Омод склонился над тазом и выплеснул все, что было у него внутри. Но стоило отойти, как пришлось тотчас поспешно вернуться. Его выворачивало снова и снова.

Наконец, он со стоном сполз на пол, вытирая рот.

— Ваше величество, — послышалось от приоткрывшейся двери.

— Нет, миледи, не входите, — вскричал он, узнав голос матери.

Но она все же вошла. Приблизились легкие шаги, под которыми почти не скрипели половицы, мелькнули светлые одежды, и она присела рядом. Повеяло знакомым с детства ароматом, и ему захотелось разрыдаться, уткнувшись ей в подол и чувствуя защищенность, которую всегда дарило ее присутствие.

— Что с вами? Вы не здоровы?

— Я… съел что-то не то.

Лба коснулись прохладные пальцы, и Омод прикрыл глаза, сглатывая.

— У вас жар.

— Я в порядке.

Пот тек ручьями, а внутри поднимался горячий озноб.

— Вы должны уйти.

— Я принесу вам отвар.

— Я сказал уходите, — прорычал он в ярости, вскакивая и чувствуя со смесью страха и отчаяния, как снова накатывает.

А при матери этого не должно произойти.

— Никуда я не уйду, пока вы больны.

Схватив ее за локоть, Омод молча протащил мать до выхода и вытолкнул наружу, захлопнув дверь. Привалился к створке и, прикрыв глаза, погрузился в горячее забытье.

Посмотрев на спящую Алекто, я прошла в смежную комнату, выглянула наружу и кликнула сэра Вебрандта. Оставив его сторожить, запахнула плотнее плащ и двинулась вперед.

Снег падал пушистыми хлопьями, под ногами ломалось с тихим хрупаньем. В розарии царил полумрак, а стеклянный купол был полузакрыт снежной шапкой.

Оглядевшись по сторонам, я поняла, что того, кого ждала, тут нет, и двинулась дальше. Цветы словно поворачивали вслед головки, когда я проходила мимо, удивляясь такому позднему визиту.

Приблизившись к центру розария, где была особенно пышная клумба, над которой Бланка, верно, немало потрудилась, я замерла разглядывая девушку, нежные мраморные уста которой были сложены в полуулыбку, словно она гадала, от кого цветок, который она держала в руках.

— Верно, гадает на способ расправы.

Я вздрогнула и обернулась.

Тот, кто стоял за мной, в этот миг напоминал обычного человека, и сердце неожиданно заколотилось быстрее.

— Думаю, она подарила эту розу сама себе.

Качнулись одежды, и Бодуэн двинулся ко мне.

— Зачем ты звала меня, Хамелеонша?

— Алекто…

— Я предупреждал тебя.

— Прошу, помоги ей, а потом оставь нас.

— Смертная не вправе ставить мне условия.

Зародившееся вокруг него легкое сияние напомнило мне о том, что передо мной существо, более не принадлежащее к человеческому роду. Волосы, так напоминавшие когда-то солнце, тоже тихо засветились, развеваясь без ветра.

— Я прошу тебя не как смертная, а как та, кто зачала ее от тебя.

Бодуэн замер, не дойдя до меня несколько шагов, и лишь глаза остались светиться в полумраке двумя ободками.

— Скажи, как защитить ее? Как справиться с тем, что с ней происходит? Сегодня опять что-то случилось, я это чувствую, но не знаю, как помочь.

— Ты не можешь защитить ее от ее сущности и помочь ей против нее же.

— Тебе все равно, — воскликнула я и опустилась на мраморный бортик клумбы, зарыв лицо в ладонях. — Ты знал, ты всегда знал, кто она, что она… Но она принадлежит только мне.

— Как ты принадлежала своему роду, а я своему?

Я отняла ладони от лица и посмотрела на него.

— Почему у нас так вышло?

— Должно быть, оттого что ты оставила мне это. — Он провел рукой над одеждой, и я увидела круглый маленький шрам на том месте, куда когда-то был воткнут моей рукой нож.

— А ты оставил мне это, — подняла я руку, показывая негнущиеся пальцы. — Ты, верно, мог бы его убрать, — кивнула я на шрам.

— Мог бы, — задумчиво произнес Бодуэн, и эта метка слегка задымилась, после чего осталась лишь ровная кожа. — Но зачем? — Пропавший было шрам вернулся на место, как и одежда. — Пусть будет. А это, убрать тебе? — указал он глазами на сломанные им когда-то пальцы.

