Примерно в это же время я открыл для себя книги про страну Оз. Страстно хотел прочесть их все, хоть окружающим мое увлечение казалось пустяковым. Библиотекари надменно отвечали: «Сказок не держим», – считалось, что сказочные книги могут увести ребенка в мир фантазий и помешают ему приспособиться к «реальной» жизни. Но увлечение страной Оз положило начало моей любви к фантастическому и чудесному, а затем и к научной фантастике.
Первый научно-фантастический журнал я открыл для себя в двенадцать лет… Назывался он Stirring Science Stories и состоял, кажется, из четырех историй. Редактором был Дон Уоллхейм, который позже (в 1954 году) купил мой первый роман… и еще немало последующих. Наткнулся я на него случайно: искал Popular Science. Меня поразило название. Рассказы – и о науке? Я мгновенно узнал ту магию, с которой уже встречался в книгах о стране Оз, только связанную не с волшебными палочками, а с наукой, отнесенной в будущее, где, как всем известно, она будет играть в нашей жизни все более и более важную роль. Так или иначе, в моем представлении магия равнялась науке… а наука (из будущего) – магии. Я и сейчас не утратил такой взгляд на вещи; а предсказание, что со временем наука будет становиться для нас все важнее (помните, мне тогда было двенадцать), к добру или к худу, сбылось. Что ж, ставлю на то, что наука нам поможет. Ее угрозы не слишком меня беспокоят – не пугает даже оскал водородной бомбы. Не стоит забывать: наука спасла больше жизней, чем отняла.
В старших классах у меня появилась первая подработка – в магазине приемников и грампластинок: я подметал, вытирал пыль, но никогда-никогда не разговаривал с покупателями. Всплыла моя давнишняя любовь к музыке, и я принялся исследовать безбрежные музыкальные просторы: к четырнадцати годам узнавал на слух буквально любую симфонию или оперу, любой классический мотив, который мне напевали или насвистывали. Благодаря этому я повысился до перворазрядного продавца грамзаписей. Музыка и грамзаписи стали моей жизнью: этому я планировал посвятить будущее. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой – я наконец стану управляющим, а потом, может, и владельцем магазина грампластинок! О научной фантастике я и думать забыл, даже больше ее не читал. Она, как радио-сериал Jack Armstrong, the All – American Boy!, заняла свое место среди прошедших детских увлечений. Однако писать мне по-прежнему нравилось: я писал рассказики и надеялся продать их в The New Yorker (это так и не удалось). А тем временем жадно поглощал современных литературных классиков: Пруста и Паунда, Кафку и Дос Пассоса, Паскаля – но тут мы переходим к более старой литературе, и список может тянуться до бесконечности. Скажем просто: литературу я изучил от «Анабасиса» до «Улисса». Я учился не на научной фантастике, а на произведениях серьезных авторов, признанных во всем мире.
К фантастике – и, в конце концов, к сочинению фантастики – я вернулся кружным путем. Энтони Бучер[17], самый обожаемый и самый важный человек в научной фантастике того времени, вел на местной радиостанции передачу о вокале, а я, поскольку интересовался классической музыкой, стал ее слушать. Потом с ним познакомился – он зашел в магазин, где я работал, – и у нас завязался долгий разговор. Выяснилось, что человек может быть взрослым и образованным и тем не менее наслаждаться научной фантастикой. Тони Бучер вошел в мою жизнь и определил ее направление.
Раз в неделю Тони вел у себя дома курсы писательского мастерства. Я решил туда сходить, и Тони любезно просмотрел мои первые, довольно беспомощные творческие потуги. Реализм его не впечатлил, зато, к моему удивлению, он весьма заинтересовался маленьким фэнтезийным рассказиком – едва ли, кажется, не готов был его напечатать. Тогда я начал писать все больше фэнтези, а затем и НФ. В октябре 1951 года, в двадцать один год[18], я продал свой первый рассказик – крохотную новеллу – в журнал F&SF[19], где Тони Бучер был редактором. Начал отсылать рассказы и в другие научно-фантастические журналы – и, о чудо, один рассказ купил Planet Stories![20] Охваченный фаустовским пламенем, я бросил работу в магазине грампластинок, позабыл о предстоящей карьере в мире музыки и принялся писать как одержимый (до сих пор не понимаю, как я это проделывал; спать ложился в четыре утра). Через месяц после увольнения меня уже печатали в Astounding[21] (ныне Analog) и в Galaxy[22]. Платили они очень хорошо – и теперь я точно знал, чем буду заниматься всю оставшуюся жизнь.
