– О, – сказал таксист.

– Его основали испанцы. Так что я, считай, тоже испанец.

– Да, – кивнул таксист.

– Я впервые в вашей стране, си? Me encanta… мне нравится ваша архитектура. И перевернутый вопросительный знак.

Водитель кивал.

– Я был на Гран-Виа, си? И в картинной галерее. Я хотел увидеть Дали, си?

Не найдя в глазах таксиста понимания, он повысил голос:

– Дали, художник!

– О, Сальвадор Дали!

– Да! – обрадовался Солт. – Гений!

Таксист не был разговорчив, и пыл американца угас. Он замолчал, глядя на проносящиеся за окнами фонтаны. В желудке плескалось вино. Он снова икнул. Голова опустилась. Отяжелели веки.

Солту приснилась голая женщина, лежащая на камнях. Огромный гранат, из которого выныривала рыба. Два свирепых тигра статично замерли в воздухе, а на горизонте окаменел монументальный слон с длинными и тонкими лапами.

Солт приблизился к женщине. Он посредственно разбирался в искусстве, но признал Галу, музу Дали. Тени тигров перечеркнули женское тело. Гранат поменьше висел в воздухе. Словно мир поставили на паузу, заморозили.

Солт поднял телефон и сфотографировал Галу. Пчела пролетела возле его уха. В абсолютной тишине жужжание показалось громким, как шум вертолетных лопастей.

Гала открыла глаза – золотистый песок заструился из-под нижних век, по вискам.

– Песочный человек здесь, – сообщила Гала.

Спящий Солт вцепился в лицо таксиста. В щеки, в горло. Скрюченные пальцы остервенело царапали кожу. Голова пассажира болталась из стороны в сторону. Таксист отбивался, крича.

– Ж-ж-ж, – сказал Солт.

Указательный палец угодил таксисту в глаз. Ноготь прошелся по зрачку. Машина вильнула, прибавляя скорость. Это Солт, перекинув ногу через коробку передач, утопил педаль газа.

Автомобили сигналили, уворачиваясь от свихнувшейся «тойоты».

Внутри сюрреалистического пейзажа Солт засмеялся.

Потерявшее управление такси врезалось в столб напротив Ботанического сада. Капот смялся. Растрескавшийся лобовик вывалился на тротуар.

Позвоночник Кеннета Солта хрустнул, и сны закончились. Слюна текла по его подбородку. Остекленевшие глаза таращились вверх, туда, где за завесой дыма светила луна.

До полнолуния оставался один день.

Корней слепо пошарил по постели, пытаясь понять, что вырвало его из блаженного забытья. Слабого свечения притороченных к шкафу лампочек не хватало, чтобы различить источник звука, но в комнате что-то определенно шуршало. Мотылек, залетевший в форточку? Или небрежно брошенный на пол пакет расправлял свои целлофановые стенки?

«Оксана… – сонно вспомнил он. – Наверное, встала в туалет».

Он нашарил телефон, воздел перед собой, надавил на кнопку.

Дисплей озарил желтоватым светом лицо с темными провалами глазниц. От неожиданности Корней клацнул челюстью.

– Оксан?..

Девушка нависала над Корнеем. Секунда – и она опустилась коленями на матрас. Словно из фильма вырезали кадры и кустарно смонтировали видео. Вот она стоит у дивана. Вот она уже в постели, на четвереньках.

Сонливость как рукой сняло.

Корней выпрямился.

Оксана молчала. Черные пряди зашторили лицо. Ровное глубокое дыхание долетало до ушей Корнея, он чувствовал запах шампуня, запах волос.

«Что за игры ты затеяла?»

Шок сменился волнением; Оксана отдернула одеяло, ее ноготки требовательно царапнули ногу Корнея.

Происходящее нравилось и не нравилось ему одновременно.

Нравились аромат и близость женского тела.

А тишина и напор Оксаны… всерьез тревожили.

– Может, ляжешь рядом со мной?

Зажатый в руке телефон освещал фигуру девушки. Она села на постель. Подол футболки задрался, демонстрируя клинышек красных кружевных трусиков.

Ноготь прочертил линию по ляжке Корнея, от колена до убедительного холмика на плавках. Игра завела его.

Просто истосковавшаяся по ласке девушка в чужой стране. Секс без обязательств. Им обоим это нужно.

– Иди ко мне… – Он потянулся вперед.

