- А ты сомневался? - засмеялся экзарх.
И вдруг взял Баршарга за подбородок.
- Сомневался - или не хотел? Признайся, рыжий алом, тебе горько, что твои родичи признают над собой мою власть! И ты никогда не простишь Арфарру!
После ухода Баршарга экзарх долго стоял у карты, горевшей на утреннем солнце. Все! Императрица Касия устала ждать, он тоже. Ему уже тридцать семь. Его главная жена умерла, не дождавшись трона. Его сыну уже семь лет - на год больше, чем сыну Касии.
Империя - да возродится!
Накануне отъезда экзарх неожиданно посетил желтый Иров монастырь: чиновники обычно избегали желтых монахов за бескорыстие и юродство. И точно: монахи взяли из подарков лишь то, что можно бесполезно скормить нищим. Экзарх попросил отслужить молебен за мертвецов прошлого и будущего.
После молебна тощий молодой желтый монах справился о заветных помыслах наследника.
- Процветание народа, спокойствие государства, - отвечал Харсома.
Монах глядел на него огромными синими глазами, чуть склонив голову, как ребенок на диковинного паука. Харсома сощурился, неприятно улыбнувшись.
- Власть, - сказал экзарх.
Монах глядел все так же исподлобья.
- Удивительно, - сказал он, - но я не вижу, какой из ответов - ложь.
Через неделю после отъезда экзарха в город пришли письма из страны аломов. Храмовый торговец Даттам и бывший королевский советник Арфарра извещали о скором приезде в Варнарайн. Были письма и от варваров. Варвары называли Харсому своим королем и просили его защитить их от короля Алома.
Расшифровывал письма молодой, преданный экзарху секретарь Бариша. Вместе с письмами пришел и трогательный подарок - длинный и легкий, как паутинка, шарф, вышитый в прилеп пряденым серебром. Шарф сплел маленький Неревен, послушник господина Арфарры, сплел так, как их плели тысячу лет в его родной деревне Песчаные Мхи. Песчаные шарфы ценились очень высоко, и не только из-за качества работы, - из-за тождественности узоров и древних оберегов. Когда пятьсот лет назад Аттах восстанавливал буквенное письмо и запрещал словесный рисунок, в деревне рассудили, что шитье буквами нарушит суть оберега, и продолжали вышивать словами-картинками: те утратили гражданский смысл, но не тайную силу.
Бариша, тоже родом из Песчаных Мхов, подвесил шарф перед собой и стал пересчитывать паучки и отвивные петли. Бариша помнил наизусть все цифры в центральных годовых сводках, и взглянув на отчет, ловил, если надобно, чиновника на жульнической арифметике. Тройное тайнословие: шелковой сканью, новейшими шифрами и запретной грамотой - даже доставило ему удовольствие.
Маленький послушник Неревен, скучая и кашляя в темных покоях королевского замка, подробно докладывал о поведении и окружении Арфарры.
"Я не знаю, что он хочет, - писал Неревен, - потому что он сам этого не знает. Говорил вчера городской головке: "Запретим на Весеннем Совете всякую войну и сделаем государство всемогущим!" Его спросили: а что, мол, такое, всемогущее государство. Он и говорит: "В законах Иршахчана сказано, что во всемогущем государстве нет ни бедных, склонных к бунтам, ни богатых, склонных к независимости. А я говорю, что во всемогущем государстве бедняк не опасается за свою жизнь, богатый - за свое имущество".
Но больше всего писал Неревен о семи купцах из Западной Земли, явившихся по весне в Ламассу. "Понятливы, но дики. Никаких ремесленных изделий с собой не привезли, только золото, камни и слоновую кость, и китовый ус, и меха. Камни обработаны не лучше, чем в империи пятьсот лет назад, у мехов выделка грубая, как аломская. О брошенных городах империи говорят, как о городах богов, хотят потому в ойкумену и даже амулеты носят такие, как пятьсот лет назад - в западных городах. Господин Даттам берет их с собой в ойкумену, хочет торговать с западом, Арфарра ему не препятствует и считает их лазутчиками".
Секретарь Бариша ничего не знал об упавшем корабле. Он, однако, был поражен тем, сколько написал мальчик о чужеземцах: у мальчишки был вообще отменный нюх на истинное.
Бариша обдумал сообщение послушника. Так вот отчего господин Даттам вздумал просить монополию на заморскую торговлю! Монополию экзарх уже предоставил: однако, услышав это сообщение, пожалуй, может и рассердиться...
Бариша воспользовался тем, что настоятель храма Шакуника был в городе и поговорил с ним о торговцах. Настоятель храма очень ценил в Барише его преданность экзарху и его тонкий вкус. Никаких денег! Настоятель подарил Барише картину с клеймом гениального мастера прошлого столетия и старинную математическую рукопись седьмого века. Бариша согласился, что ничего плохого, конечно, не будет, если обождать с сообщением о чужеземцах до приезда Даттама: пусть хитрый торговец сам оправдывается перед экзархом.
Вечером Бариша ужинал у наместника Рехетты в павильоне на берегу пруда, именовавшегося Малым Океаном. Великий Океан находился в государевом дворце в столице. Бариша пил одну чашку за другой и думал, что пятьсот лет назад племена по ту сторону земли меняли изумруды на дутое стекло, - а теперь вот шлифуют изумруды сами. Поклонялись людям из морских саней - а теперь вот приплыли на восток сами.
"А ведь это - как знамение, - подумал Бариша. - Как говорит Арфарра: в истинном государстве вещи соответствуют именам: ойкумена - должно значить весь мир... Миру снова тесно в своих границах, как набухшему зерну. Было же пророчество о вестниках нового солнца, приходящих с запада. Не все же пророки, в конце концов, лжецы и провокаторы", - думал Бариша, и глядел на огромного, рыхлого наместника. Тот тихонько урчал, давил пухлыми пальцами рябьи косточки и кидал их, по своему обыкновению, диковинным шестиглазым рыбам в Малом Океане - единственным живым существам, о которых бывший Небесный Кузнец, судя по донесениям, готов был заботиться день и ночь... "Как, однако, задержалось донесение, - думал секретарь, почему-то с тайной досадой, - давно пора и третьему быть..."
2
Прошло две недели: наступил первый день Шуюн. Два события произошло в этот день: экзарх Варнарайна, наследник престола, вступил в центр мира, в Небесный Город: бродили по улицам самодвижущиеся черепахи, спустились с неба боги, подобные мудрым словам указов.
