Конь медленно попятился, и вскоре на поверхности у самого берега показалась трёхметровая туша. Увидев её, я нахмурился, ибо то, что поймал на крючок, уже было выпотрошено. На краях ран отчётливо виднелись следы больших зубов, а из вскрытого брюха посыпались здоровенные жуки-плавунцы, ерши с клыками, извивающиеся миноги и громадные, с ладонь величиной, чёрные головастики с зубами. В общем, в воду без кольчуги не войдёшь.

Видимо, Гнедыш был того же мнения, потому как он испуганно захрипел, задёргал ушами и затоптался на месте.

Я развязал узел и погладил коня по шее, успокаивая.

Мдя, не задалась рыбалка, и даже не знал, что за рыбина, но не мирная козявка, это точно. Желания повторно закидывать удочку даже не возникло. Зато ясно, что воды тоже просто так не набрать. Надо думать. А воды-то надо много, и на суп, и помяться, и коней попоить. В общем, полдня бегать туда-сюда.

— Дебил. Вань-Вань, ты дебил, — выругался я и повёл коня обратно в лагерь. Там взял подвешенное к фургону оцинкованное ведро и повернулся к берегу. Но не пошёл, а поставил его и со вздохом занырнул под тент, откуда доносился сдавленный плач.

— Что опять не так?

— Всё не так, — отворачиваясь от меня и вытирая слёзы, ответила Рина.

Я поудобнее сел рядом с эльфийкой и приготовился слушать.

Глава 19. Голая эльфийская магия

— Не реви.

Я сидел на лавочке в полутьме фургоне и глядел на эльфийку.

— Не реву, — сквозь слёзы, отозвалась она, отворачиваясь, чтобы я не мог видеть её раскрасневшееся лицо.

— Не реви.

— Я не реву. Просто мы отсюда не выберемся.

— Выберемся, — произнёс я. — Если будешь делать, что говорю, выберемся.

— Не выберемся, — снова подавилась она плачем.

Я вздохнул и наклонился вперёд, оперевшись локтями на колени. Пальцы правой руки крутили зажигалку, изредка откидывая крышку и тут же её захлопывая. Мне нужно было что-то сказать. Что-нибудь такое, что привело бы девушку в чувство.

— Значит так, — наконец зло процедил я. — Сейчас ты заткнёшь этот поток эльфийского рассола, вытрешь свою прелестную сопатку, навостришь красивые ушки и пойдёшь делать то, что я говорил. Нужен хворост. Огонь отпугивает хищников. Хищники сейчас опаснее бандитов, которые не сунутся в фонящий лес. Огонь даст нам свет и время, чтоб научиться обращаться с оружием. Поэтому встала и пошла.

Я и сам приподнялся и, сгорбившись, направился к выходу. Но потом остановился и обернулся, состроив ещё более недовольную физиономию.

— И где ваша хвалёная эльфийская боевая магия? Где ваши луки и стрелы, разящие без промаха на сто километров?

— Кор может, но не мы. Великое древо провело грань, уронив у своих корней алый лист, отделив тех, кому можно, от тех, кому нельзя.

— Какие мы пафосные. К чёрту такие правила! — прокричал я. — Что тебе мешает взять и метнуть во врага хотя бы камень?!

Рина отпрянула от меня и поджала губы, готовясь снова разрыдаться, как маленький обиженный ребёнок.

— Это надо выпросить разрешение на другую школу магии, но вес на белой чаше делится поровну между школами. Я полукровка, и веса благих свершений не хватит для достижения верхних ветвей сразу во всех школах.

Я вздохнул и смерил девушку глазами.

— А тебе не кажется, что сейчас важнее не до веток допрыгнуть, а не стать удобрением для корней? И сильно больших высот ты достигла, сидя на грядках общины? Ты даже не тепличная эльфийка. Ты маринованная.

В конце своей тирады я вынырнул из фургона и сплюнул на траву. Поглядел на небо.

Если будем так возиться, то до темноты не успеем.

— В задницу, — побурчал я, отвязал от ветки одного из коней и повёл к озеру. Почему не взял Гнедыша? У него упряжь верховая, а не гужевая.

До берега шёл злой как цепная собака, специально ломясь через кусты. Треск стоял, словно лось пёр. В стороны разлетались испуганные птички.

На берегу уже привычно поискал взглядом лебедя, а потом подошёл к оставленной туше рыбины и ногами отпихнул особо наглого жука-плавунца, не скрывшегося при моём появлении. Хоть и брезгливо было глядеть на слегка обглоданную тушу, но кушать-то хочется.

