Интересно, а как они спустят гиен пера на акулу бизнеса, если Ротшильды скупили СМИ? Ах, какая выйдет заварушка! Какой восхитительный раскол!

А на рождество мистер Рокфеллер лично пожалует в Москву, проведать филиал «Чейз Манхеттен банк» на Карла Маркса…

Дверь за спиной тихонечко открылась, впуская Риту. Я заулыбался, не оборачиваясь. Гладкие ручки обняли меня за шею, а губки чмокнули в щеку, шепча:

— Ты на меня обиделся?

Я развернулся и усадил девушку на колени, лицом зарываясь в душистые черные волосы. Мои ладони заскользили по платью, и Рита смущенно захихикала:

— Не получится! Близняшки уже приехали!

— Вот так всегда… — мой горестный вздох вышел вовсе не наигранным.

— Успеем еще, — ласково выдохнула девушка, и затеребила меня: — Пошли встречать!

— Пошли…

Рита вскочила, замирая на лишнюю секунду, и я с удовольствием шлепнул по упругой попе. Женушка ответила радостным писком…

И она еще тревожится, не ностальгирую ли я по Даше! Нет, моя прелесть, нисколько!

Первыми храмовую тишину прихожей нарушили близняшки. Машу я давненько не видел, но не углядел особых перемен, кроме, разве что, заметно округлившегося животика.

— Привет, привет! — пропела она, глядя на меня смущенно — и умоляюще.

Насторожиться я не успел — Светланка чмокнула в губы, и сестричка тут же последовала хорошему примеру.

— Приве-ет! — затянула Рита. И тут вошел Жека.

Сначала в паркет уперлись костыли, а затем Зенков в куртке десантника переступил порог правой — целой! — ногой в ботинке, держа левую на весу — гипс прятал ее от кончиков пальцев до голени.

Моя охнула.

— Женечка, тебя ранили?!

Загорелое лицо одноклассника напряглось, губы дернулись в жалкой улыбке.

— Пустяки, — вытолкнул он, — до свадьбы заживет… — и тут в его глазах плеснулась такая боль, что никаких сверхспособностей не требовалось для понимания — человек отчаялся.

— Противопехотка? — обронил я.

— Она, с-сволочь…

В прихожую шагнул Юрка Сосницкий, кивнул мне, приветствуя Риту скользящей улыбкой, и поддержал Зенкова — тот неуклюже, играя желваками, расстегивал пуговицы одной рукой. Освободился от куртки наполовину, а затем раздраженно сбросил ее на пол. На форменке звякнули две звезды — иракский «Орден Междуречья» и йеменский «Орден Мариба».

А до меня стало доходить, что за мольба дрожала влажно в Машиных глазах.

— Сержант Зенков, за мною шагом марш! — скомандовал я лязгающим голосом, и привычка к дисциплине подействовала — Жека заковылял по коридору, не спрашивая, зачем и куда. — Светланка, пойдем. Рита! — мои глаза указали на Машу, зажимавшую рот ладонями. По пальцам, по щекам текли слезы.

«Моя прелесть» увела подружку на кухню, воркуя что-то бесхитростное и утешительное, а Сосне я послал знак: всё норм!

Женька хмуро, задевая плечом косяк, протиснулся в гостиную, и мы со Светланой усадили его на диван. Раненую ногу осторожно уложили на стул, подстелив подушку.

— И что теперь? — резко спросил Зенков, еле сдерживаясь, чтобы не послать нас обоих. — Чего вы хотите, не пойму!

— Ногу тебе обломать, чтоб не мучался, — забурчал я, водя ладонями поверх гипсовой повязки. — Свет, что скажешь?

Девушка смутилась, боязливо протягивая руки.

— М-м… Сложные переломы плюсневых костей… Разрыв фасцевого сухожилия… Кажется, гемартроз голеностопа — ну, кровоизлияние в сустав… И… И, да, перелом лодыжки. Шрамы зажили, а вот косточки… Не повезло лапе.

Я лишь кивал, как мудрый доктор Айболит юной медичке.

— Плюсна — вот где главная зараза! Сращивание началось, но со смещениями… Так… Ладно. Свет, я за инструментами, а ты пока расскажи Жеке… Ну, сама знаешь!

У близняшки кровь отлила от лица.

— Житие мое…

Женька ничегошеньки не понимал, он растерянно переводил взгляд с меня на Светлану, и обратно, но в его глазах разгоралась сумасшедшая надежда. Я кивнул ему, и вышел. Портновских ножниц и кусачек должно хватить…

Возвращаясь, еще в дверях услышал Светины причитанья:

— Если бы не Мишенька, не знаю, что бы я делала… Женька, ты не представляешь просто, какой это был ужас! Изо дня в день, вечный, постоянный! А самое страшное — знать, что проживешь еще лет пятьдесят — вот так вот, в позе бревна! Пока мама с Машкой были дома, я еще держалась. Мама уходила на работу, Маша — в школу, и я выла!

