Daniel Susskind

A World Without Work. Technology, Automation, and How We Should Respond

© Daniel Susskind, 2020

© ООО «Индивидуум Принт», 2021

Эта книга посвящена одному из величайших экономических вызовов нашего времени – угрожающей перспективе мира, где из-за феноменальных технологических перемен не всем хватит хорошо оплачиваемых рабочих мест. Она родилась из чувства необходимости, поскольку, на мой взгляд, мы пока недостаточно серьезно относимся к этой угрозе. Но никто не мог предугадать, что всего через несколько месяцев после ее издания пандемия положит конец привычному экономическому укладу и сделает изложенные в этой книге идеи и проблемы актуальными как никогда.

На момент написания этого предисловия COVID-19 с нами уже около шести месяцев.

В начале пандемии была надежда, что кризис не затянется. Экономику нужно было лишь временно поместить в анабиоз, но стоит вирусу исчезнуть – ожидалось, что в течение нескольких недель, – мы быстро вернемся к обычной жизни. Однако теперь стало ясно, что эта надежда была совершенно неуместной. Вирус так быстро не отступит. На смену лихорадочной политике первых месяцев кризиса пришли долгосрочные меры решения проблем. Экономические последствия пандемии оказались куда губительнее, чем большинство из нас поначалу предполагали. Например, с апреля по июнь 2020 года США пережили самый резкий спад производства со времен Второй мировой войны. Великобритания потеряла почти 18 лет экономического роста всего за несколько месяцев[1].

В основе этого экономического коллапса лежит рынок труда. Ситуация на нем была довольно шаткой еще до начала пандемии: во многих частях мира отмечались стагнация зарплат, нарушение прав трудящихся, очаги безработицы и сокращение рабочей силы. COVID-19 подорвал рынок труда окончательно – в сильно пострадавших от вируса странах, например США и Великобритании, безработица достигла беспрецедентных масштабов. Другими словами, с течением пандемии мы неожиданно оказались втянуты в мир с гораздо меньшим количеством работы – не потому, что ее автоматизировали, а потому, что меры, которые мы были вынуждены принять в ответ на вирус (закрытие границ, социальное дистанцирование, самоизоляция и т. д.), полностью уничтожили спрос на многие профессии.

В описанные в этой книге вызовы встали перед нами раньше, чем прогнозировалось. Эндрю Ян, кандидат в президенты США на выборах 2020 года, сосредоточившийся на угрозе увольнений по сокращению хорошо сформулировал суть проблемы: «Судя по всему, мне надо было говорить о пандемии, а не об автоматизации», – написал он в твиттере[2]. Вот только угроза технологической безработицы никуда не делась – напротив, есть основания полагать, что она даже возросла. Но пандемия подарила нам устрашающий трейлер того, как может выглядеть это будущее, и некоторое представление о бесконечном количестве проблем, с которыми нам придется столкнуться, когда оно наступит.

Как мы увидим в этой книге, основная трудность, лежащая впереди, – это трудность распределения. Технический прогресс может сделать нас коллективно более процветающими, чем когда-либо прежде, но как мы можем разделить это процветание, когда наш традиционный способ делать это – платить зарплату за работу, которую делают люди, – менее эффективен, чем в прошлом? И это, конечно, именно та экономическая проблема, которая доминировала в 2020 году. В одночасье огромное количество рабочих по всему миру, проснувшись, внезапно обнаружили себя без работы и дохода[3].

Что же делать? На мой взгляд, в такой момент государство должно брать на себя гораздо бо́льшую роль в распределении благосостояния в обществе через то, что я называю Большим государством. Пандемия уже доказала, что надежной альтернативы просто не существует. Каждая страна справляется с ситуацией по-своему, но многие из них стали обеспечивать доход тем, кто потерял работу. Идеи, всего несколько месяцев назад казавшиеся некоторым абсурдными – например, безусловный базовый доход, – внезапно стали неотъемлемой частью политического дискурса. Чтобы обеспечить поддержку безработным и экономике в целом, США уже заняли в пять раз больше средств, чем в разгар финансового кризиса 2007–2008 годов; Великобритания находится на пороге рекордной для мирного времени суммы долга[4].

