— «Винтер Хейвен» — опасное место. Здесь нет ничего хорошего для него. Оно не подходит никому.

— Ты не заберешь его у меня!

— Я не забираю его у тебя, Ноа! Ты все еще его отец. Ты всегда будешь его отцом. Но ты не делаешь того, что лучше для него.

— И ты тоже!

— Да, — сказала она с большей убежденностью, чем чувствовала. — Делаю.

От напряжения мышцы его шеи натянулись. Он сжал кулаки.

— Уходи, если хочешь, но Майло останется со мной. Я его отец.

Если только она не заберет его под дулом пистолета, Ноа его не отдаст. Ханна видела это в его решительном, непоколебимом взгляде. Это единственное, в чем он никогда не уступит — никогда.

Если она прибегнет к насилию, это только травмирует Майло и ничему не поможет. Она должна подождать. Она должна быть терпеливой, хотя это последнее, чего ей хотелось бы в этом мире.

Ханна сосредоточилась на плане. План по уничтожению ополчения и освобождению Фолл-Крика — полностью. Она не хотела смерти Ноа. Она просто желала свободы для себя, своих детей и друзей.

Они не будут жить под гнетом.

Этому придет конец.

Лиам поможет ей. Они вытащат Майло.

Она медленно выдохнула, стараясь не обращать внимания на острую боль в груди при мысли о том, что ей придется уйти из этого дома, оставив сына, пусть даже ненадолго.

Слова впивались колючей проволокой в ее горло.

— Майло может остаться.

Ноа расслабился. Он улыбнулся, как будто всего этого разговора не случилось, как будто он мог все стереть, просто захотев.

— Ты тоже можешь. Останься, Ханна. Оставайся со мной.

— Я уже собрала сумку. Она в спальне. Я хочу поцеловать Майло и пожелать спокойной ночи. Я возьму снегоход и привезу его утром на блокпост.

Ноа покраснел. На его лице отразилась целая гамма эмоций: гнев, шок и уязвленная гордость. Он видел, как решительно она настроена. Наконец-то до него дошло, что это значит для них, для него.

Его лицо вытянулось. Глаза заблестели и стали безумными.

— Ханна. Я люблю тебя. Не уезжай.

— Я ухожу от тебя, Ноа.

Дрожащей рукой он потирал обручальное кольцо.

— Нет. Нет! Не говори так.

— Мне жаль.

В этот момент годы отступили от его лица. Ханна увидела его таким, каким он был в молодости, полным сладких обещаний, с его пылким и жаждущим взглядом.

— Я не могу без тебя!

— Этого недостаточно.

В его глазах светилось исступленное отчаяние.

— Прости меня! Я изменюсь! Я сделаю все, что ты захочешь. Пожалуйста! Ты хочешь, чтобы я бросил вызов Розамонд? Я сделаю это! Хочешь, чтобы я пожертвовал собой и сражался с ополчением? Я сделаю это! Просто скажи мне, что делать!

Он умолял об отпущении грехов, прося прощения за поступки, которые Ханна не могла простить.

Она жалела его, но недостаточно. Этого недостаточно.

— Я надеюсь, что ты изменишься, Ноа. Но не ради меня. В первую очередь ради самого себя.

Он стоял там, совершенно опустошенный. Его плечи ссутулились, как будто она ударила его, в его лице появилось что-то потерянное и тоскливое.

— Ты не можешь так поступить со мной, — прошептал он. — Пожалуйста, не делай этого со мной.

Раскаяние разъедало ее. Горе, сильное, как приливы и отливы. Она не желала этого. Она не хотела этого.

Ханна посмотрела на Шарлотту в своей переноске. Малышка спала, ее маленькое круглое личико и розовые губки были идеальны, как у куклы. Под кривой вязаной шапочкой Лиама проглядывала прядь темных волос.

Ханна вспомнила все свои причины. Шарлотта и Майло — вот что для нее главное. Чтобы дать им будущее, Ханна готова бороться, умереть.

— Это из-за Лиама? — спросил Ноа, в его отчаявшемся голосе проскальзывали нотки раздражения.

Ханна подняла голову и встретила его взгляд. Ее глаза остались сухими.

— Прощай, Ноа.

Глава 26

Ноа

День сорок восьмой

Ноа, пошатываясь, вышел из дома. На часах было уже одиннадцать. Майло спал. Какая-то робкая часть его сознания шептала, что он не должен оставлять сына одного — Ноа никогда не оставлял его раньше, — но отчаяние гнало его вперед.

