Что еще сказать?
Еще у первого министра была карта империи, на которой белым цветом были отмечены местности, в которых восстание почти невозможно, желтым цветом, - местности, в которых восстание вероятно при некоторых обстоятельствах, и черным цветом, - местности, в которых восстание может вспыхнуть от того, что чья-то курица не так снесет яйцо. Белоснежный округ, несмотря на свое хорошенькое название, на этой карте был обозначен черным цветом.
Ох, нехорошо стало в это время в управе, нехорошо! Грустно было на душе у Сият-Даша! По ночам во флигель в виде синих сполохов слетались бесы, безобразничали, выли разными голосами, на казенном дворе видали оборотней и щекотунчиков с золотыми вилами. Сият-Даш был печален и беспокоен. Он рвал на себе волосы и говорил:
- Прибери Бужва того, кто вовлек меня в это дело. Потому что если в доме заводится нечисть, дело не кончится добром.
Впрочем, он аккуратно звал колдуна обедать.
Страшный алхимик забрал на Сият-Дашем изрядную власть: показал ему беса в пробирке; подослал к нему ночью щекотунчика; и соорудил во флигеле сверкающий шар, в каковом, по его словам, должен был три месяца зреть философский камень. Охранники теперь тоже обожали пророка, с тех пор, как он побил Сият-Даша палкой. Они собирались вокруг него, чтобы слушать его слова. Пророк молчал, - они собирались кружком, чтобы слушать молчание.
Как-то Сият-Даш обедал с яшмовым араваном и спросил:
- Позвольте полюбопытствовать: сколько употребляете вы в своем деле бесов, и чем бесы отличаются от добрых духов?
- Бес, - ответил яшмовый араван, - это такой дух, который, когда его просишь отвести беду, взамен насылает другую, еще худшую.
- И много ли их у вас?
- В сердце человека бесов гораздо больше.
Сият-Даш вздохнул и промолвил:
- Говорят, ваши охранники души в вас не чают.
Яшмовый араван молча ел рис.
- Это я говорю потому, что они совершенно безответственные люди. Вдруг они предложат вам бежать, а вы согласитесь? А между тем по закону за бегство преступника карают семью охранника и еще пять семей шестидворки, причем нигде не найти примечание, что это правило неприменимо, если преступник сбежал волшебством.
Яшмовый араван только скрипнул зубами.
- Вы не сердитесь? - встревожился Сият-Даш.
- Нет, - ответил яшмовый араван, - мы с вами принадлежим к разному разряду людей.
- А какие бывают разряды людей?
- На рынке жизни встречаются четыре разряда людей. Это - покупающие, продающие, случайные созерцатели и воры. Я принадлежу к третьему разряду, а вы - к четвертому.
Вследствие этого разговора Бьернссон окончательно решил сделать свое исчезновение не незаметным, а неправдоподобным, и днем для своего бегства выбрал именины Сият-Даша, на которые в управу должно было съехаться множество гостей.
Убегая от Сият-Даша при возможно большем числе свидетелей, Бьернссон рассчитывал на следующее: во-первых, высокопоставленные гости, будучи замешаны в скандальное чудо, оскорбятся и предпочтут не возбуждать дела из-за невероятности улик; во-вторых, речь о пособничестве охранников отпадет сама собой; и, в-третьих, люди наиболее проницательные не найдут ничего невероятного в том, что колдун подложил под стену взрывчатку и утек.
И, конечно, Бьернссону очень хотелось, чтобы в народе говорили, будто колдун утек из усадьбы в серебряной колеснице, запряженной трехглавой птицей феникс.
За неделю до именин Бьернссон вручил охранникам пять глиняных кувшинов, и попросил зарыть кувшины у той части стены, что выходила к лесу. Не особенно искажая факты, он объяснил, что в каждом кувшине сидит по бесу, который в любой миг по его, колдуна, просьбе, измолотит стену голубыми цепами. Каждый кувшин имел в себе 350 граммов тротила и приводился в действие дистанционным радиовзрывателем.
Бьернссон соорудил себе самодельный револьвер с дулом толстым, как кукурузный початок, и ночью ему часто снилось, как он стреляет из этого револьвера в Сият-Даша.
Утро сият-дашевых именин началось со скверного предзнаменования, солнце при восходе было плоским, как рыба сазан: в округе с недавних пор участились случаи противоправительственных знамений.
Но вскоре небо разрумянилось, края облаков зазолотились, как корочка хорошо поджаренного пирога. Сият-Даш суетился, проверяя списки и в последний раз наставляя, кого из гостей встречать у крыльца, кого во дворе, а кого у ворот управы.
Бьернссон, заканчивая последние приготовления, стоял у окна флигеля, колдуя над тонким стеклянным детонатором с гремучей ртутью, - ему вовсе не хотелось, чтобы после его бегства кто-то интересовался лабораторией.
Гнедая лошадь промчалась мимо его окна, посыльный с ухарским криком спрыгнул наземь, - Бьернссон поднял глаза и едва не выронил детонатор: за окном, в кафтане казенного посыльного, стоял разбойник Ниш-Коноплянка.
И мы оставим пока Бьернссона наедине с атаманом, а сами расскажем об араване Фрасаке.
Араван провинции Харайн, Фрасак, был человек недалекий и мелкий. Глаза у него были абрикосового цвета, а совесть его каждый день спотыкалась. Ограбление каравана повергло его в отчаяние. Первыми к месту грабежа подоспели люди наместника. Зерно, растащенное крестьянами, и думать нечего было вернуть. Контрабанда золота выплыла наружу, а ведь золото шло у уплату за должность. Более всего араван теперь боялся, что разбойников поймают, а те расскажут о травке "волчьей метелке" - Великий Вей, и что за несчастливая судьба втянула его в такое дело! Араван заметался, преподнес госпоже Архизе один ларчик, другой, а вручая третью безделушку, пролепетал:
- Я, право, в отчаянии. Неужто я неугоден первому министру? Вот и его полномочный инспектор ездит по провинции, а зачем?
Госпожа Архиза хихикнула и сказала, видимо забыв обо всем, кроме ларчика:
- Инспектор Шаваш? До чего смешно! Он, видите ли, гоняется за этим оборванцем, яшмовым араваном, а тот куда-то пропал.
Господин араван вернулся в управу как на крыльях. "Экий неуемный бабий язык" - думал он, - "чиновник бы промолчал". Через час господин араван написал указ об аресте бродячего проповедника. Он желал угодить министру, и к тому же, - разве не из-за яшмового аравана пропало зерно?
