Сбросив полотенце, поставила бокалы на стол. Ольховский открывал вино, которое вдруг брызнуло из-под пробки на все вокруг: на него, на пол и на Виолу тоже. Она даже вскрикнула.

– Ничего, – сказал он, глядя, как капли шампанского стекают по ее груди и, не срываясь, ползут дальше, на живот.

– Да ладно, – подтвердила она. – Слушай, а можно я трусы надену? Мне как-то неудобно…

– Надевай, – разрешил он.

Они подложили под спины подушки, налили вина. Ему хотелось разговаривать, но она опередила его:

– Тебя как зовут? – Виола сделала глоток и прикурила новую сигарету. – А то ведь так и не познакомились.

Ольховский помолчал. Он зачем-то хотел спросить, нужно ли ей его имя, а потом просто ответил:

– Сергей. А тебя? Не дурацкая же Виола?

Она улыбнулась. Завиток волос прилип к ее виску.

– Да нормальная Виола, чего там…

– Ну а все-таки? – настоял он.

– Лика.

– Тоже сочиняешь?

– Да ну нет! Лика. Анжелика! А чего? У нас в классе две Анжелики были и две Кристины!

– Ну да, – подумав, произнес он, – сейчас Наташу или Катю уже и не встретишь. Ты какого года рождения?

– Сколько мне лет?

– Ну да, сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– И ты из Ростова?

– Почему из Ростова? Что у меня – акцент? Почему ты узнал? Хотя я и не из Ростова, а из Сальска.

– Все самые красивые девки живут в Ростове, – пошутил он, вытягивая ноги.

– А-а… понятно, – рассеянно ответила Виола. Лика ей, конечно, подходила больше.

– Сальск – это где? Знаю, что на юге…

– Это недалеко от Ростова, ты угадал. – Она поправила подушку, и невинно-розовые, легковесные груди покачнулись.

– Ну а как же ты из Сальска сюда попала, Лика-Анжелика?

– Тебе интересно знать, как проститутками становятся? – задиристо огрызнулась она безо всякой злобы.

– Нет, мне интересно, как ты в Питере оказалась?

– Как? Я давно в Питер хотела. Потом села на поезд и приехала. Как еще в Питере оказываются? Приехала, комнату сняла на Просвете, пошла в «Ашан» работать на кассу. Но там вообще отношение скотское!

– Хуже, чем здесь? – удивился Ольховский.

– А здесь нормальное! – удивила она его еще раз. – Если бы вы еще столько не пили…

Сергею не хотелось ее перебивать, но она замолчала.

– Обычно проститутки врут, когда рассказывают о себе… – Раньше Ольховский боялся обидеть девчонок конкретикой. Потом понял по их реакции, что ничего зазорного в слове «проститутка» нет. Как нет ничего зазорного в словах «учитель», «врач», «парикмахер» или «сутенер».

– А мне-то чего врать? Что больная мама или брат – так уже и не врут… Про детей вроде…

– Да, про детей, – улыбнулся Ольховский. Чуть ли не у каждой феи оказывалась дочка, которую нечем кормить. И почему-то именно дочка!

– Тут у многих дети… Ну как у многих… Есть, короче. – Лика забыла про сигарету и уронила пепел себе на живот. Выругавшись, попыталась собрать пальцами комочек, который тут же рассыпался в прах. Она стряхнула прах с живота, и на ее коже осталась серая полоса.

– Хотя мы с девочками здесь почти не общаемся, – продолжала она. – Так – перекинулись инфой. Здесь дружбы нет, я это сразу поняла.

– Не обижают здесь? – спросил Ольховский так, будто он что-то решал в судьбе этой девчонки, мог что-то в ней изменить.

– Нет вроде… Ну пьяные придут – то им анал подавай, то еще чего-нибудь… Я же тут всего ничего – полтора месяца.

– А до этого?

– Я же говорю, в «Ашане», ну…

Ольховский подвинулся к ней поближе, равнодушие к ее телу стало проходить. Он принялся стирать с ее живота след от пепла, чувствуя ладонью мягкую теплую кожу.

– В общем, здесь лучше, чем в «Ашане», так? – подытожил он. Ему было интересно.

– Лучше…

– Но ведь всякие приходят – пьяные и черные… Толстые…

– С черножопыми я не работаю… Пьяные – да, половина пьяных. Ты, по-моему, тоже до меня выпил, а? А толстые – ну что с ними делать… Ну толстые. Это же, вообще-то, работа! Хотя бывают фу какие вонючие. – Лика даже прикрыла нос для достоверности.