Он должен уйти.

Ноа натянул куртку, но не стал надевать ни перчатки, ни шапку. Ночь выдалась холодной и трескучей, луну затянуло тучами. Зябкий воздух жалил его открытое лицо, руки и шею. Ему было все равно.

Захлопнув входную дверь, Ноа, спотыкаясь, спустился по ступенькам крыльца, скользя ботинками по слякотному снегу. Он взял фонарик, чтобы освещать себе путь. Луч дрогнул, и деревья по обе стороны подъездной дорожки, казалось, выпрыгнули на него, их бесплодные ветви царапали черное небо.

Его глаза жгло от непролитых слез. В груди стало слишком тесно.

Обрывочные мысли рикошетом проносились в его голове. Он не мог размышлять здраво. Как такое могло произойти? После всего. После всего, что он сделал, после всех лет жертв, страданий и душевной боли. Как это может быть концом?

Ноа остановился посреди дороги. Фонарик дрожал в его руках. Он резко вдохнул, холодный воздух обжег его легкие, внутри бурлили сердечная боль, ревность и гнев.

Сверкнуло обручальное кольцо.

Как жестока Вселенная! Похитить его жену, затем вернуть ее к жизни чудесным образом, чтобы она предала его.

Он откинул голову назад, напряженно моргая. Звезд не видно. Во всей Вселенной не существовало больше звезд. Весь его мир рушился, словно проваливаясь в черную дыру.

Ноа сдернул кольцо с пальца. Пять лет, а он так и не снял его. Ни чтобы принять душ, ни чтобы перекрасить спальню Майло, ни для чего.

Теперь оно ничего не значило. Даже меньше, чем ничего. Он больше не хотел его видеть.

С болезненным рыком он швырнул кольцо в лес. Оно не издало ни звука. В темноте Ноа не увидел, как оно приземлилось.

Все кончено. Его жизнь с Ханной — его мечты о семье, о совместном будущем — угасли, как чадящее пламя.

Ноа спотыкался. Он не мог вернуться домой, не сейчас. В доме уже пахло Ханной, он пропитался ее присутствием. Она ушла, но ее образ все еще оставался там.

В его голове промелькнула картинка — ее лицо, когда она сказала ему, что все кончено, воспоминание словно кувалдой ударило его в грудь.

Ноа шаркал по улице. Ухнула сова. Снег засыпал все вокруг, поглощая почтовые ящики, заглохшие машины и уличные знаки.

Охранники Розамонд сидели в грузовике в конце ее подъездной дорожки. Она включила все лампы во всех комнатах. Все окна светились ярко-желтым светом.

Это выглядело почти вульгарно — так много света. Даже в других домах «Винтер Хейвена» драгоценное электричество использовалось только в одной-двух комнатах за раз. Но не у Розамонд. Она превозносила свои излишества. И не собиралась извиняться за это.

Меньше двух месяцев назад все тратили электричество, воду, еду. Целую жизнь назад.

Все вокруг было другим. Он тоже был другим. Он не узнавал себя; да он и не хотел узнавать.

Ноа свернул на подъездную дорожку Розамонд. Охранники в грузовике насторожились. Один из них опустил окно и выбросил окурок в снег. Он высунулся наружу, держа пистолет в руке, и оглядел Ноа с ног до головы. Его звали Лайл Томлин.

В глазах парня мелькнуло узнавание.

— Шеф Шеридан.

Ноа не ответил. Он не доверял своему голосу.

— Вы в порядке, шеф? Вы не выглядите особо здоровым.

Он кивнул и продолжил идти, спина напряжена, фонарик направлен в землю, другая рука засунута в карман куртки.

Охранники остались в своем грузовике.

Ночь сомкнулась вокруг него, угрожающая, грозная. Он скреб ботинками по ледяной земле, как по осколкам стекла. Его била дрожь.

У входной двери Розамонд Ноа замешкался. В его жалких раздумьях мелькнула ясность. Что он здесь забыл? О чем он только думал? Он должен вернуться к Майло.

Розамонд открыла дверь. Она была одета в толстый шерстяной свитер, черные леггинсы и шерстяные носки. Мокрые светлые волосы вились на затылке. Должно быть, она только что приняла душ.