Тихо сходить с ума, с разъедающей грудь тоской разглядывать растущий живот Паулы — этого я не смогу перенести, а потому приняла решение уехать. Боялась, что Макс будет уговаривать остаться, и, с обратной стороны, так хотелось, чтобы у него это вышло. Эгоистично хотелось быть единственным центром вселенной для него, но теперь это казалось абсолютно невозможным.

О, мой Бог… О чем я вообще?! Какой центр вселенной? Он станет отцом, папой для малыша или малышки. Будет впервые купать своего ребенка, качать, когда у него будет болеть животик, успокаивать, любить, смешить… Первые шаги, первые слова. Детский сад, затем школа. Ребенок — это целая жизнь, совсем другой мир. И это не мой ребенок. Ребенок чужой женщины. И как бы мне не было больно, я не могу не отступить. Мне и впрямь между ними не место.

Как поется в одной песне — «Я не в масть, как черная невеста».

Уехать, не попрощавшись — было слишком гнусно, после всех признаний между нами… Макс этого не заслужил.

Но по-другому я не могла.

Второпях хватала свои вещи и пихала в сумку, чтобы сбежать, как последняя трусиха. Придерживая телефон плечом, покупая новый билет, чуть ли не крича в трубку бедному оператору, чтобы дали билет на ближайший рейс…

Но Макс даже не искал меня, не звонил. Скорее всего тоже переживал сейчас бурю эмоций. Я же сама видела его застывшее бледное лицо. Он был в шоке. Похлеще моего.

Я не имела ни малейшего понятия, где он, и решила, что наверное это лучший момент, чтобы исчезнуть, раствориться в неизвестном направлении. Покончить со всем раз и навсегда.

Впервые такси приехало слишком быстро, не давая времени на раздумья. Было стыдно, что я сбегаю вот так, не попрощавшись с Йорном, ребятами. Все они стали моей семьей за эти несколько месяцев. Но пересечься с Максом и посмотреть ему в глаза я боялась. Слишком сильным было желание на все наплевать и остаться. Нет, я не могу. Это все слишком больно, невыносимо, терзает душу острыми когтями, ворошит ржавыми крючьями, раздирая меня на части.

Окинула последним взглядом свою комнату, привычное убранство, величественные горы за окном. Это место прочно засело в моей душе, как и Макс. Зима теперь всегда будет ассоциироваться со сводным братом. Цепляюсь за яркое пятно пледа на кровати. Синий, словно холодный лед замерзшего океана, прямо как его глаза. С трудом делаю шаг к двери.

В такси я сидела, всю дорогу уставившись в окно, разглядывая снежные вершины, что мельтешили белесым калейдоскопом в застланных слезами глазах. Впервые лицо снова застыло уродливой маской. Так давно этого не было, казалось, влюбленная и расслабленная, я обрела силу над своим лицом. Но теперь снова потеряла.

Водитель поглядывал на меня в зеркало заднего вила с любопытством, но я не обращала на него ни малейшего внимания, вперившись мутным взором в одну точку.

В аэропорту все время оглядывалась, ожидая, что вот-вот меня окликнет знакомый голос, или обхватят за талию ставшие такими родными сильные руки. Но ничего подобного не происходило.

Пользуясь временем, позвонила матери, объяснившись, что уезжаю по срочным делам, связанным с учебой. Рассказывать правду нет смысла. Она не поймет. Как не поняла тогда, семь лет назад, что совершила чудовищную ошибку, влезая в чужую семью. Она и сейчас в полной уверенности, что ничего такого не делала. Что всему есть оправдание, веские причины. И от того я чувствую себя еще дальше от нее.

На удивление мама приняла новость спокойно, будто знала, что я улечу, не отработав срок. Сбегу рано или поздно.

— Ничего, малышка. Мы уже скоро вернемся, Макс и один прекрасно справится. К тому же и не совсем один он там. Как у вас с ним? Подружились хоть немного? — Говорит, будто не понимает, что он главная причина отъезда. Или делает вид, что не понимает.

— Ага, — вяло ответила я, чувствуя, как в горле снова нарастает колючий комок, а глаза наполняются влагой. — Подружились.

— Ну и хорошо. Глядишь, будете почаще видеться теперь, — изрекла мать, а я усмехнулась.

Да, конечно. Буду с нетерпением ждать следующей встречи с ним и с Паулой.