В 1953 году я продавал рассказы уже в пятнадцать разных журналов; за один только месяц, июнь, написал семь рассказов для семи изданий. Придумывал одну историю за другой. И все же…
Мои рассказы для журналов, за редкими исключениями, были второсортными. Начало 1950-х не отличалось высокими стандартами качества. В то время я не владел многими техническими навыками, совершенно необходимыми писателю… Например, не знал, что такое фокал. И все же я продавался, неплохо зарабатывал, на Уорлдконе в 1954 году меня с готовностью признали и отметили… Помню, кто-то сфотографировал меня вместе с А. Э. Ван Вогтом и опубликовал фотографию с подписью «Старое и новое». Но что за жалкое оправдание – «новизна»! И сколько потеряла НФ-сцена с уходом Ван Вогта!
Я чувствовал, что со мной что-то не так. Вот Ван Вогт пишет романы – например, «Мир Нуль-А», – а я не пишу. Может, и мне попробовать?
Несколько месяцев ушло на тщательную подготовку. Я продумал характеры и сюжеты – несколько сюжетов, сплетенных вместе, а затем сварганил из них книгу. Купил ее Дон Уоллхейм для Ace Books и дал ей название «Солнечная лотерея». Тони Бучер написал на нее в New York Herald Tribune доброжелательную рецензию, хорошо отозвался и Analog, а Деймон Найт[23] в Infinity[24] посвятил ей целую колонку одних похвал.
Я оказался на развилке и глубоко задумался. Мне виделось, что журнальная фантастика клонится к упадку, да и оплачивается не слишком щедро. За рассказ можно выручить двадцать долларов, за роман – четыре тысячи. Так что я решил поставить на романы: написал «Мир, который построил Джонс», а затем «Человек, который умел шутить». А потом роман, который стал для меня настоящим прорывом: «Глаз в небе». Тони присвоил ему звание Лучшего Романа Года, а Тед Старджон в другом журнале, Venture[25], назвал его «той золотой крупицей хорошей фантастики, которая оправдывает собой существование гор бездарной чуши». Что ж, я оказался прав. Романы в самом деле удавались мне лучше рассказов. И деньги ни при чем: мне просто нравилось писать романы – поэтому дело шло легко.
Но к этому времени начались серьезные неприятности в личной жизни. Мой восьмилетний брак распался; я переехал за город – и встретил там женщину с художественными наклонностями, только что потерявшую мужа. Познакомились мы в октябре, а в апреле следующего года поженились в Энсенаде, штат Мехико. Вместе с женой на попечении у меня оказались три девочки, и следующие два года я только халтурил ради куска хлеба. Наконец бросил все и принялся работать вместе с женой: у нее был ювелирный бизнес. Я был несчастен. В детстве несчастья всегда приходили извне – денег нет, холодно, негде жить; но с Энн я не мог себя реализовать – слишком сильны были ее собственные творческие амбиции, и мое творчество, как она часто говорила, «преграждало ей дорогу». Даже в изготовлении драгоценностей она придумывала дизайн, а я только дорабатывал и выполнял. Самооценка у меня упала, так что я отправился к священнику нашего времени, психологу-психиатру, и спросил, что мне делать. «Идите домой, – сказал он, – и забудьте о ювелирном бизнесе. Забудьте, что у вас дом с пятью спальнями и тремя ванными, что вы растите трех девочек и на подходе четвертая. Идите домой и садитесь за пишущую машинку. Забудьте о доходах и налогах, забудьте, что Работа Должна Приносить Деньги. Посто напишите хорошую книгу – такую, в которую сами поверите. Перестаньте готовить детям завтраки и помогать жене спаивать серебряные цепочки. Напишите книгу».