— Нет, — я прижала к себе руку так, словно у меня хотели отнять мою память. — Пусть будет.

— Зачем?

— За тем же, зачем и тебе.

Бодуэн помолчал, и, казалось, во всем мире остались только эти горящие радужки.

— Я больше не человек, Лора.

— Я тоже.

— Я не человек в том смысле, в каком ты меня сейчас видишь.

— А кто же тогда?

Он снова замолчал.

— Я хочу знать: кто ты теперь? — спросила я, поднявшись и подавшись к нему. — Кто тот, кто пришел ко мне спустя годы снова, и оказалось, что он был все это время рядом?

— Я не человек, — тихо повторил Бодуэн и двинулся вокруг клумбы.

Я неотрывно следила за ним.

— Ты все так же любишь эти фасоны платьев.

Я рассеянно осмотрела себя.

— Это много лучше новомодных бесстыжих нарядов, похожих на исподнее.

— И цвет…

— Что может быть лучше черни с серебром?

— Красное с золотом.

— Если ты Скальгерд.

— Или полускальгерд-полуморхольт.

Он остановился, и падавший через купол луч осветил лицо бледным синим светом, создав контраст с огненным сиянием волос.

— Как Омод? — спросила я.

— Как они оба.

— Что же мы наделали… — прошептала я. — Бланка знает? Про тебя…

— Знает. Но уже много лет не желает общаться со мной и прибегать к помощи Покровителя.

— Ты выбрал ей хорошего мужа. Очевидно, они с консортом любят друг друга.

Бодуэн посмотрел на меня и отступил на шаг, а я, против воли сделала шаг к нему.

— Ты не должна так говорить со мной, Лора.

— Как так?

— Будто я обычный мужчина, с которым ты можешь проводить время.

— Почему нет?

— Потому что ты должна жить здесь, в этом мире. И больше не тревожить своего Покровителя просьбами показать брата. Он обрел покой там, откуда нет возврата.

— Ты знаешь? — быстро спросила я.

От волнения потемнело в глазах.

— Да.

— И ты мог бы…

— Нет.

— Но ты же здесь.

— И это тоже не совсем так. Я не могу просто приходить и беседовать с тобой, когда ты этого пожелаешь. Не могу пить с тобой, есть с тобой, коснуться тебя. — Он приблизился, протягивая руку, и я прикрыла глаза, почти почувствовав прикосновение… которого так и не случилось.

Открыв глаза, я обнаружила, что Бодуэн уже стоит возле куста роз, в нескольких шагах от меня.

— Тогда зачем ты здесь?

— Ты написала то письмо и кинула в камин, позвала…

— Тогда не приходи. Если все это не дозволено, не приходи, не напоминай, — Глаза обожгло, и я отвернулась, прижав к ним пальцы.

— Я не могу не предупредить.

— О чем?

— Отпусти ее.

— Нет.

— Отпусти ее.

— Никогда.

Бодуэн ответил молчаливым взглядом.

— Я учу Омода, и ей тоже смогу помочь.

— Уроки, которые ты ему даешь, опасны. Я же говорил: нельзя кормить соловья мясом, а собаку птичьим угощением.

— Опасны для кого?

— Для тебя. И для мальчишки, который должен понять, что нельзя жить половиной себя, нельзя загнать другого вглубь так, будто его нет. Он Морхольт. И Скальгерд.

— Они с Алекто еще дети. Им нужна помощь.

— Ты была не старше когда-то, когда все случилось. Они уже встретились, и это даст освобождение.

— Кто встретился? Алекто и Омод? Освобождение? О чем ты?

Бодуэн потянулся к розе, будто хотел коснуться, но в последний момент передумал и убрал пальцы.

— Если все, что ты можешь, это предупреждать и просить держаться подальше, то ты мне больше не нужен. Убирайся, — прошипела я. — Слышишь? Убирайся, — Схватив ближайшие розы, я выдернула их из земли и кинула в него.

Не долетев, стебли упали на дорожку черными росчерками.

Послышался приглушенный звук, и в розарий влетела тень. Двигалась она бесшумно, несмотря на огромный размах крыльев. Бодуэн не глядя поднял руку, останавливая ее, и сокол замер над его плечом, хлопая крыльями.