Повисло неловкое молчание, но сил прикрываться и что-то говорить уже не было. В груди словно выжженная зноем пустыня. Трескается сухими черепками.

— А вообще прилетай к нам в Мюнхен летом, как освободишься после учебы. Мы будем тебя ждать, — тон матери вдруг поменялся, став на удивление нежным и ласковым. — Приедешь?

— Вряд ли.

— Его там не будет, — подумала и добавила мать, перестав делать вид, что ничего не понимает.

Вымученно выдыхаю, с отсутствующим взглядом разглядывая табло прилетов и вылетов.

— Я не знаю, мам. Пока ничего не знаю. Подумаю.

— Скучаю по тебе, малышка.

— Я тоже, — сиплым голосом ответила я, все-таки не удержав слезы. Все собралось в кучу.

Я тоже по ней скучала, мне было необходимо дружественное плечо все это время. А сейчас и подавно. Но больше мать ничего не сказала, и мы попрощались.

Когда объявили посадку, я все оглядывалась по сторонам, ища в толпе его лицо, но, конечно же, не находила. Горько вздохнув, я сжала лямку рюкзака на плече, и отправилась в самолет.

**

Макс

До сих пор не верил в происходящее, все казалось одним сплошным сном, и никак невозможно проснуться. Радость того, что он станет отцом омрачалась тем, что матерью ребенка будет не любимая ему женщина. И Макса еще больше убивало свое неприятие. Это было несправедливым. Малыш никогда не познает любви между родителями.

Он никогда бы не отказался от своего ребенка, но Пауле этого было мало. Шантажом она пыталась привязать Макса к себе, выйти за него замуж. Грозила сделать аборт, если он не согласится. Макс знал Паулу достаточно долго, чтобы понять, что она действительно может натворить дел. Он испугался за ребенка. Крохотная жизнь не может оборваться из-за его ошибок.

Что же до Веры… Как бы сильно он ее не любил, он не мог с ней так поступить. Зачем ей нужен такой как он? Может, все к лучшему. Вряд ли она обрела бы с ним счастье, только небольшой кратковременный роман, который еще больше морочил бы ей голову. Как ни крути, все изначально было зыбко и хрупко.

Он знал, что она уезжает.

Йорн кричал на него, пока Макс застывшим взглядом смотрел в окно, как Вера волочит к такси свой чемодан. От собственного бессилия хотелось рвать кожу на щеках зубами, колотить кулаками в стекло, разбивая к чертям все преграды между ними. Но ребенок…

Он сглотнул.

Ребенок не преграда. Даже думать о нем в таком ключе не хотел. Он сделает все, чтобы его малыш был счастлив. Пускай и с таким непутевым отцом.

— Сопляк! Трус! Ничтожество! — Старик Йорн раскраснелся, пока вопил и бросал в него злобные слова, но у Макса словно появилась толстая шкура. Он исподлобья посмотрел на него.

— Ей же будет лучше, — упрямо качал он головой. — Пока окончательно во все это не ввязла.

— Дурак, она уже давно увязла в твоем болоте! — рявкнул старик. — Ты придурок, если думаешь, что она вернется в свою Россию и забудет о тебе. Это ты ее во все втянул! Виноват только ты.

— Я знаю! — в сердцах выкрикнул Макс, не выдержав его напора. — Ты думаешь я ничего сейчас не испытываю? Думаешь мне все равно, когда я вижу, что она исчезает в этих чертовых снежных холмах, скорее всего навсегда?! Но Паула беременна! Я буду отцом, как я могу бросить еще не родившегося ребенка?!

— Дурачит она тебя, как пить дать, — вдруг смиренно произнес Йорн. — Не верю я этой хитрой лисе. Ее актерской игре любой дурак поверит, такой как ты особенно. А уж если и беременна, то и не обязательно жениться. Ты же не отказываешься от ребенка. Ничего в вынужденном браке не будет хорошего. Ребенок только еще больше будет несчастлив, видя огромную пропасть между родителями. Вы еще больше сломаете ему психику.

— Я запутался, — удрученно пробормотал парень. — Я действительно запутался.

— Попроси сделать еще один тест в клинике, съезди с ней, — не унимался старик, вышагивая по комнате круги. — Не пускай на самотек. Может и не твой ребенок вовсе.