без особых усилий, с большим количеством седых прядей. Я не была в машине с каким-то молодым парнем, определенно не с кем-то моего возраста. Это был мужчина. Отличался от всех, с кем я была близка раньше.

Его глаза были ледяными, лазурное море контрастировало с темными волосами и оливковой кожей. Эти радужки мерцали, посылая пламя в каждую мою пору. Мужчины смотрели на меня и раньше. Мужчины часто смотрели на меня. В разных стадиях раздевания. Я привыкла к мужскому взгляду. Привыкла к тому, что мои светлые волосы, длинные ноги, сиськи и лицо означали, что на меня стоит смотреть, потому что я была традиционно привлекательной.

Но никто не смотрел на меня так, как он.

Как будто он действительно, черт возьми, видел меня.

Никто не видел меня раньше. Потому что я работала над этим. Старалась выглядеть обычно привлекательно. Совершенствуя глянцевую поверхность с помощью дорогой одежды и обуви. Будто я одна из многих красивых, поверхностных женщин в этом городе. Будто внутри меня нет ничего темного и голодного. А лишь это было правдой.

Он знал это.

Неизвестно, как я это поняла.

Он занимал весь салон машины, его ноги были длинными и мощными. Теперь, когда я была с ним в замкнутом пространстве, он казался намного больше, чем я сначала подумала.

Я была миниатюрной по сравнению с ним, метр-семьдесят, и упорно трудилась, чтобы всегда быть в своем весе. Не потому, что я заботилась о невозможных стандартах красоты, которые патриархальное общество навязывало женщинам, а потому, что мне нужно было контролировать все в своем образе.

Мне чертовски нравилась разница в размерах между нами. Как легко он смог бы подчинить меня. Доминировать надо мной.

Мои трусики уже промокли насквозь от одной только мысли, а бедра раздвинулись в приглашении.

Я знала, что он видел это, я знала, что он чувствовал, как я хотела, как чертовски жаждала его. Но он подождал эти пять минут. Чтобы свести меня с ума. Чтобы послать сообщение: он все контролирует.

Он испытывал меня. Выяснял, подчинюсь ли я ему. Буду ли я ждать, пока он сделает шаг.

Хотя я оставила свои дни покорности позади, я бы подождала час, пока он не прикоснется ко мне. Я бы содрала кожу со своих бедер вместо того, чтобы двигаться, и провести руками по выпуклости в его брюках.

Но он не заставил меня ждать целый час.

Его рука быстро дернулась. Не так быстро, чтобы у меня не было времени понять и отказаться. Он давал мне возможность отступить за несколько секунд до того, как прикоснулся ко мне. Молча спрашивая разрешения с крохотной паузой. Заставлял меня заговорить, придержаться общепринятых правил о сексе и незнакомцах. Но я ничего не сказала. Так что его рука ударила меня по бедру. Не было никаких колебаний, никаких просьб о разрешении, никаких игр. Он переместил ее вверх, быстро и целенаправленно, чтобы коснуться краев трусиков, а затем…

Вошел внутрь.

Я уже дрожала от желания и не могла сдержаться, чтобы не издать стон удовольствия, моя рука нащупала ручку в машине, чтобы успокоиться.

Он не трогал меня пальцами, как мужчина, который насмотрелся порно и не был знаком ни с женской анатомией, ни с удовольствием. Грубо, дергано, не в тех местах.

Нет, то, что он делал, было гребаным искусством. Он прикасался ко мне уверенно, с правильным давлением, в нужных местах.

Сначала я рефлекторно закрыла глаза от чистого удовольствия, но заставила себя открыть их. Мое тело дернулось, когда я увидела, что его ледяные радужки, холодные и горячие одновременно, устремлены на меня.