– Они мягкие! – видя, как пальцы ученого сжимают ткань, удивленно воскликнул инспектор.

– Да.

– Но разве тело не должно коченеть?

– У так называемого трупного окоченения две стадии, мой друг, – поучительно ответил Валентайн. – Сразу после смерти так и происходит, однако спустя несколько суток случается обратный процесс – разрушение трупного окоченения. Оно попросту начинает исчезать и длиться это, как правило, до семи дней.

– Значит, осквернитель действовал этой ночью, так как раньше он просто бы не смог согнуть ноги в коленях и перекинуть их через борта гроба. А под утро скрылся. И его никто не видел.

– Точнее сказать, он мог сделать это в течение двух или трех дней вплоть до сегодняшнего, – поправил доктор Аттвуд, продолжая внимательно осматривать труп, совершенно не церемонясь с тем фактом, что его руки в перчатках касаются обнаженных участков тела покойной.

– Но ведь Такер сказал, что дверь в склеп еще вчера вечером была заперта?

– Его слово против фактов, Гален, не имеют никакого значения!

– Постойте! О каких фактах вы сейчас толкуете?

– С телом, вероятно, сношались и делали это не единожды, – веско ответил профессор. – Как минимум два раза и разница по времени довольно большая! Видите? Вот здесь.

Аттвуд указал пальцем на внутреннюю часть бедра:

– Это свежий след мужского семени, оставленный, по видимому, этой ночью. А вот такой же след, – и Валентайн указал пальцем на противоположную сторону бедра, – но он едва заметный из-за сильного высыхания.

– Бог мой! – Гален скривился от отвращения. – Хотите сказать, что на протяжении нескольких ночей кто-то раз за разом осквернял труп?!

– Да, мой друг! Ваши подозрения оправдались.

– Однако вы сказали «вероятно»?

– Мне трудно сейчас доподлинно утверждать, что было множественное проникновение в детородный орган покойницы – я не вижу здесь повреждений и следов мужского семени. Но они есть на ногах, отчего можно предположить, что осквернитель мог просто рукоблудствовать. А возбудителем являлось обнаженное тело.

– Черт возьми! Какая мерзость! – Гилмор вновь невольно скривился. – Что же это такое, Валентайн?

– Классическое проявление некрофилии, мой друг. Труположество. Редкая форма психического расстройства личности, что характеризуется самостоятельной, осознанной сменой полового предпочтения. Говоря проще, это болезнь.

– Я бы сказал гнусность.

Аттвуд оставил замечание инспектора без ответа.

– Это деяния сильного, ловкого, зрелого и, по-видимому, психически больного мужчины, испытывающего мужскую слабость при общении с молодыми девушками.

– Почему вы так решили?

– Все просто, Гален. Сила необходима, чтобы согнуть и перекинуть ноги, а также отрезать голову обычным ножом. Видите эти порезы? Они ровные и короткие, такие следы оставит простой кухонный нож с длинным лезвием. Ловкость, потому что он действовал тихо несколько ночей и не привлек к себе внимания. Зрелый – из-за семени и, возможно, процесса полового сношения, но с мертвецом подобное сделать может лишь психически нездоровый человек. Признаюсь, я впервые с таким сталкиваюсь. Что же касается мужской слабости при общении с противоположным полом, то сие предположение я делаю на основе вполне логического вопроса: для чего насиловать мертвую, если у тебя складываются отношения с живыми? Как минимум, с проститутками в борделях. Однако, инспектор, я очень удивлен всем этим. Никогда прежде не встречал подобных случаев за всю свою практику!

– Как и я, – мрачно согласился Гилмор.

– Могу добавить, что осквернитель, по всей видимости, человек необузданный. Даже агрессивный.

– Рваная одежда?

– Совершенно верно! У него в руках нож, которым легко разрезать ее. Для чего рвать?

– Страсть?

– О! – удивленно воскликнул профессор. – А ведь вы правы! Неплохо! И последний важный вопрос – зачем он забрал голову леди Моллиган?

– Не знаю.

