Мне довелось слышать большое количество историй о кошмарных фамильных призраках, семейных проклятиях, множество баек про жуткие помешательства, насланные, якобы мистическими силами, наваждениях, и каждый раз рассказчики уверяли, что все произнесенное ими – чистейшая правда. Истории были похожи, как две капли воды, однако интерес к ним и желание их послушать не пропадали. Судить вслух о подлинности случаев никогда не брался, хотя неверие порой закрадывалось, и когда такое случалось, то начинал неумолимо разбирать в мыслях и разносить в пух и прах попавшую под раздачу байку. Но в моей памяти до сих пор хранится одна странная и трагическая история, невольным свидетелем и участником которой я стал, пережитая моим покойным другом, оставившим этот мир молодым. И в достоверности событий я не усомнился ни разу, даже по прошествии нескольких лет, но никаких ответов на все вопросы так и не нашел.

Моего верного товарища, Никиту Чернова, нельзя было при жизни назвать чрезмерно эмоциональной, впечатлительной или нервозной личностью, нет. Наоборот, он был вполне уравновешен, сдержан, и проявлял какую-либо излишнюю эмоциональную активность лишь в уместные моменты. Но и каменным истуканом он также не являлся, как могло показаться. Я знал Никиту очень давно, еще со школьной скамьи, и по праву могу сказать, что он приходился мне чуть ли не братом – такая крепкая дружба нас связывала. Наши мысли частенько совпадали, и когда он сообщил накануне своего двадцатитрехлетия о том, что собирается перебраться жить в пригород, я объявил, что тоже планирую нечто подобное, и нисколько не удивился такой схожести дум. Никита сообщил, что в трехэтажном доме, где он присмотрел жилье, сдается еще одна квартирка, и если я не найду ничего приличного, то могу устроится там. Сейчас я вспоминаю этот момент и думаю: лучше бы он не переезжал туда, ибо то событие изменило его жизнь и приблизило конец. Итак, я начинаю.

Сведенный с ума

Чудесный июньский вечер сопровождала не менее чудесная погода: свежий прохладный воздух, коим так хорошо дышится после выдавшегося на редкость жаркого дня, тихий шелест сочной листвы, в которой прятался ветер-озорник. Ясное темнеющее небо на горизонте окрасила пунцовая полоса уходящего солнца – сумерки приближались.

– Знаешь, Жень, я ведь все-таки решился туда переехать. Дом отличный, не шумно, чисто, чего нельзя сказать о нашем городе. От занятий ничто не станет отвлекать, плата за жилье не высока, хозяйка приятная. Завтра к одиннадцати утра собираюсь туда, дать свое согласие и оговорить оставшиеся нюансы, – Никита откинулся на спинку парковой скамейки и уставился на меня, ожидал одобрения. В его глазах мелькнула странная искорка, и я уловил, что его мысли были заняты не только новым жильем.

– На новоселье позовешь? Мне даже стало интересно, как выглядит твоя будущая холостяцкая берлога, ты так ее расписал, что теперь непременно нужно увидеть все своими глазами. Заодно взгляну на пустующую квартирку, о которой ты рассказывал – надо же и мне где-то пристроится, – я докурил сигарету и, затушив ее о край урны, бросил в жестяное ведро. Каждый раз, беря в руки эту отраву, зарекался, что последняя, но привычка – вещь прилипчивая. – Что ж, думаю, уже пора по домам.

Никита кивнул, а странный мечтательный огонек в серых глазах никуда не исчез, и будто разгорелся еще сильнее. Что-то он утаивал от меня, несомненно, и вскоре я узнал причину его весьма приподнятого настроения. Но об этом чуть позже.

Следующее утро своего выходного дня я, бесцеремонно разбуженный своей младшей сестрой Юлией, провел на кухне в компании чашки крепкого чая и пары свежих газет, изучая различного рода объявления о сдаче и продаже жилья. Но все было не то, и всякий раз я возвращался к мысли об уголке в заочно известном доме, в который собирается перебраться мой товарищ. В комнатах чем-то шумела и гремела Юля, затеяв, по всей видимости, уборку в ранний час. Не было ни одного выходного утра, чтобы она не проводила этот ритуал, безбожно нарушая те самые драгоценный покой и умиротворяющую тишину. Нет, надо немедленно выезжать отсюда, а она пусть остается тут хозяйничать, да и родители, давно обосновавшиеся на даче, будут этому только рады.