Убрал душистые волосы, чтобы освободить путь к припухшим губам. Заглянул в остекленевшие глаза. Из-за расширившихся зрачков они казались полностью черными.

Подозрение шевельнулось ощетинившимся ежом.

Корней отклонился. Пальчики Оксаны сжали его промежность, настойчиво помассировали.

– Клювы, – сказала она не своим, хрипловатым голосом, – птенцы в гнездах.

Оксана спала. Что не мешало ей поглаживать гениталии Корнея.

Он встречал лунатиков. Каждый пятый воспитанник интерната бродил во сне. Корней подозревал: это потому, что ученики постоянно находятся в социуме и лишены необходимого подросткам уединения. Мальчики вставали среди ночи и прогуливались по коридорам. Их подбирали у столовой или возле библиотеки.

Одутловатые лица, расширенные зрачки.

Гостья Корнея оказалась сомнамбулой.

– Покорми птенцов, – сказала она, стискивая пенис сквозь ткань. Эрекция никуда не пропала. Но эротическое наваждение сгинуло. Корней аккуратно снял ее руку со своих плавок.

– Все в порядке, – произнес он. – Ты спишь.

– Сплю.

– Птенцы покормлены.

– О… – Она повертела головой, будто искала те самые гнезда из сна. Качнулся полог волос.

– Пошли, я отведу тебя в кровать.

Она больше не пыталась его соблазнить. Плечи опали, Оксана послушно последовала через комнату.

«Вот и подводные камни», – подумал он.

Мозг Оксаны пребывал в мире грез. Своенравное тело приняло горизонтальное положение.

– Ты меня испугала, возбудила и удивила, – сказал Корней. Оксана всхрапнула. – И тебе сладких снов.

Он укрыл ее одеялом. Постоял, убеждаясь, что она не намеревается путешествовать. Веки Оксаны смежились. Грудь мерно вздымалась. С разметавшимися по наволочке волосами она походила на пятнадцатилетнюю девчонку.

Корней решил не смущать Оксану, не посвящать ее утром в детали ночного приключения. Пускай история маленького суккуба останется его тайной. А любовью – Корней на это надеялся – они займутся позже и наяву.

Лежа в постели, он наблюдал за Оксаной, пока сон не сморил и улыбка не завяла на его губах.

Кто-то сидел у Филипа на груди.

Он открыл глаза и попробовал отмахнуться. Тщетно: конечности не двигались. Он не чувствовал рук. Зато чувствовал тяжесть незримого камня. В голове возник четкий образ: полотно Иоганна Фюссли «Ночной кошмар». Героиня картины свесилась с постели, а ее грудную клетку оседлало чудовище, демон.

Филип замычал, напрягся. Результатом усилий были пошевелившиеся пальцы. Максимум, который он выжал из парализованного тела. Мышцы игнорировали мозговой импульс. Не предали лишь веки и глазные яблоки: он поводил взглядом по подрамникам и холстам.

Ночью он гулял по Градчанам, наблюдал за людьми, привалившись к стене Лоретанского монастыря. Дома слушал радио. Уснул на рассвете и, судя по серому мороку в студии, проспал минут тридцать. Рекорд для чертовой недели.

Филипу казалось, что он поднимает пудовую гирю. Воздух выходил со свистом из пересохших губ. Запястья оторвались от простыней. Ступни ожили, сместились вправо и влево. Между ними, в изножье кровати, Филип увидел жену.

Блуждая ночью в тени дворцов, он ощущал себя изгоем, вампиром. Монахи косились вслед, угадывая существо иной природы. Скалились собаки, дергали поводки.

Он проклят, лишен сна, вынужден скитаться в одиночестве до скончания века.

В квартире как в фамильном склепе. В кровати как в гробу. Солнечные лучи сковали плоть, а осиновый кол ужаса пробил ребра и угодил точно в сердце.

Яна парила над паркетом. Развела руки, копируя возносящихся в рай святых с картин эпохи Рафаэля. Она была обнажена. Бородка мокрых рыжих волос пылала на лобке. Соски напряглись.

Несмотря на всю гротескность происходящего, Филип возбудился. Паралич, сковавший мышцы, пощадил его мужское естество.

Очертания Яны двоились. «Изображение» рябило. Она будто плавала в воде, подкрашенной розовым, с клочьями пены на поверхности. Кудри текли вверх, создавая эффект пламени, огненного нимба.