Я ведь почему сунулся к Майорову… у меня такое чувство было, что и у него своих нет. Алесь — он молодой, он, может, действует по инструкции, а Майоров будто сходу понял.
В общем, они решили. И у меня от сердца отлегло немножко.
Народу, добровольцев, чтоб на Океан-2 лететь, было не слишком много. Некоторые пришли в отель, некоторые — сразу в космопорт, и многих Алесь завернул сразу. В космопорте на нас все глазели, и к Алесю подошли две девушки, совсем молоденькие, сказали, что они — учительницы, и что им жалко бельков. Их просто развернули, моментом. Ещё цеплялись какие-то панки, насчёт которых Алесь, кажется, сомневался и даже отправил их в офис КомКона. На сладкое докопались несколько упёртых из Объединённой Православной Церкви, которые просто за горло Алеся взяли. Там одна тётка особенно на него насела, что у них есть разрешение от патриарха и чуть не от президента — и что-то о морали, общей для всей Вселенной, о воспитании в христианском духе, ещё какую-то дичь несла, очень знакомую мне дичь — даже спине становилось холодно… Алесь отпирался, огрызался, но она говорила и говорила, хватала его за локоть и заглядывала в глаза — а потом шедми подошёл. Остановился в шаге и стал на неё смотреть.
А она так заткнулась, будто это он её за горло схватил.
Шедми даже не шевелился, и морда у него была каменная. Просто стоял, скрестив руки на груди, и внимательно смотрел на неё. Он был одет в комконовскую форму без знаков различия, грива в три хвоста завязана, в общем — он был настолько человекообразный, насколько вообще можно переодеть шедми в человека. Но тётка на него уставилась, на его руки с перепонками между пальцами, на лицо, на крохотного бурого крабика, вросшего в кожу между его бровей… и поняла, кажется.
Что это ей не воскресная школа.
Всего-то дела — что увидели живого шедми. Но этим самым активистам сразу перехотелось лететь. Одно дело — рассуждать на Земле об обращении в христианство инопланетных дикарей, а другое — в глаза шедми заглянуть. Не для слабонервных, мягко говоря.
Тётка что-то ещё вякнула, мол, ей благословение нужно чьё-то — и они все ушли.
А Алесь разулыбался и обнял шедми за плечо — я это первый раз в жизни увидел, как человек до ксеноса дотрагивается вот так… по-братски, что ли.
Алесь сказал:
— Молодчина, Бэрей! Только их нам не хватало — они ведь понятия не имеют, куда суются.
Шедми ухмыльнулся. Клыки ему мешали, но было видно по глазам, что это не оскал, а ухмылка. И сказал по-русски:
— Ты горячий, Алэсь, а тут и бэз того жарко, — но не отстранился.
Рядом со мной разговаривали комконовцы, громадный рыжий бородатый мужик в чёрном, как монах, и довольно некрасивая девица, плотная, коренастая, остриженная так, будто была недавно обрита под ноль и волосы только-только начали отрастать. Девица говорила, что «Врачи во Вселенной» подкинули рыбий жир, концентраты для синтезаторов, ещё что-то там, но работать в шедийской зоне никто из них, похоже, не будет. Штаты в этом участвовать не собираются. И о том, как у них что с пленными, не заикались. Мол, внутреннее дело. Мужик кивнул, сказал, что штатовцы обещали гуманитарку, кое-что дали, но даже в снабжение не вмешиваются особо: им то ли запретили, то ли что… мол, три станции, которые выбил Майоров, находятся на территории Федерации. В смысле, на той территории Океана-2, которая отошла Федерации.
И я тут же вспомнил островок, на котором подростки-шедми сделали себе штаб. У меня просто карта перед глазами развернулась — и в этот момент до меня дотронулись, до плеча. Очень холодной рукой — даже через рубашку чувствуется.
Я чуть не подпрыгнул. Это оказалась девушка-шедми. Она сказала:
— У тебя на губе — красное. Это же ваша кровь? Тебе больно?
— Спасибо, — говорю. Еле выдохнул. — Уже легче.
А по голографическому табло поехало сообщение, что вылет нашего транспорта «Астра» откладывается по техническим причинам, мне тут же стало смерть как интересно, что это за транспорт и что это за причины — и Алесь пошёл с кем-то ругаться, а шедми переглянулись. Тут все ожидающие, наши и не наши, начали друг друга подталкивать и показывать куда-то, рыжий мужик сказал: «Белла, глянь, кто пришёл!», Белла со своим армейским ёжиком посмотрела, и я тоже взглянул туда.
Через холл космопорта бежала Вера Алиева, и на неё все оборачивались не меньше, чем на нас с шедми. Ещё бы: звезда ВИДа — среди толпы и явно к своему приятелю.
А приятель, лохматый худой парнишка в свитере, смотрел на неё как-то потерянно.
На окружающих Вере явно было наплевать. Она подбежала, схватила лохматого за руки и выдохнула:
— Ох, боялась не успеть! Как же ты мог, Юлька?! Я такая злая, я так зла на тебя — ты не поверишь! Убила бы! Зачем, зачем, зачем?! Они что, не справятся без тебя?!
— Верка, — тихо сказал Юлька, — прости. Я бы тебя вызвал. Я не могу не лететь. Там люди нужны.
У Веры вспыхнули щёки — пятнами:
— Люди! — выдала она и страстно, и пафосно, в общем — как в ролике ВИДа. — Зачем им люди?! Знаешь, Юль, мне кажется, что это… ну, низко, низко это! То, что они на нас напали, фатально проиграли — и теперь их потомство должно выживать за наш счёт. Как ничтожно! По-моему, нравственнее было покончить с собой, совсем — чтобы ничего не брать у победителей, чтобы их дети не жили нашими подачками! Я уверена, люди бы так и сделали! Они бы себя сохранили!
Она говорила, как ожившая голограмма ВИД-ФЕДа; на неё уже глазели и те, кто ждал наш транспорт, и всякая случайная публика. Я хотел сделать к ней шаг, но тут меня затошнило так, что пришлось начать глубоко дышать, чтобы не вырвало на пол. Шедми стояли плечом к плечу, и лица у них были — как посмертные маски. Гипсовые.
Серовато-белые.
— Верка, — тихо сказал Юлька, у которого было почти такое же лицо, — что ты говоришь…
— Я говорю: почему они не попросили свой Галактический Союз? — бросила Вера наотмашь. — Почему — нас? Что от них осталось?! Их же почти нет! Цивилизация-приживалка, которая без благодетелей выжить не может… и ты — туда!
— Они не могли обратиться к Галактическому Союзу, — сказал Юлька. Его детская мордашка будто постарела в одночасье. — Для Галактического Союза все воюющие — вне закона, вне его внимания, преступники и отщепенцы. Предполагается, что Шед на нас напал — с этого момента их для Союза не существует, военную помощь им не предоставят… а чтобы это положение изменилось, нам всем надо выйти из войны. Нам надо доказать, что с Шедом случилась катастрофа — спровоцированная нами!
— Нами?! — выдохнула Вера. — Нет уж! Они получили то, что заслужили. Просто — гнусно, что теперь они унижаются, существуют тем, что вызывают жалость. Ты вот просил ролик, который вызовет жалость — и мы в ВИДе уже получили последствия этого сюсюканья: ах, бедненькие, переведём денежки. Милостыньку калеке, которого жалко, но трогать противно: вбомбили в каменный век, это уже не цивилизация, это уже не государство, как ты не видишь? И теперь ваши ещё говорят, что им надо отдать Океан-2 — зачем?! Чтобы они там окончательно вымерли, чтобы с каменными копьями охотились на каракатиц или чтобы мы там устроили кормушку для них? Всё это мерзко, понимаешь?
— Ты не понимаешь, Верка, — сказал Юлька. Он так и не повысил голос, и Вера его не слышала. — Ни их, ни нас не понимаешь. Это, конечно, шанс для них — но это же, главное, для нас последний шанс. Неужели тебя совесть не мучает, Вер?
— Меня? — Вера страшно удивилась, искренне удивилась. — Меня-то — почему? Я на них не нападала, я даже не воевала с ними.
И тут у меня сорвало планку.
— Девочка, — сказал я. У меня аж голос сорвался. — Вера, слушай… ты сама решила, что самая умная, или тебе кто-то подсказал?
Она взглянула на меня — и узнала. Вздрогнула.
— Бердин… Вы здесь? Зачем?!
— На Океан-2 возвращаюсь, — сказал я. У меня губы тряслись, ничего не мог поделать: контузия. Хорошо ещё заикаться не начал. — Разгребать наше дерьмо. И тебе бы туда слетать. Потому что это — и твоё дерьмо тоже. Твоё враньё по ВИДу. Ты хоть знаешь, что врала? Или ты верила в то, что несёшь?