Отложив в сторону прессу, я пришел к окончательному решению осмотреть жилище в качестве будущего съемщика.

– Это весь твой завтрак? – в дверном проеме показался силуэт Юли, облаченный в весьма неприглядную толстовку и бесформенные брюки. На руках – резиновые хозяйственные перчатки, а на голове виднелся какой-то платок.

– Ну и ну, сестричка, ты сейчас выглядишь не на свои двадцать, а на все сорок, – я поперхнулся чаем и подавил в себе зачатки безудержного хохота. В таком виде она еще не появлялась ни разу. – Гляди, с минуты на минуты должен появиться Никита…

Не успел я договорить, как лицо Юлии тут же вытянулось от удивления, а в глазах можно было прочитать растерянность и беспокойство. Да, она была очарована Никитой, можно сказать, почти влюблена. Конечно, открыто никогда не говорила об этом, но все ее движения, манера держаться и вести себя в присутствии моего друга прямо-таки кричали о ее чувствах. Юля никогда не упускала случая присоединиться к нашей беседе, когда товарищ навещал меня, и могла щебетать без умолку, то и дело поглядывая на Никиту. Но он не отвечал ей взаимностью, и лишь снисходительно улыбался мне, будто говоря: «Бедная твоя сестра. Она мила, но не по-нраву мне. И как ей не понять этого?»

Не знаю, что нашло на меня, раз решил так глупо ее разыграть.

– Успокойся, я пошутил. Не обижайся только, – тут же почувствовал неловкость от созданной мной же ситуации.

– Ты просто невыносим! Доиграешься, Женька, когда-нибудь у меня! – вспылила Юля; ее щеки покраснели, а брови сердито сдвинулись.

– Боюсь, что Никита больше не появится здесь.

– Это почему? Он что, покидает страну, или вы с ним рассорились? Или снова твои дурные шуточки?

Тут мне пришлось поделиться с сестрицей своими планами и принятым решением переехать – пора устраивать жизнь, и все в этом духе. В первые минуты после услышанного девушка меня начала переубеждать, отговаривать, но после жарких споров она согласилась со мной, посчитав, что это будет правильно. О том, что возможно стану соседом Никиты, я, разумеется, промолчал – так спокойнее для всех. Удовлетворенная беседой, Юля оставила меня допивать чай в одиночестве и продолжила субботнюю уборку; от меня не ускользнул ее расстроенный вид, но ничего с этим не мог поделать.

Через неделю я уже обустраивался в новом жилище: маленькая однокомнатная квартирка в трехэтажном домике, построенном еще в начале прошлого века, меня вполне устроила, все необходимое имелось, начиная с кровати и заканчивая приличной ванной комнатой. Соседей оказалось немного – сама владелица, Никита и молодая пара, обосновавшаяся на первом этаже. Мои окна с третьего этажа смотрели на роскошный и ухоженный парк, по близости пролегала узенькая улочка – тишины тут было в достатке. Сам же дом целиком принадлежал миловидной и услужливой пожилой даме по имени Варвара Ильинична; здание, как и земля вокруг него, досталось ей по наследству от отца. Видать, состоятельный был род у нее. Как мне поведала женщина, переделка внутреннего устройства постройки была довольно сложной задачей, но она не жалеет об этом.

Но самое главное, я вскоре узнал причину, по которой Никита горел желанием переехать именно сюда, и отчего его глаза блестели. Все оказалось весьма прозаично: дело обстояло в молодой особе, внучке хозяйки. Мой лучший друг признался, что девятнадцатилетняя Василиса покорила его сердце в тот самый миг, как только он увидел ее. И действительно, девушка была хороша собой: чуть смуглая кожа, имеющая слегка золотистый оттенок, вьющиеся и жесткие темно-русые волосы, гордая осанка и стройная фигура. На круглом личике с хорошо очерченными чертами и чарующими лисьими карими глазами застыло задумчивое и мягкое выражение. Бесспорно, Василиса составила бы прекрасную партию высокому и обаятельному брюнету Никите. Однако что-то было в ней такое неуловимо отталкивающее меня, что-то тяжелое. Ее взгляд. Он показался мне на удивление холодным и колким, девушка будто старалась прожечь им меня насквозь. Но я не придал этому особого значения, ведь антипатия и неприязнь возникают у всех людей к кому-то в любые времена.