— Здесь обрежем. И здесь, — уговаривая сам себя, прошептал я, а потом подцепил рыбину самодельным крючком за жабры. Второй конец верёвки подцепил к коню.

— Всё, мой хороший, пойдём.

Конь принюхался и повернулся в сторону воды.

— Э-э-э, не. Там тебя самого схарчат.

Взяв недовольного коня под уздцы, повёл к фургону. Туша поволочилась по земле, собирая на подсыхающей шкуре и переставшей кровоточить ране хвоинки и листики. Когда пересекли муравьиную тропу, зубастые малявки засуетились, как жульё при виде халявы. Один даже взобрался на мой улов и принялся бегать по нему туда-сюда.

Приближаясь к месту стоянки, улыбнулся. Обе девушки ходили и собирали хворост. Обе хмуры и с покрасневшими глазами.

— Вот и замечательно, лампочки вы мои ясные, — произнёс я. А когда подтащил тушу к фургону, отцепил от коня и взялся за топор. Сейчас предстояло решить проблему безопасной добычи воды.

Выбрав ветки потолще, обрубил и зачистил. Конец одной заострил, а потом прямо топором выкопал ямку, куда загнал получившуюся палку, присыпал землёй и тщательно утрамбовал ударами обуха. Сверху, в развилку, похожую на обычную рогатку, привязал вторую ветку, получив, таким образом, обычный колодезный журавль. Теперь дело за ведром, которое следует прицепить на верёвку. Свободный конец верёвки должен быть длинным, чтоб подтянуть ёмкость поближе. А то смысл в этом устройстве, если придётся лезть в воду к хищникам ради ведра с водой.

На всю задумку потратил где-то час. Зато потом сразу же смог набрать большой котёл.

— Вань-Вань, хватит или ещё? — тихо спросила Рина, когда набралась приличная горка.

— На первое время пойдёт, — после паузы, ответил я, оценив объём лесозаготовок. — А теперь надо напоить коней. На каждого по ведру, не меньше. И ведро сюда. Как сварим уху, вскипятим ещё воды, чтобы котелок помыть.

— Вань-Вань, — позвала меня Рина. Девушка медленно опустилась на траву, прислонилась к колесу повозки и с удручённым видом уставилась на испачканные и исцарапанные ладони. — Вань-Вань, можно я устала?

— Чего? — переспросил, не поняв корявой фразы.

— Я очень устала. Очень хочу отдохнуть.

— Я тоже, — сев на траву, поддержала сестру Киса. Младшенькая откинулась и вытянулась в полный рост на земле. Глаза уставились на небо, виднеющееся в зазоре между кронами деревьев. Кроны шевелилась, а в них шумел ветер. Через полтора часа стемнеет, покажутся звёзды.

Я состроил жалобную физиономию и обвёл девушек взглядом. С одной стороны их было жалко, а с другой, у меня же не сто рук. Если всё буду деть сам, надорвусь. Да и не успею. Но глядя на то, как Киса уже закрыла глаза и начала засыпать, лишь покачал головой.

— Ладно. Отдыхайте.

— Спасибо, — сквозь сон пробурчала Киса. А Рина так и сидела, уставившись на руки. Я даже отсюда увидел мозоли, возникшие на нежных белых руках.

* * *

Кириин ар Кисан сидела у фургона и глядела на руки. Древо её души сейчас едва шевелило листьями чувств и мыслей, как осина на слабом ветру. Только листья были пожухшие. Девушка и раньше видела мозоли у приходящих в общину крестьян и горожан. Видела чёрствую кожу, но никогда не думала, что и сама получит в награду подобное. И никогда ранее не было заноз, ибо весь инструмент был полирован, а самую тяжёлую работу выполняли гомункулы.

Девушка проводила взглядом человека, который подхватил два ведра и пошёл к озеру, а затем закрыла глаза. Она устала до тошноты, а ещё хотелось заплакать от безысходности, но слёзы кончились. Израненное древо души более не давало сока.

Лист надежды засох и упал под ноги, где его уже грызли черви сомнений и безнадёги. Кириин ругала себя за глупость, ведь нужно было не подаваться ветру странствий и не гнаться вслед за белыми семенами одуванчиков. Хотелось упасть на колени и прижаться к бабушке, ибо после ужаса чудовищ, принёсшей боль находки и проронившего зерна страха ангела, холодная и строгая эрлитария-матриарх сейчас вспоминалась отнюдь не жёсткой властительницей общины, а тёплой и любящей женщиной.