Но нет.

Ничего не закончилось.

Сначала Бишоп не хотел ей говорить. Она видела нежелание в его глазах, его сомнения и беспокойство. Ему не стоило волноваться. Не о ней.

Квинн могла справиться с собой. Она справится — справится — со всем, что подкинет ей жизнь. Разве она уже это не сделала? Смерть дедушки, ее мать-наркоманка, резня, нападение Десото в сарае, даже это.

Рэй Шульц действовал не один. Он не случайно принял решение расстрелять церковь. Его подтолкнули к этому.

Он был марионеткой. И ее мать тоже.

Конечно, они сами сделали свой выбор. Они заслужили все, что получили. Квинн не настолько наивна, чтобы верить, что ее мать может быть невиновна.

Тело ее матери, распростертое на снегу, мелькнуло у нее перед глазами. Она отмахнулась от воспоминаний. Переживать из-за такого человеческого мусора, как Октавия Райли, бесполезная трата энергии.

Ее мать мертва. Конец истории.

Квинн не хотела больше думать о своей матери, ни в каком ключе. Ее теперь интересовал только один человек.

Кукловод, державший ниточки, тот, кто организовал все это, скрытый в тени, пока собственный сын не раскрыл ее.

Джулиан Синклер признался Бишопу в ее планах, прежде чем провалиться под лед и утонуть. Он замарал свои руки, но он уже мертв. Квинн не могла потребовать с него ни фунта плоти.

Розамонд Синклер по-прежнему жива.

Квинн повернула голову и уставилась на огромные красочные фрески, которые нарисовала на стенах, потолке, дверцах шкафов — драконы, гремлины, гарпии, демоны и монстры — пока у нее не затуманились глаза.

Монстры существовали. Она всегда в это верила. Такие монстры, как Розамонд.

Она ненавидела эту женщину. Ненавидела ее с дикой яростью.

Вся эта боль и страдания вызваны Розамонд. Мертвые и умирающие люди, которые врезались в память Квинн и преследовали ее в кошмарах. Все эти отцы и матери, сестры и братья, взывающие к справедливости, их бесконечные крики, запертые в голове Квинн.

Убитые Хлоя и Юнипер. Их голоса звучали громче всех.

Кто-то должен разобраться с этим.

Кто-то должен привлечь Розамонд Синклер к ответственности.

Это просто несправедливо, что она может запереться в своем теплом, светлом особняке, управляя фальшивыми солдатами, как своими личными телохранителями.

Кровь невинных пролилась по ее приказу. Кровь окрасила снег. Кровь на скамьях и ковре. Кровь на ухоженных руках Розамонд.

Она, наверное, думала, что ей все сошло с рук. Никого не осталось, кто мог бы раскрыть ее уродливые маленькие секреты. Никаких последствий. Никакого возмездия.

Возможно, Ноа не хотел ничего делать, но Квинн готова.

Последствия будут. Она позаботится об этом.

Бабушка постучала в дверь спальни — три сильных удара, как будто она забивала гвоздь кулаком. Бам! Бам! Бам!

Ей было за семьдесят, но она все еще оставалась бодрой и энергичной, как шестидесятилетняя.

— Доброе утро, соня! У нас есть работа на этот прекрасный день!

Квинн застонала и потерла глаза.

— Что в сегодняшнем дне делает его прекрасным? У нас каждый день есть работа, которую нужно делать. Она никогда не заканчивается!

— Именно! — воскликнула бабушка через закрытую дверь. — Каждый день, когда мы обе на ногах, — это уже хороший день как по мне. Кроме того, светит солнце. Я даже не уверена, что снаружи Мичиган.

— Может, к нам заглянула Дороти, и мы теперь в стране Оз, — пробормотала Квинн.

— Только если я стану Злой Ведьмой Запада! — Бабушка попыталась изобразить гогот. Получилось на удивление хорошо. Она снова стукнула в дверь. — Вставай и выходи! Проснись и пой!

Квинн проснулась, но это не означает, что она должна обязательно сиять. Она зевнула, откинула одеяло и опустила ноги на ледяной пол.

Последний кошмар медленно угасал, уходя куда-то на задний план. Если Квинн продолжит думать об этом, то весь день пойдет прахом.

