========== Часть 1 ==========

Дрова в камине почти прогорели, редкие язычки пламени время от времени вспыхивали среди превратившихся в седой уголь поленьев, по которым волнами пробегали переливчатые оранжевые и алые узоры. Эктóр расположился рядом, но не слишком близко к решётке — он не любил каминного жара, хотя всегда с интересом наблюдал, как умирает огонь. Сейчас, впрочем, он повернулся к решётке задом и так же чутко, как во время охоты на болотную птицу, наблюдал за человеком, сидящим за массивным письменным столом в кружке света изящной лампы, выполненной в стиле XIX века.

От стола, стоящего рядом с окном, скрытым тяжёлыми плюшевыми шторами цвета кофе с молоком, в отсветах угасающего пламени было не разглядеть окраса курцхаара, но генералу не нужен был свет, чтобы представить себе благородную коричневую голову с большими свисающими ушами и тело цвета пломбира с кусочками шоколада — в юности тёмные пятнышки были резко очерчены, а когда Эктор вошёл в зрелость — расплылись, будто мороженое слегка подтаяло и стало смешиваться с шоколадом. Икар любил такое. В приюте, конечно, мороженое не подавали, но иногда генерал водил мальчика в кафе в центре, не слишком часто, конечно, — приютские дети такие вещи не прощают, да и генерал предпочитал оставаться в тени, пристально наблюдая и неизменно оставаясь незамеченным. Ему нравилось знать, что, как бы далеко ни вырывался воздушный змей, крепкая нить всегда оставалась в его руках. До этого дня, когда натяжение стало таким сильным, почти звенящим, когда змей неожиданно рванул ввысь и генерал Гусмáн с ужасом заметил, как сквозь черты Икара, мягкие, восторженно-наивные, проступило другое лицо — лицо человека с пронзительно-синими глазами, резко очерченными скулами, жёстким ртом в обрамлении морщин, который снова и снова повторял «нет», «нет», «нет», даже скрытый толщей воды залива, на дне, среди сотен таких же лиц, теперь способных напугать разве что стайку анчоусов.

«Это воистину гуманный метод, — сказал обильно потеющий коротышка в плохо сидящем на нём дорогом костюме от Гуччи. — Мы же не коммунисты, мы не расстреливаем детей. Но вам хорошо известно, мой генерал, как часто дети вступают на путь родителей. Поэтому всегда желательно знать, что всё под нашим полным контролем» — и протянул ему прозрачный предмет, по размеру и форме напоминающий кубик льда, внутри которого вскипали, плавали и лопались радужные пузырьки.

О да, генерал Гусман знал. Он навсегда запомнил взгляд тех детей, которых заставили смотреть, как солдаты ногами и прикладами ружей на протяжении нескольких часов избивают их отца. Даже сейчас, спустя годы он иногда вскакивал среди ночи, задыхаясь от ужаса под этим полным холодной, запредельной ненависти взглядом. И кто мог гарантировать, что дети оппозиционеров и диссидентов, отданные на воспитание в семьи безупречных офицеров, верных флагу и верховному правителю, не встанут однажды ночью, чтобы со всей почтительностью посетить своих приёмных отцов, сжимая в кулачках ножи с широким лезвием, которыми русская кухарка нарезает мясо для воскресного рибая.

Но потный низенький толстяк давал гарантию полного контроля. Утверждал, что в Алабаме препарат был успешно опробован на взрослых заключённых и дал поразительные результаты. Генерал Гусман опробовал его в женской тюрьме в Касеросе и остался доволен. Его смущало только то, что реакция была необратимой.Приятно было осознавать, что он мог остановить Икара, но остановить Икара значило на следующий день положить в свинцовый гроб его юное тело и понимать, что, даже осенённое официальным бело-голубым флагом, это блаженно-невинное лицо приобретёт жёсткие черты другого лица, лежащего на дне залива. Это значило, что то, второе, лицо всё-таки победило.