– Нам необходимо выяснить это, Гален, – произнес Валентайн. – Это очень важный вопрос. Если он тратит усилия на то, чтобы отрезать ее, а также рискует тем, что уносит голову прочь из склепа, следовательно, она представляет для осквернителя особую ценность. И я не могу с точностью утверждать о проникновении. Было бы полезно, чтобы тело исследовал акушер или женский врач.

– Это невозможно, – резко отрезал Гилмор. – Речь идет о племяннице графини Уэйнрайт. Одно то, что мы с вами здесь и… видим все это… уже безнравственно.

– Деликатное дело, – кивнул Аттвуд. – Понимаю. Вряд ли кому придется по душе огласка информации о том, что его ближайшего родственника, недавно усопшего, подвергли таким надругательствам.

– Это скандал, Валентайн. И несмываемое пятно на репутации графини и ее семьи.

– Только вы и я? – профессор хитровато прищурился.

– И никто более, – подтвердил инспектор. – Я пообещал леди Уэйнрайт.

– А как же мистер Такер?

– Он будет молчать, – жестко отчеканил Гален.

– Верю, – понимающе кивнул Аттвуд. – Ну что ж, тогда придется все делать самому.

– Благодарю, Валентайн, – Гилмор пожал руку доктору. – К тому же неплохо иметь столь знатную особу, как графиня, в должниках!

Профессор продолжал дюйм за дюймом исследовать тело усопшей. Затем он неожиданно склонился над покойницей и принялся втягивать носом воздух, принюхиваясь.

– Что вы делаете? – удивился инспектор.

– Слышите запах?

– Нет.

– Странно, – пробормотал Валентайн.

Он вдруг приподнял правую руку Эдит и почти вплотную приблизил к ней свое лицо.

– Вот оно! Идите сюда, Гален!

Заинтригованный, инспектор Гилмор встал на подиум подле доктора.

– Понюхайте ее, – Аттвуд кивнул на руку покойницы. – Ладонь и запястье.

– Дьявол! Чувствую себя шакалом подле мертвечины.

Он выполнил просьбу Валентайна, и его брови удивленно приподнялись кверху.

– Шоколад? Булочки?

– Так же подумал и я! – довольно воскликнул Аттвуд. – Это корица, мой друг! Самая обычная корица!

– Но откуда?

– Если вы о происхождении пряности, – то из Цейлона.

– Не острите, Валентайн.

– Ароматизированная настойка. По видимому, выжимка из высушенной коры. Видите? Следы жирности на запястье.

– Они свежие.

– Верно! Их нанес наш осквернитель.

– Для чего?

– Пока не знаю, – ответил Аттвуд. – Однако очевидно, что запах довольно сильный. Вызывает ассоциации с выпечкой или сладостями, которые традиционно приправляют корицей.

– Хотите сказать, что он сделал это из-за аромата?

– Возможно.

– Может, он возбуждает его чувства?

– Похвально, Гален. Я подумал о том же. Это весьма интересный факт.

Гилмор сошел с подиума, не желая больше смотреть на обнаженное тело покойной Эдит.

– Почему он забросил ее руки кверху?

– Почем знать, что у этого мерзавца в голове, – ответил инспектор, отряхивая руки от пыли. – Это имеет важность?

– Я про то, что в подобном нет никакого смысла, – раздумывал вслух Аттвуд. – Относительно ног и приподнятого таза все ясно. Но чем мешали руки?

Гилмор удивленно взглянул на доктора.

– А все остальное здесь вам кажется логичным?

– Я ищу алогизмы, мой друг, исходя из существующего положения вещей. Если произошло такое гнусное преступление, следовательно, для нашего насильника оно вполне логично и укладывается в его видение жизни. Наша задача – постараться понять ход его мыслей, угадать его желания, возможно даже, почувствовать сопричастность с ними. Те же детали, которые, видимо, выбиваются из такой пусть даже извращенной логики, мы обязаны определить и разгадать их значение. Знаете, что? – Валентайн продолжал изучающе смотреть на мертвое тело девушки. – За неимением фотографа, зарисуйте-ка еще и расположение трупа.

– Вы серьезно?

– Вполне.

– Ладно, – Гален пожал плечами, но достал блокнот и карандаш. – Учтите, это будет схематично.

– Если мне не изменяет память – в газетах писали о продолжительной болезни мисс Моллиган?