Она не забудет ни Розамонд Синклер, ни того, что ее ждет. Но, как говорила бабушка, жизнь продолжается.

Сначала выжить. Потом позаботься обо всем остальном.

Рассвет проглядывал сквозь занавески над ее кроватью. Зимой солнце садилось рано, и бабушка настаивала, чтобы они тоже так делали. Чаще всего они ложились спать до девяти, а вставали до семи утра.

В старые времена люди вставали с солнцем и укладывались с ним же. Зачем засиживаться и тратить впустую отличное ламповое масло, говорила бабушка. Она, конечно, права. Запасы нефти, керосина и пропана, как и всего остального, теперь сильно ограничены.

Сегодня Квинн нужно накачать достаточно воды из колодца, чтобы обеспечить их водой для приготовления пищи, стирки и питья. Она и не подозревала, как много воды использовала раньше, не задумываясь.

Теперь каждый драгоценный галлон расходовался с умом. Это стало настоящей головной болью — одеваться, тащиться в мороз с несколькими ведрами в руках и счищать снег и лед с ручного насоса еще до того, как она смогла добраться до воды.

После этого ей приходилось искать валежник под снегом, чтобы высушить его в сарае. Необходимо всегда держать под рукой свежий запас дров. Стирать теперь приходилось вручную.

Охота тоже стояла на повестке дня. На этот раз Квинн надеялась поймать несколько кроликов, хотя патроны 22-го калибра подходили к концу. При мысли о свежем, сочном, нежном мясе у нее пересохло во рту.

Вздохнув, она облачилась в армейские ботинки, черные брюки и лонгслив, натянула поверх две толстовки. Провела руками по волосам длиной до плеч и собрала их в хвост.

Яркая синяя краска переходила в дикий голубовато-фиолетовый цвет, ее вороные пряди начали все больше просвечивать. Черные волосы и темные глаза составляли часть ее вьетнамского наследия — подарок матери, который Квинн когда-то презирала.

Теперь она воспринимала свои черные волосы не как лишнее напоминание о ее непутевой матери-наркоманке, а как нечто драгоценное, переданное ей от дедушки. Любую часть дедушки, которую Квинн могла сохранить, она будет беречь всем сердцем.

Она поменяла кольцо на губе на одну из своих любимых шпилек с топазом, оставив кольцо в брови, затем засунула рогатку и патроны в передний карман толстовки и перекинула винтовку 22 калибра через плечо.

Ну вот. Она готова к апокалипсису.

Когда она собиралась выйти из своей комнаты, ее взгляд упал на блокнот для рисования и угольные палочки рядом с айподом и солнечным зарядным устройством на комоде. Она работала над портретом Майло, чтобы подарить его Ноа, но дальше первых набросков дело не пошло.

Квинн хотела нарисовать и малышку Ханны. Ханна оценила бы любое изображение на память. Поскольку большинство фотоаппаратов в наши дни цифровые, фотографии стали еще одной жертвой краха.

Может быть, завтра у нее будет время.

Еще один предмет привлек ее внимание. Рядом с блокнотом для рисования лежала электронная книга, полная справочников и книг по выживанию, которую дедушка сохранил в клетке Фарадея.

Там собрана важная информация, которую не знала даже бабушка: лекарственные травы, съедобные растения, первая помощь в дикой природе, как пережить ядерные осадки, как построить домик на роднике и уборную. Ей нужно прочесть это и запомнить.

Чувство вины кольнуло Квинн. Она собиралась читать каждый вечер перед сном. Но времени никогда не хватало. Каждый день, казалось, заполнен делами на неделю.

Она скучала по тому, как целыми днями гуляла с Майло в «Винтер Хейвене». Скучала по ночным играм в карты с Ноа. Теперь там жила Ханна. Им больше не нужна помощь Квинн.

Ханна несколько раз привозила детей и Призрака в гости, но Ноа никогда не приезжал с ними. Он отдалялся, отгораживался.

Квинн ненавидела это. Она ненавидела то, что все говорили о нем. Ноа не мог быть таким. Она знала, что он лучше.

Ему просто нужно выйти из депрессии и вспомнить себя: он — полицейский, один из хороших парней.

Она должна навестить его. Но всякий раз, когда Квинн выделяла для этого время, появлялось что-то более важное. Как сейчас.