Помимо распределения благосостояния есть еще две большие проблемы, с которыми мы можем столкнуться в мире с меньшим количеством работы, и обе имеют мало общего с экономикой. Первая из них – растущая мощь небольшой горстки крупных технологических компаний. В этом случае пандемия снова дает нам возможность заглянуть в будущее: примечательная особенность экономического ландшафта COVID-19 состоит в том, что таким компаниям в нем отлично живется. Во время кризиса на пять из них приходилось более 20 % стоимости всего индекса S&P 500, состоящего из пятисот крупных компаний, котирующихся на американских фондовых биржах[5]. Одна только Apple стоила больше, чем все компании, входящие в индекс FTSE 100 Лондонской фондовой биржи, вместе взятые[6].

Однако меня гораздо меньше волнует экономическая мощь технологических компаний – хоть она велика и продолжает расти, – чем политическая: их потенциальное влияние на свободу, демократию и социальную справедливость. Поэтому важно отметить, например, как с началом пандемии сошли на нет разговоры о конфиденциальности и безопасности данных. Ради борьбы с вирусом мы с самого начала были готовы на любые меры. Многие страны разрешили собирать, фильтровать, сортировать и изучать в огромных масштабах записи камер видеонаблюдения, данные о местоположении смартфонов и истории покупок по кредитным картам, а также многое другое в попытке контролировать распространение нового коронавируса. Возможно, цель оправдывала средства. Но мы должны своевременно проследить, чтобы новая политическая власть в руках IT-гигантов, равно как и их способность влиять на наше сосуществование в обществе, были должным образом изучены и при необходимости – обузданы.

Последний вызов, с которым мы столкнемся в мире будущего – это поиск смысла в жизни. Распространенное мнение гласит, что работа – источник не только дохода, но и предназначения. Если так, то без нее мы потеряем жизненный ориентир. Моя точка зрения состоит в том, что отношения между работой и смыслом жизни на самом деле гораздо туманнее, чем принято считать: сейчас многие люди не получают от работы ощущения самореализации, да и в разные исторические периоды отношение к труду радикально разнилось. Пандемия подкрепляет мой тезис. Конечно, мы знаем много кошмарных историй, когда люди, лишившиеся работы, чувствовали опустошение, которое нельзя объяснить одной потерей дохода; но многие, напротив, испытывают облегчение, ведь они освободились от обязанностей, что просто не стоили их зарплаты.

Но что же люди будут делать, если им не придется зарабатывать на жизнь трудом? Боюсь, что у нас пока нет толковых ответов на этот вопрос. В мире, где работа занимает центральное место, очень трудно представить, как мы могли бы проводить свое время без нее. Пандемия показала, какие сложности нас ждут. Например, за последние несколько месяцев мы стали тратить деньги на неожиданные вещи. В Великобритании возникла критическая нехватка муки, древесины и клумбовых растений: чтобы заполнить свободное время, люди занялись выпечкой, столярным делом и садоводством; в США тоже наблюдался дефицит подобных товаров. Попутно центре общественного обсуждения оказались новые и глубокие вопросы: баланс между работой и личной жизнью, ценность семьи и общества, преимущества городской жизни; как распорядиться своей праздностью, как поддерживать душевное равновесие в трудные времена. (Количество случаев депрессии среди взрослых британцев почти удвоилось в начале пандемии; на горячую линию правительства США по вопросам психического здоровья стали присылать в десять раз больше сообщений[7].) Тот факт, что эти обсуждения кажутся новыми, а выводы – временными и неудовлетворительными, укрепляет меня в мысли, что всепоглощающая природа нашей традиционной трудовой жизни до сих пор просто отвлекала нас от важных вопросов.