Ольховский замолчал, пораженный примитивной логикой. Работа – и всё тут. Притом он бы не был шокирован, если бы такое сказал ассенизатор.

– Мне кажется, я тут не задержусь… Знаешь почему?

Он подождал, пока она воспримет его молчание как вопрос.

– Потому что перед каждым клиентом я немного волнуюсь, что это будет за чел. – Она опять прервалась, как будто бы взвешивая, рассказывать Ольховскому всю правду или нет.

– Все сперва волнуются, – жестоко отреагировал Ольховский, как будто бы он был изысканным знатоком в этой области, – а потом привыкают. Да и деньги засасывают.

– Деньги – да… – задумчиво произнесла она.

– Удовольствие получаешь? – Ему хотелось раздразнить, растревожить, как зубную боль, ревнивую фантазию.

– Ну ты же видел… – коротко ответила Лика, уже немного реагируя на его сделавшиеся настойчивыми ласки. Она развернулась к нему лицом и тоже принялась водить по плечам теплой ладонью…

– Я здесь не так долго, я же говорю, – и слегка капризно добавила: – Хватит меня пытать, почему ты такой приставучий?

Ольховский уже не понимал, к чему относилось последнее.

Она переместила голову повыше, приподнялась и мягко куснула его в губы. Потом провела языком по деснам. Позволила просунуть кончик языка себе в рот, хотя профессия не предполагает поцелуев, учитывая даже более глубокие проникновения.

Ольховский прижал ее к себе – грубовато, пожалуй…

– Подожди, не так… Погладь сначала…

Презерватив она снова надевала руками – еще один признак непрофессионализма.

Во второй раз ему не удалось довести ее до сладких судорог.

– Прости… Я же вижу, что ты очень старался… – склонилась она над ним, покусывая ухо, когда он расцепил объятия и отвалился от нее.

Он смолчал. Он делал все как надо, он это знал, но при этом упустил что-то психологически важное для Анжелики.

– Тебе понравилось? – так же, как и в первый раз, спросила Лика, словно отмечала это в дневнике какими-нибудь плюсиками и минусами.

– Я в тебя влюбился, – так же тихо прошептал он ей, когда глаза ее были близко-близко, ведь такую чушь можно говорить только так.

В этот момент в дверь постучали.

– Ну-у, – огорчилась она. – Останься еще на часик, если у тебя есть деньги.

– Пора идти, – выдохнул Ольховский. Ему вообще не хотелось уходить, и поэтому уйти надо было непременно. Тянуть сладкие «часики» можно было до тех пор, пока не кончатся деньги. С каждым последующим «часиком» он все больше привязывался бы к девчонке. Объяснять ей это он не стал.

Ольховский сел на диване, потрепал сбившиеся на сторону ее кудри:

– Пора, пора… Я приду еще, если ты не против.

– Как я могу быть против? – логично ответила Лика.

Он вздохнул и принялся одеваться.

– Приходи, – пригласила она его еще раз, стоя перед ним и расправляя на бедрах черные кружева условных трусиков. В них ее тощие девчоночьи ноги казались еще длиннее. Ниже колена и у лодыжки Лика завела себе два потемневших синяка. Щедрое солнце города Сальска сделало коричневатой кожу там, где тело не прикрывало белье, и гладким девчоночьим ногам не хватало только крапивных волдырей, которыми могут похвастаться подростки чуть младше ее.

Наконец они вышли в коридор.

– Ну, пока, Анжелика, – произнес Ольховский с нарочитой грустью.

– Пока. – Она весело смотрела на него из-под кудрей и вдруг приклеила к его губам звонкий, сухой поцелуй.

– Я приду, – тихо повторил он, чувствуя к ней легкую, кукольную нежность.

Она кивнула. Из кухни послышались неторопливые шарканья Рыжей.

– До свидания, – кивнул он и ей из приличия.

– Приходите к нам еще, – медово звучало из ее нарисованных губ.

Он нашел в себе силы оторваться от Лики и открыть дверь на лестницу. В компании Рыжей сделать это было гораздо проще. Дверь в сказку захлопнулась за ним с металлическим лязгом.

Сначала ему хотелось кричать, потом выпить. А затем Ольховский пошел домой: во-первых, выпивка есть дома, а во-вторых, главные приключения дня с ним уже произошли и глупо было рассчитывать на что-то большее.