С тех пор не угасла в писателе эта тяга к живому герою времени, к героическим будням новостроек. И поныне его рассказы, очерки, статьи об увиденном и пережитом на Крайнем Севере или в Средней Азии, в Сибири и за рубежами страны можно часто встретить в центральной периодической печати.
Но уже первые его рассказы несли в себе такой отсвет жизненности и реальности, что невольно воспринимались многими как очерки. Собственно, в этом не было никакого противоречия: все, о чем бы ни писал Вадим Кожевников, непосредственно было связано с действительностью. Рыцарское верноподданство быстротекущей жизни в ее героических свершениях требовало от писателя быстрого отклика на все наиболее важные и актуальные вопросы дня. Это, видимо, обусловило и закрепило приверженность к малой форме рассказу, новелле, очерку, к лаконичному языку, короткой фразе, которую он стремился нагрузить как можно большим смыслом. Это стремление сохранилось у Вадима Кожевникова и со временем обрело специфику его писательского "почерка".
Рассказы его отмечены стремлением раскрыть черты характера человека нового мира, становление в нем новых качеств, достойных времени. Сама специфика рассказа способствовала этому. Ведь рассказ, показывая жизнь человека в какой-то крайне ограниченный срок, заставляет помнить о ценности каждого прожитого мгновения. Это особо заметно в рассказах Вадима Кожевникова, где порой мгновения оказываются равными многим дням жизни, ибо в них, в этих мгновениях, человек обнаруживает себя всего и до конца. Разве не таковы рассказы о мастере Чибиреве или машинисте Полещуке ("Гудок")?!
Когда-то Полещук был горновым на домне, но произошла авария и он получил сильный ожог. Страшнее было то, что было обожжено сердце огнем страха - не мог он больше работать у печи. Ушел с завода. Окончил курсы машинистов и волею судьбы оказался вновь на заводе, в транспортном отделе доменного цеха. Стал развозить ковш с чугуном и шлаком.
Такова предыстория жизни этого рядового человека, которому суждено было свершить трудовой подвиг: он в решительный момент, грозящий катастрофой, сумел поймать струю чугуна в малое отверстие грушевидного ковша-термоса. Из восемнадцати страниц рассказа самому деянию Полещука отведено всего две страницы. Композиционно рассказ напоминает стихотворение с взрывной финальной строфой, в которой сосредоточен основной смысл развития темы.
Рассказы Вадима Кожевникова роднит с поэзией и их лирическое взволнованное "состояние", которое проявляется в повышенной эмоциональности повествования. Все это выдает страстную убежденность писателя в отношении к рассказываемому и к своим героям. В этих лирических откровениях уживаются органично задушевная мягкость и гневная ирония, светлый юмор и жесткий сарказм.
Новеллистическое свойство обнаружения человеческой сути в критический момент со всей очевидностью обнаруживается и в более крупных вещах писателя, включая повести, вошедшие в этот сборник.
Но есть и еще одна особенность в рассказах и повестях В. Кожевникова, оставшаяся у него навсегда. Она заключается в выборе героя, всегда или почти всегда несущего в себе героику современности. Писатель вообще считает, что главнейший источник творческой победы художника "состоит в том, насколько он, художник, сроднился со своими героями, насколько ему органичны ведущие идеи своего времени".
Это качество отбора материала и выбора героя всегда обусловливается личностью автора, подкрепляется его жизненным опытом, его биографией. И пример Вадима Михайловича Кожевникова в этом отношении типичен.
Он родился 22 апреля 1909 года в Сибири, в городе Нарыме, куда его родители были сосланы за революционную деятельность. Там же прошло его детство. Оно было наполнено не только обычными для всякого детства впечатлениями. Память сохранила "ожесточенные споры о политике, о жизни и путях страны, народа, о войне и мире, о земле и воле..." Часто в разговорах старших возникало слово "Ленин".
Многое из того, что вынес он из той поры сурового, но, как и всякое детство, прекрасного времени, запечатлел художник в известном своем романе "Заре навстречу" в судьбе семьи революционеров Сапожковых, в образе маленького Тимы.
Память человеческая в отношении к фактам в чем-то очень сходна с морем, которое обкатывает, шлифует попавшие в него камни. Но бывают в детстве каждого человека такие факты, которые не приглушаются, не растираются течением времени. Эти факты всегда обострены и переживаются всякий раз, когда человек вспоминает о прошлом. Воспоминания о первых годах революции, о родителях, о друзьях и товарищах семьи обостренно воскресают в памяти писателя, когда он говорит о пройденном и пережитом вместе со страной.
"В памяти моего детства хранится нетускнеющая картина военного парада в захолустном сибирском городке в честь полугодовщины Советской власти, читаем в статье "Верные позывным "Интернационала"..." (1964 г.). - В честь парада многие его участники покинули больничные койки и восседали на седлах, забинтованные, как мумии. Крутила пурга. Колючий, словно битое стекло, снег стлался белой рекой, и в этой реке красными кострами пылали знамена..."
А ночью белые вновь совершили налет на город. Грохот рвущихся гранат, орудийной пальбы был такой, как бывает, когда на реке взламывается весной лед.
Утром вместе с ребятишками автор статьи побежал в больницу к раненым бойцам, ребята понесли им мороженое молоко, лепешки из овсянки, бруснику.
- Дяденька, - сказал Вадим Кожевников одному из раненых, мадьяру с забинтованным лицом, - глаза-то у вас хоть целы?
Раненый нащупал руку спрашивающего, положил себе на грудь и спросил:
- Тук-тук?
- Стучит, - ответил ему мальчик.
- Это хорошо, - сказал мадьяр, - если оно тук-тук. Я буду снова на коне, с революцией.
"И он сжимал мою руку, - пишет В. Кожевников, - на своей груди, но сжимал все слабее и слабее, биение его сердца угасало..."
Этот эпизод из далекого детства он назовет "одним из самых ярких впечатлений" своей юности и в статье "Сила в единении" (1966 г.).