— Светка! — потрясенно выдохнул Зенков. — А я ничегошеньки не знал… Вот же ж… Маша всё как-то увертывалась — болеет, говорит. А чем, как, что? Вот это ничего себе…

— Миша, по сути, не одну меня спас. Но и маму, и Машу — каково бы им пришлось?

Я решительно вошел, щелкая тяжелыми ножницами.

— Светланка, не преувеличивай только. Кое-что я могу, но рак на четвертой стадии — это приговор, который мне точно не обжаловать. Или вон, как у Светы, — повернулся я к Женьке, — у нее нерв передавлен был, а если б разорван? Тогда всё… Так, товарищ сержант, будем снимать гипс. А то мешает…

— Кромсай! — мужественно кивнул Зенков.

С осторожностью надрезая повязку, я взглядывал на Женьку.

— Только давай так договоримся: о лечении — никому! Мне слава Христова на фиг не нужна. Маша знает, Света знает, Рита… Ты тоже свой…

«Товарищ сержант» натянуто улыбнулся, сильно нервничая.

— Ри-ит! — выглянула Светланка в коридор.

— А-а? — донеслось из кухни.

— Миска нужна! С теплой водичкой. И тряпка!

— Ща-ас!

Вскоре, плотно сжав губы и тараща глаза, на пороге замерла Маша с трясущимся и плещущим тазиком. Светланка быстренько отобрала у сестрички «заказ», и ласково выпроводила. Из коридора послышался долгий всхлип.

— Да я не за себя даже… — скривился Женька. — Черт, думаю, с ним, с училищем этим! Ну, куда мне во взводные — хромому? С палочкой? Так не безногий же! И на гражданке жить можно! Но Маша… Ей до того жалко меня, что… Я ж сюда, к вам ехать не хотел! Да ну, думаю, ковылять тут буду, мешать только! Но Маша упросила…

— И правильно сделала… — пропыхтел я, работая кусачками. — Свет, размочи тряпочкой, а то у него лохматость повышена, все волосы выдерем…

— Да ладно! — бросил Зенков.

— Ногой не шевели!

— Да хоть так, мон шер… До того чешется, а никак!

Мы со Светой бережно сняли гипс и, не сговариваясь, покачали головой — вся нога в багровых шрамах. Покалечило «лапу» изрядно…

Шевелёва осторожно обмыла ступню водой с мылом, не обращая внимания на смущенное сержантское сопенье — и я наложил руки.

— О-ох! — выпучил глаза Жека.

— Не дергайся!

— Печет! Ох… Как будто в ведро с кипятком сунул!

— Потерпишь… Свет… Я уберу боль, а ты вот здесь и здесь надави… Чтобы сошлись краями… Ага… Удерживай!

Минут через пятнадцать мы закончили, и впустили Машу, торжественно вручив ей толстый шерстяной носок — пусть сама о своем Женечке заботится…

— И я буду ходить, как все? — дрогнул голос у Зенкова.

— Строем, — усмехнулся я.

Легли мы поздно, в половине двенадцатого, но о минутах, отобранных у сна, не жалели. Хорошо посидели! И потанцевали даже, не стыдясь Жеки. Сеанса три ему проведу еще, а потом и одной Светы хватит — долечивать…

— Миш… — донесся Риткин шепот. — Спишь?

— Не-а, — улыбнулся я невольной рифме.

Девушка завозилась, и притиснулась ко мне со спины.

— Ты такой молодец…

— Да ладно тебе… — я развернулся и обнял свое сокровище.

Рита тут же заерзала, устраиваясь поудобнее — положила голову мне на грудь, закинула ногу…

— Ничего не ладно! Представляешь — десантник! Герой! И калека! В девятнадцать лет! У-ужас…

Я кривовато усмехнулся, вспомнив жуткие «свертки» воинов-афганцев, напрочь лишенных и рук, и ног, но пугать девушку не стал. Ее беречь надо, уводя от инфернальности бытия.

— Спи, — шепнул я.

— Сплю… — толкнулось в ответ.

Мне снилось угрюмое ночное небо и багровые тучи — они клубились, рвались, сгущались и рассеивались. А понизу дыбились черные скалы, мрачного угольного оттенка — то ли они отражали кровавое свечение туч, то ли их блещущие антрацитом бока прятали жаркий разлив магмы. Красное на черном, черное на красном…