– Столько не поднимете, – буркнул Юрг.

– Один джасперянин может перебросить через ничто все свое вооружение и боевого коня. Два…

– Да, двух меринов.

– Два джасперянина могут перенести вместе с собой двадцать коней. Трое шестьсот. Четверо – больше двух тысяч…

– Ух ты! Странная прогрессия. Так вы что, можете поднять целый город? Я имею в виду – наш отряд?

«Мой отряд. Только мой», – подумала мона Сэниа.

– Разве не естественно, что жители моей планеты обладают скрытыми достоинствами, которые для обитателей других миров могут показаться диковинными? – холодно проговорила она, лукаво пряча всю горечь своего открытия, когда обнаружила, что ее муж скрывал от нее свою способность посылать голос через то же самое ничто, которым пользовались и джасперяне.

– Послушай, Сэнни, кончай обращаться со мной как на дипломатическом приеме. Скажи откровенно, чего ты хочешь?

Она подняла брови, и под шрамиком на лбу привычно затлела маленькая подлая боль.

– Большей надежности для крэгов, – сказала она после почти неощутимой паузы. – Гуен великолепна, но только для одного крэга. Ты сам говорил, что идеальным вариантом было бы два.

– Ну, идеальным, вариантом был бы мини-перехватчик с компьютерным управлением для каждого твоего гуся. Беда только, что эти перехватчики перебьют всю живность в радиусе десяти километров. Но задача уже поставлена, шесть конструкторских бюро ее обсасывают. Но ты не очень-то надейся, лучше синица в руках, чем журавль в небе.

– Эти слова мне не известны.

– Синичка – наша северная птаха, безобидная, очаровательная и несъедобная. Журавль… Это что-то среднее между Гуен и крэгом, птица почти сказочная по причине крайней немногочисленности. Бездна изящества и никакого душегубства – за исключением лягушек.

– То есть ты хочешь сказать, что твоя маленькая Сиянова – очаровательная синичка?

Юрг живо представил себе «свою маленькую Сиянову» – ее короткие каштановые волосы, подгибающиеся книзу, арочки бровей, винного оттенка губы, маленькие и не тронутые пока ни единой сухой трещинкой…

– Вот именно, – проговорил он сдержанно. – Синица в небе. Пока ничего другого нам не дано.

– Кстати, почему ее отец был в таком тяжелом скафандре, словно собирался лететь к звездам, а она – в одежде, которую с натяжкой можно назвать вполне обычной?

– А, она же останется с нами до конца карантина, а Стамену нужно было возвращаться, чтобы самому провести все анализы. Его в скафандре мыли и облучали поди часов шесть.

– Ка-ран-тин?

– Естественно. Это – те несколько дней, пока наши эскулапы не проверят вашу – да и мою – кровь, смывы с кожи, воздух и воду из бассейна… Мало ли какая зараза.

Мона Сэниа судорожно набрала полные легкие воздуха и задержала его, пока в голове не возник пульсирующий шум. Потом тихо-тихо, словно боясь, что его украдут, выпустила его через узенькую щелочку мгновенно пересохших губ.

– Кто-то взял мою… мою кровь?

– Да не пугайся ты как ребенок! Всего одну каплю. Этого пятнышка на руке уже не видно, ты даже не проснулась.

– Ты отдал кому-то каплю моей крови?

– О, четыреста чертей, дернуло же меня все это тебе объяснять! Сэнни, я человек подневольный, у меня есть начальство. И если мне приказали обеспечить безопасность населения моей планеты, я обязан выполнить всю программу. Честное слово, это не унижает твоего достоинства. Мы, знаешь, из ближнего космоса возвращаемся, и то нас пропускают через воше… ну, моют проверяют.

– Я родила тебе сына, – ледяным голосом отчеканила принцесса. – Он жив и здоров. Разве это не достаточная проверка?

– Силы небесные, да мне-то этого достаточно выше головы! Но кроме меня…

– Когда ты прибыл на Джаспер, никого, кроме меня, не волновало, здоров ты или нет. Впрочем, меня это тоже не беспокоило. Если бы ты был смертельно болен, я просто умерла бы вместе с тобой, и все.

– Малыш, мы не на Джаспере, – проговорил он, вкладывая бесконечное терпение в каждое слово. – Кроме нас, здесь еще около пяти миллиардов людей. Многовато, конечно, но не уменьшать же это число посредством эпидемии?

