Я бесцельно бродил по квартире, изредка поглядывая на телефон. Когда нажимал на кнопку сбоку, экран оживал, загораясь неприятным, резким светом, и показывал слишком медленно сменяющийся цифры. Наконец появилась надпись «20:01» и я позвонил:

– Мам, привет, – сказал я в трубку, как только на том конце ответили.

– Здравствуй, сынок, что случилось? –тревожные нотки в ее голосе заставили меня немного занервничать:

– Лера не у вас? – спросил я, пытаясь не выдать свое волнение.

– У нас ее нет, -заверила меня мама и тут же добавила, – а Настенька поужинала и сейчас играется.

Настя – это наша с Лерой дочь, ей пять, и она ходит в детский сад, из которого по вечерам ее забирают мои родители. Позже к ним заходит моя жена и очень редко я, потому что я работаю допоздна, и моя работа нас кормит, в отличии от работы моей жены. Даже когда я прихожу домой чуть раньше, вот как сегодня, например, я сам никогда не иду за Настей, если меня об этом не попросила жена, а она меня не просит, потому что не знает, когда я могу оказаться дома раньше ее. Да я и сам порой этого не знаю. Например, сегодня так вышло совершенно случайно и еще утром я ничего такого не планировал.

Отец забрал у мамы трубку и зачем-то строго спросил:

– Витя, где твоя жена?

Мне нечего было ему ответить. Захотелось выпить, и я даже достал из шкафчика на кухне початую бутылку виски, но потом передумал и поставил обратно, потому что сегодня мне следует быть трезвым.

Мать забрала обратно телефон и сказала тоном спокойным и рассудительным, но не терпящим никаких возражений:

– Сынок, пускай Настя останется у нас. Завтра я сама отведу ее в детский сад ну или оставлю дома, посмотрю еще.

Я не стал возражать, потому что ребенок сейчас мне тут не нужен, учитывая то, что случилось днем. Дело в том, что я окончательно выяснил, что моя жена мне изменяет. Да, именно так, банально имеет любовника, ну или он ее, сути это не меняет. Нет, у меня были подозрения и давно. Во-первых, Лера вдруг решила выйти на работу, хотя мы все обсудили и договорились, что Настя не будет ходить в детский сад, разве что на пол дня, но потом неожиданно жена объявила, причем в совершенно неподходящий момент, что она боится потерять себя как специалиста и потому ей срочно следует выходить из декрета. Этот разговор произошел, когда мы были в гостях у моих родителей, а еще там была моя сестра Таня, и ее муж Боря, мерзкий, отвратительный сноб, и даже их гениальные дети были там. А Лера сказала об этом вроде бы как между прочим, как раз когда мама попросила ее передать салат. Она передала салат и заявила:

– Я выхожу на работу.

Ну может не точно такими словами, но как-то так. И никто даже не обратил внимание на сказанное. Никто, кроме меня. Я перестал есть то, что я в тот момент ел, не помню уже, что это было, и спросил:

– Когда ты это решила?

Хотелось еще уточнить, как она вообще такое придумала, если мы договорились, а для меня договоренности – это святое, и я никогда своих не нарушаю, но это я не спросил. Лера повернулась ко мне, и я увидел, что у нее совершенно спокойное лицо и глаза такие же как всегда и зрачки тоже, не расширились и не сузились ни на микрон.

– Давно, – ответила она мне и снова отвернулась. Она уже разговаривала с моей мамой и ей не было совершенно никакого дела до меня:

– Зоя Ивановна, вы бы не могли забирать Настю первое время из садика? Меня предупредили там, что забирать ее надо в семнадцать, самое позднее в семнадцать тридцать, а я раньше шести никак не успеваю.

Я не помню, что ответила ей тогда моя мама, но вечером мне позвонила сестра и сказала таким тоном, каким указывала в детстве на мои проступки:

– Вы с женой слишком много себе позволяете! Нельзя так ездить на наших родителях, в конце концов, они пожилые, больные люди, – голосом она особенно выделила слово «наших», подчеркивая, что родители общие, а не только мои.