Эктор издал короткий скулящий звук и, стуча когтями по паркету, подошёл к хозяину. Он положил на колени генералу свою большую шоколадную голову и стал искоса наблюдать, как тот вертит в пальцах ледяной искрящийся кубик. Спустя минуту генерал убрал кубик в футляр тёмно-синего бархата, который запер на ключ в потайном ящике своего стола. Ему вспомнились охоты на благородного оленя, когда надо было проявлять чудеса терпения, чтобы в итоге не просто завалить огромного зверя, но выстрелить всего один раз, да так, чтобы не испортить шкуру и не превратить триумф в отвратительную мучительную агонию.

«Нет, дружочек, — проговорил генерал, лаская холёной ладонью шоколадную голову пса, — сегодня мы сильны как никогда. Никаких импульсивных решений. И нам не нужны новые мученики».

Он встал и, свистнув Эктору, бодрым шагом в сопровождении пса покинул кабинет.

***

Из донесения Фелипе Араны, младшего офицера службы государственной безопасности, по личному распоряжению верховного диктатора и хранителя нации генерала Гусмана наблюдающего за приютом Св. Франциска в Ла Боке, Буэнос-Айрес

2 мая 2 _ года

Приют посетила бригада сантехников из двух человек и их начальника для замены четырёх секторов канализационной трубы, не менявшихся с 1985 года. Вместе с директором Гуидо они спустились в подвал, где произошёл разрыв трубы. В подвале был установлен жучок, но он пришёл в негодность по причине вышеуказанного разрыва. Я лично проверил подвал и убедился в наличии аварийной ситуации, что может подтвердить моя жена, которая не смогла отстирать мою одежду и была вынуждена отнести её в китайскую прачечную на АвенидаХухуй.

Сантехники, их начальник и директор Гуидо находились в подвале в течение четырёх часов, затем пообедали в приютской столовой, после чего сантехники продолжили работы в подвале, а их начальник вышел из здания приюта, взял такси и отправился в сторону центра.

***

Из дневника писателя

Дядя Нарваэс устроил меня начальником в сантехническую мастерскую. Моя задача — правильно оформлять договоры и следить за тем, чтобы двое наших сантехников работали добросовестно и не устраивали перекуры более пяти раз за смену. Моё новое занятие довольно скучное, но иногда удаётся побывать в таких местах… Воистину сантехнику открыты даже запретные двери, и он вхож туда, где и генерал, и простой смертный равны перед лицом потребности, которая показывает каждому из нас, чего мы на самом деле стоим. Вчера мне посчастливилось побывать в печально известном приюте Святого Франциска в Ла Боке. Ходят слухи, что именно там размещали детей, вырванных из колыбелей в домах диссидентов. Им меняли имена и так промывали мозги, что они начисто забывали о своей семье. А родители не могли ничего поделать, так как вскоре пропадали без вести. Позднее его величество Красная Смерть придумал кое-что более чудовищное, как говорят.

Приют, кстати, не в ахти каком состоянии, канализационная труба разорвалась, и дерьмо затопило весь подвал, так что тут работы на несколько дней. Но оно и хорошо. Я сегодня задружил с директором Гуидо, классный мужик, уже сильно немолодой и явно хочет рассказать кому-нибудь про свою жизнь, пообщаться с взрослым человеком, не воспитателем и не нянечкой. Сейчас ведь такими историями уже не интересуются, разве что Матери и Бабушки Мая, остальные предпочитают бодро смотреть в завтрашний день, а также в экран телевизора, чтобы не пропустить очередной нортеамериканский боевик. Так что завтра возьму бутылочку чилийского красного и посижу со стариком Гуидо в подвале. Чудак считает, что это единственное место в приюте, где нет жучков. Что ж, придётся потерпеть запах человеческих фекалий.

***

Теперь генерал явственно припомнил: потного коротышку звали Александропулос, он работал на крупную фармацевтическую компанию, регулярно получающую правительственные заказы. Генералу доложили, что компания имеет отношение к Таскиги, и это его нисколько не смутило: он считал, что только слюнявые слабаки канючат о защите прав заключённых и низших слоёв. По мнению генерала Гусмана каждый гражданин получал свою степень прав и свободы, это было так естественно, ведь не может же в конце концов утка или вонючий пекари претендовать на то, что имеет ягуар или анаконда. Когда генерал Гусман выходил на охоту на ягуара, он был готов заплатить жизнью и полагал, что это справедливо. Но было бы смешно, если бы утка в зубах Эктора стала верещать о своих правах и достоинстве.