Теперь на стенах висели обветшалые обрывки некогда роскошной драпировки. Подушки, разбросанные на полу, были грязны и смяты. И сама Саурры ничем, кроме по-прежнему бездонных, не выцветших зеленых глаз, не напоминала прежнюю красавицу. Волосы потеряли восхитительный блеск - седые, побитые отвратительной желтизной, они стали редкими, на темени пробилась неприятная взгляду лысина. Морщины обезобразили когда-то прекрасное лицо, губы ввалились в беззубый рот, манившие прежде Хамрая груди превратились в ненужные пустые отвислые мешки. Чешуя на змеином теле выцвела, стала грязно-коричневой, местами отшелушилась.
Хамрай хотел отвести взгляд, но не сумел. Он виноват перед Сауррой. Еще не все потеряно, она, несмотря на возраст, способна родить, хотя дни ее жизни почти исчерпаны. Продолжение рода - вот главное для представителей ее чудесного племени. "Как и для шаха," подумал Хамрай. Но если для Балсара он делает все возможное и невозможное, то мимо клетки Саурры проходит ежедневно не глядя в ее сторону. Конечно, можно отвезти ее обратно, там она найдет соплеменника, который зачнет в ней новую жизнь, и пусть перед самой смертью, но она исполнит долг, будет счастлива... Но кто, кроме самого Хамрая, сможет одолеть превратности невероятно долгого и опасного путешествия к горе Каф? Пожалуй, никто. А ему некогда, он не может отлучиться из дворца - вдруг наблюдатель увидит знамение и Хамраю придется отправиться в путь.
Хамрай с усилием оторвал взгляд от двух живых изумрудов ее глаз и заметил убогую обстановку клетки.
- Я распоряжусь, и завтра же тебе доставят новые ковры и все необходимое, - пообещал он Саурре на прощание и поспешил отойти, пока глаза их вновь не встретились.
Быстрым шагом он догнал подходивших к выходу из зверинца шаха и чужестранца. Хамрай старался не глядеть по сторонам, не обращать внимания на рыки, шипения и призывы, он боялся пробудить воспоминания, связанные с каждым невероятным существом и неизбежно вызвать к жизни давно затиснутую в дальние глубины души совесть вредную старуху, не дающую спокойно заниматься делом.
Шах и колдун стояли у последней камеры, и чужеземец с ужасом смотрел на прикованный в ней к стене человечий скелет. Скелет действительно выглядел кошмарно - полустлевший, светящийся тусклой зеленью, с огромными глазницами, которые, казалось, уставились прямо на зрителя. Кандалы сковывали руки и ноги мертвеца - но создавалось впечатление, что приковали его еще живым человеком и очень давно. При виде скелета в голову приходили мысли о бренности всего живого и превращении рано или поздно в подобную кучу жалких, хотя и жутких, костей.
Плечи колдуна непроизвольно передернулись, на лице появилось едва заметное выражение отвращения и собственного превосходства над этими останками когда-то сильного и опасного человека. Хамрай усмехнулся. Знал бы иноземец, как страшен этот скелет и сейчас, как трудно справиться с ним - не каждому магу он по плечу. Не было в мире лучших сторожей, и два подобных скелета охраняли несметные, награбленные за двести лет, сокровища шаха. Хамраю удалось тогда пленить и подчинить себе в развалинах древнего, заброшенного еще до Великой Потери Памяти, индусского храма четверых скелетов. Но одного он уничтожил, так как полностью сделать покорным не смог. Этот живой скелет спал вековым сном, но мудрый шах не забывал о нем. Повелитель полумира догадывался, что когда-нибудь в мрачном страже возникнет нужда.
- У великого шаха превосходная коллекция, - с несвойственным ему восхищением сказал колдун. - Подобного я не видел даже у могущественного короля Кирсана. Я благодарен великодушному шаху за доставленное удовольствие.
Чернобородый опять склонился в земном поклоне. Он был поражен и напуган, шах оказался далеко не так прост, как он полагал.
Балсар вновь самодовольно усмехнулся, хотя показ зверинца и не входил в его планы, это получилось случайно. Шах задумался: а не следует ли приводить сюда важных иноземных послов и самоуверенных сатрапов? Для внушения трепета и уважения.
По винтовой лестнице они поднялись на третий этаж башни. Здесь Хамрай не жил - просторная зала служила только для проверки действенности очередного колдовства на снятие заклятия. Роскошью эти покои резко отличались от остальных помещений Хамрая, который тяготел к суровой аскетичной обстановке. Хамрай не был особо аккуратным и бросал многочисленные магические предметы где попало. Седобородый Гудэрз смахивал пыль, но перекладывать волшебные причиндалы, таинственные реторты и непонятные диковины не решался.
На специальном низком столике сразу у входа стоял золотой поднос с приготовленными иноземцу сокровищами. Бриллиантовая диадема играла всеми цветами радуги в ярком освещении. Когда процессия вошла в покои, прекрасная женщина, восседающая на атласных синих подушках, подняла голову. Она находилась в просторной комнате, у которой вместо стен были толстые прутья, как в в клетках зверинца. С боку в комнату вела прочная дверь, которая запиралась на огромный засов, но сейчас была открыта. Недалеко от двери возвышался излучающий свет столб из несметного количества крупных магических кристаллов.
Старый Гудэрз поклонился вошедшим и вышел - все приготовлено, на сегодня он больше не нужен. Хамрай закрыл за ним дверь. Телохранители расположились у выхода по обе стороны - клинки наготове, потушенные факела оставлены за дверью.
Хамрай не отрываясь смотрел на колдуна. Тот отвел взгляд от подноса с золотом и огляделся. Чужестранец едва заметно вздохнул при виде нагой красавицы (живой, из плоти и крови, не магической). Но заметив столб из магических кристаллов он вздрогнул и испугался по-настоящему, румянец сполз с холеного лица чернобородого.
И Хамраю стало все постыло, обрыдло, безнадежно... Он вспомнил девять девушек, еще девочек - испуганных и красивых, не успевших ничего узнать в своей короткой жизни. Вспомнил о надругательстве колдуна над их невинными телами, напрасно загубленные души. Вспомнил расширенные, полные чистых слез глаза... Посмотрел на сидящую в ожидании темноокую красавицу из гарема шаха - пышнотелую, мужчиной не тронутую... Хамрай знал: через это придется пройти, шах не отступит...