Дело в том, что Таня всегда ревновала родителей ко мне. Ей почему-то казалось, что меня они любят больше, чем ее, а я этим пользуюсь. Я мог бы поспорить, но спорить с моей сестрой бессмысленно: если она так решила, то значит, так оно и есть.

Но я попробовал возразить по сути претензии и как аргумент привел то, что мама ведь согласилась и ей это будет в радость, по ее же словам, но Таня только фыркнула:

– Да, она согласилась! А что ей оставалась делать, если твоя жена прижала ее к стенке?! Или ты считаешь, что мама должна была ответить «нет»?

Я так не считал. Таня тогда еще говорила и говорила, и я не мог понять, она позвонила по своей инициативе, или не врет и ей действительно пожаловалась наша мама, а моя жена, и правда, поступила так ужасно, не оставив ей выбора.

Итак, выход на работу был первым звоночком, а второй прозвучал чуть позже, но у меня уже не оставалось никаких сомнений, что что-то тут не так – Лера начала ходить в тренажерный зал. И снова хочу пояснить, что я не против, когда женщины с недостатками фигуры эти недостатки исправляют, и даже в тренажерном зале, но дело в том, что у Леры с фигурой все было хорошо, даже отлично, и ей ничего исправлять было не надо. Тогда возникает вопрос, зачем она решила заниматься этим? И я скажу зачем: чтобы улучшить то, что и так хорошо. А когда такое делают, если мужа все устраивает? Правильно! Когда это не устраивает кого-то другого. Так я начал подозревать, что она мне изменяет.

Через месяц или два, мама мне сказала, так, между прочим, в тот редкий день, когда я сам пришел к ним за дочерью, что Лера забирает Настю все позже и позже, а последнюю неделю не приходит раньше семи. Мама говорила это и в то же время одевала внучке шапочку, а я стоял рядом и смотрел на это отстранено, и потому не сразу осознал сказанное, а только когда мама подняла грустное, уставшее, в мелкой сетке морщин, лицо, и посмотрела на меня в упор, я понял, что она говорит это не просто так, она пытается предостеречь меня от чего-то серьезного.

А еще через какое-то время был Новый год. Моя сестра Таня со своим мужем и их гениальными детьми улетела в Египет. Она всегда улетает на Новый год.

– Терпеть не могу эти посиделки с оливье, – говорит она и они улетают, а возвращаются уже после Рождества. Я же, наоборот люблю и оливье, и Новый год у родителей дома, и мне казалось всегда, что и Лера тоже любит такое празднование. Но в тот год она вдруг объявила, что не хочет идти к моим родителям. Утром, собирая дочь в детский сад, она с вдруг казала:

– Скорей бы Настя подросла, чтобы мы могли с тобой тоже могли уезжать куда-то на праздники.

Я удивился:

– А Настя?

– А ее будем оставлять твоим родителям, ну или моей маме.

На счет своей мамы, это она явно пошутила. Мама Леры совсем не тот человек, с кем можно оставить ребенка даже на час. Она его просто не возьмет. Вскинет удивленно тонкие брови и скажет:

– Я разве просила вас ее рожать?

Во всяком случае уже дважды так было, а после ни я, ни Лера не проверяли, поменялось ли ее мнение на этот счет.

Когда мои мысли добежали до этого воспоминания, я решил, что стоит позвонить теще и спросить, не знает ли она, где ее дочь. И когда я об этом подумал, то понял, что моя мама продолжает что-то мне говорить по телефону, а я ее давно не слушаю.

– … а еще, наверное, стоить позвонить в полицию, заявление подать или как там сейчас это делается, – услышал я и сказал:

– Передай трубку отцу.

Мой отец одно время работал в полиции, вернее тогда еще в милиции, но процедуру должен был знать и вообще может посоветовать, как вести себя в такой ситуации. Я не ошибся.

– Никуда пока не звони, – велел он, – она ведь может с подругами загулять. Никто сразу не бросается искать взрослых людей. Завтра позвонишь.

– Через сколько времени после исчезновения взрослого человека могут принять заявление у его родственников? – спросил я на всякий случай.

Отец замялся на мгновение и ответил уже не так уверенно: