– Энви, ты там долго ещё?

Гомункул сосредоточенно разглядывал в зеркале припухшие длинные царапины на шее.

– Энви? – из недовольного голос стал встревоженным. – Ты там как? Может, тебе помочь?

Гомункул понял, что если он и сейчас промолчит, то с алхимика станется выломать дверь.

– Да в норме я, – вертя в руках фен, откликнулся он. Помнится, когда Энви был совсем юным, таких штук ещё не было, и люди сушили волосы на солнце. А меньше века назад, смотри ты, додумались. Люди на удивление изобретательные создания, когда дело касается облегчения жизни.

Струя тёплого воздуха стала до неприятного горячей, когда гомункул поднёс фен слишком близко. Резко втянув воздух сквозь сжатые зубы, он быстро отодвинул фен. Те, кто первыми пробовали это устройство на себе, интересно, тоже так обжигались?

Эдвард подозрительно притих, хотя перед этим чуть ли не каждые пять минут напоминал о себе. Закончив с сушкой, Энви выглянул из ванной и обнаружил, что Стальной уже благополучно заснул, развалившись поперёк кровати и даже не раздевшись. Рядом с ним лежала небольшая перелопаченная аптечка: видно, собрался отнести, но не вовремя отрубился. Проскользнув в комнату, гомункул сел рядом с алхимиком и некоторое время пристально его разглядывал. Судя по хорошим мешкам под глазами, не спал он уже давно, вот организм и отключился, как только представилась такая возможность.

– И зачем было меня торопить… Элрик, подъём.

Стальной сурок, похоже, даже не почувствовал, как его только что встряхнули. Уперев руки в бока, гомункул обвёл комнату оценивающим взглядом. Кружка с водой – уже было и не так интересно, а вот фен… Уже оригинальней.

Подключив фен к розетке, гомункул приставил плод человеческого прогресса чуть ли не к самой голове Стального и нажал кнопку: фен утробно загудел над самым ухом алхимика.

Эдвард подскочил как ужаленный, зацепился за провод и рухнул на пол, попутно выдернув фен из розетки. Но на этом всё не закончилось: алхимик моментально ушёл в перекат и сложил руки в молитвенном жесте.

– Это я, я, – гомункул замахал руками, стремясь сохранить невинный вид и при этом не расхохотаться на всю гостиницу.

– Э-энви? – мальчишка несколько раз растерянно моргнул. – А… что… – тут его взгляд наткнулся на фен, и непонимание сменило изумление, которое быстро перешло в немного пугающее выражение.

– Ты битву за душ устраивал? Устраивал. Вот я тебя и разбудил, – развёл руками Энви. – Скажи «спасибо», а то дрых бы до вечера тут.

– Ненормальный, – фыркнул Стальной, поднимаясь с пола. – Кто ж так будит?

– Зато быстро и эффективно, – поигрывая феном, пропел Энви.

Проходя мимо, Стальной дал ему несильный подзатыльник, а в ответ на возмущённое «ой» и немой вопрос в глазах, сказал, как показалось Энви, со слабой усмешкой:

– Равноценный обмен. Тебе перевязать? – он кивнул на следы от укуса химеры.

– Стальной, ты какой-то странный. Ведёшь себя, как нянька.

– Ты о таком слове как «беспокойство» слышал? – кажется, слова Энви его уязвили. – Ладно, я рядом, если вдруг что.

Гомункул плюхнулся на кровать и, положив на живот аптечку, принялся перебирать содержимое. Только сейчас он понял, насколько на самом деле устал: даже руками шевелил с трудом. Пока доставал необходимое, несколько раз проваливался в мягкую бесконечность, в которой обрывки мыслей путались в один неразборчивый клубок, сплетаясь самым удивительным образом. То ему чудилось, что он лежит на каменном полу логова Отца, а над ним возвышается растопыривший тени Прайд; то гомункул будто ужасно спешил, потому что упустил из виду очередного кандидата в ценные жертвы; то летел и летел вниз, а за ним гналась огненная человеческая фигура; то его обволакивало и щекотало что-то очень мягкое и приятное, и разнежившийся Энви вытягивался ему навстречу…

По шее полоснуло-обожгло чем-то острым, и он вынырнул из дремотного омута так резко, что не сразу понял, где находится и что происходит. Что-то сдавливало и обжигало горло. Душат? Встрепенувшись, Энви схватил врага за запястья и попытался отодрать от себя.

– Ты можешь полежать спокойно?

Загнанный взгляд обратился на возвышавшегося над ним человека, и Энви медленно отпустил его руки, расслабляя сведённые судорогой мышцы. На лице алхимика недовольство сменилось растерянностью, а затем – внезапным осознанием.

– Тебе кошмар приснился? – Стальной спросил так, будто удивлялся тому факту, что гомункулы вообще могут видеть сны.

– Скорее уж бред, – выдохнул Энви, прикрывая глаза в блаженстве осознания, что никакого врага нет, а Эдвард всего лишь перевязал раны. Как же хорошо, что он тогда не пошёл с Костяным… А едва не поддался искушению же. Философский камень – оно, конечно, здорово, но каждый раз просыпаться с мыслью, что рядом находится человек, который видит в нём верного охотничьего пса… Неприятно.

Услышав удаляющиеся шаги, гомункул насторожился и присел.

– Куда собрался?

– За билетами на поезд.

– А-а. Смотри, не засни по дороге.

– Вот кто бы говорил! – азартно огрызнулся Стальной уже в дверях. – Всё, я пошёл!

Проводив взглядом алхимика, он отвернулся к окну. За стеклом нежилось в солнечном зное васильковое-васильковое небо.

***

Они сели в поезд следующим утром, и уже в купе Стальной продолжил разговор, который Энви так хотелось замять. Он-то надеялся, что Эдвард забудет, но не тут-то было: мальчишка был слишком любопытным и бесцеремонным, чтобы обратить внимание на намёки и перестать расспрашивать. Примостившись рядом, алхимик в лоб спросил:

– Ты использовал философский камень?

Энви растерялся: он не знал, как ответить. Если алхимик сам всё понял, зачем ему требуется подтверждение? А то, что для него это важно, прямо на лице написано.

– Или это Костяной был?

«Так тебе важно не что использовали, а кто тебя спас?»

– Камень использовал я, но создал его Костяной. Он думал этим меня купить, – на губах возникла презрительная усмешка.

– Погоди, ты… по своей воле?.. – глаза у Стального едва на лоб не полезли. Понял. Он понял, чего гомункулу стоило решиться и не уйти, прихватив красную тинктуру.

Энви натянуто улыбнулся:

– Да этот камень совсем мелкий был, мне такой за…

– Спасибо, – прервал его попытку обмануть самого себя алхимик. В голосе мальчишки звучала искренняя благодарность, от которой Энви стало очень неловко. Отвернувшись к окну, он долго созерцал проплывавшие мимо плоскогорья.

– Я тоже хочу тебя кое о чём спросить, – осмелился нарушить затянувшееся молчание гомункул. – Зачем ты полез в тот зал, если мог уйти?

– И оставить тебя там?

– Ну… да.

– Ты, правда, не понимаешь или прикидываешься?

– Не понимаю, – Энви повернулся к нему лицом. Эдвард хмурился, но скорее озадаченно, чем обиженно. – Объясни мне, раз ты такой умный.

– О, Истина, – тяжело вздохнул Эдвард. Энви уставился на него с возмущённым недоумением. – Я остался по той же самой причине, по которой ты пожертвовал камнем.

– Ага, объяснил, – у Энви создавалось впечатление, что Стальной издевается. – Я так ничего и не понял.

Эдвард весь как-то потускнел и ссутулился, и гомункул уже пожалел, что вовремя не прикусил язык.

– Мне было страшно потерять ещё и тебя, — в потемневших глазах появилось то жуткое выражение, которое гомункул видел у него в первые дни своей новой жизни. – Знаешь, как я извёлся, пока сидел в этой камере? Я даже не знал, жив ты ещё или нет.

Гомункул оторопел. Он никогда не думал, что услышать подобные слова будет так страшно и в то же время сладко.

– Я… Я хотел использовать тебя, чтобы распечатать камень, а ты…

– Знаю, - кивнул алхимик. – У тебя это на лбу прямо написано было.

Энви резко смолк. Он вдруг понял, о чём только что проболтался и кому, а сразу же за этим, что Эдвард уже давно его раскусил. Гомункул не знал, что за выражение у него сейчас, но, по крайней мере, для алхимика оно выглядело забавно: Стальной поначалу прыснул в кулак, а затем бесстыдно захохотал, откинув голову на спинку сиденья. Энви не понимал, что в этом может быть смешного. Где-то внутри завозился червячок жгучей обиды, но стоило ему только посмотреть на алхимика, как он об этом забыл.