– Мой народ побывал на сотнях чужих планет. Нас там убивали; мы возвращались израненные, но никогда – больные.

– Вот и прекрасно! Наши врачи только лишний раз это подтвердят. Не понимаю, почему это доводит тебя до бешенства?

Она слегка запрокинула голову, и он увидел в полумраке, как презрительно искривились губы.

– Потому, – произнесла она свистящим шепотом, – что, когда тебе сказали, что кровь твоей жены может быть ядовита, а дыхание отравлено, ты должен был вызвать этого человека на черный бой – в темноте, на звон мечей. Понял?!

Он долго молчал, потому что ответить на такие слова можно было только одним вопросом. И он его задал:

– Сэнни, ты разлюбила меня?

Ему показалось, что невидимая молния полыхнула между ними.

– О, не-е-ет… Я не разлюбила тебя. Когда разлюбишь, в душе остается пустота. А я полна горя и ненависти! Я ненавижу тебя, Юрий Брагин, за то, что ты убил моего Юрга.

Он сделал шаг вперед и с бесконечной нежностью обнял ее за плечи:

– Сэнни, помнишь, в подземелье я рассказывал тебе сказку про живую воду? Скажи только одно слово, и оно станет живой водой для твоего Юрга…

Она замерла, окаменев. Его руки, которые она узнала бы из тысяч других… Его руки, которые она полюбила с первого прикосновения… Кукушонок тихонько снялся с ее плеч и бесшумно исчез в наступившей для нее темноте. «Не жди от меня этого слова, просто владей мною, потому что я, как бы ни тосковала по этим рукам, все равно этого слова вслух не произнесу…»

Целую вечность продлилось это ожидание.

Потом руки, согревавшие ее плечи, разжались и исчезли.

– Владетельная принцесса, позволь мне удалиться.

– Ты свободен, благородный эрл.

Она проснулась с ощущением невосполнимой утраты. Сказочной красоты офит, поджидавший ее пробуждения в устланной черным атласом коробке, поразил ее, но не обрадовал. Он был устроен так, что две змейки свивались причудливыми узлами на висках, обратив друг к Другу точеные головки с черными глазками видеодатчиков. Вернее, это была одна двуглавая змея, чьи эмалевые чешуйки складывались в черно-бело-лиловый орнамент. Драгоценные камни тех же тонов оживляли узор холодными искорками, но не вносили дешевой пестроты.

– Знаешь, Кукушонок, на какой-то планете, говорят, рабам надевали ошейники как знак их подневольности, – задумчиво проговорила мона Сэниа. Любимым рабам эти ошейники украшали драгоценными камнями… Ну, будем осваиваться. Посиди с Юшенькой, друг мой.

Она приладила обруч и почувствовала, как он цепко и властно охватил ее голову. Да, ощущение странное. Пока глядишь неподвижно, все размыто по сторонам, но прямо перед глазами все видится четко и, похоже, безупречно. Но вот стоит шагнуть, и предметы начинают перемещаться, словно вокруг тебя декорации, которые кто-то сворачивает.

Она взмахнула руками – так и хотелось за что-нибудь ухватиться. Нет, на виду у всех так качаться ей не пристало.

Она слегка раздвинула стеночку и выглянула наружу. Ну, все как обычно: полковник Брагин (она произнесла это про себя с каким-то мстительным удовольствием) препирается с призраком в белом балахоне, все восемь дружинников доблестно несут караул у бассейна. Юная Сиянова, вероятно, в воде… Нет, все-таки трудно все время замирать в полной неподвижности, останавливая даже дыхание. Дуз прав, нужно привыкать, и побыстрее, – она твердо решила не задерживаться на Земле дольше чем еще на три-четыре дня. Дипломатические визиты и экзотические экскурсии придется отложить на следующий прилет. А сейчас хорошо бы выбрать какой-то уголок подальше от посторонних глаз – не на виду же у всей честной компании учиться ходить!

– …четвертая команда – нападение, – донесся до нее звонко-воркующий голос – чувствовалось, что юная леди с пеленок проводила слишком много времени с птицами. – Только прошу вас, никогда не пытайтесь сами командовать Гуен. Шайтан ее разберет, в каком она настроении, – а то и в глаз можете получить.