Часть 

I

 «Билет» в цирк

***

Действие происходит в 1940-х. Америка.

Директриса старого детского приюта, которую все называли «Почтенная мать Нильсон», в который раз пересчитывала потемневшие монеты. После войны её приют был переполнен. Беспризорников хватило бы на то, чтобы заново отстроить городскую библиотеку. Или этот самый приют, если б были деньги… Не испытывавшая ни капли жалости или сочувствия к сиротам, приблудившимся под ее крышей, хозяйка приюта думала лишь о том, как получить с них больше прибыли. Жалких грошей, что они приносили, не хватало ей даже на новую шляпу, а ведь статус надо поддерживать. И это если не считать, что голодные рты надо кормить хотя бы раз в день похлебкой, а в выходные ещё и с хлебом!

– Безумие!

Результат подсчётов ничуть не удовлетворил престарелую даму. С раздражением она поднялась из-за старого потрескавшегося стола и подошла к окну, за которым уже давно опустились сумерки и где-то недалеко был слышен грохот умолкающего угольного завода. Слабый лунный свет лёг на пересеченное глубокими морщинами лицо, делая его ещё более мёртвым и злым.

Сироты работали ежедневно, и всё равно пользы было мало. Кто-то продавал спички и газеты, другие шили одежду, а некоторых она даже отправляла на завод – благо там были знакомые. Изнурительный детский труд прикрывался маской милосердия, любви к обездоленным и безвыходностью их положения. Сама мать Нильсон тоже свято в это верила. Отпрысков она считала исключительно бестолковыми и не благодарными, а любое свое действие приравнивала к щедрым деяниям святых.

***

Утро в приюте начиналось всегда одинаково. Громкий бой по металлическому диску сковороды заставлял всех спешно спрыгивать с жёстких постелей на ледяной пол. Холодные доски сохраняли низкую температуру даже летом, и всё же это было не так неприятно, как зимой, когда помещение практически не топилось за экономией угля.

Наскоро умывшись, сироты сбивались в хаотичную кучку, чтобы произнести утренние молитвы, а после сразу же должны были идти работать. Везло тем, кто мог хоть что-то стащить с рынка, но если такого хитреца ловили, то мать Нильсон устраивала недельную экзекуцию над несчастным. Наказания были предусмотрены за всё. Директриса не щадила ни малышей, ни уже почти взрослых отпрысков. И сбежать из этого ада тоже было невозможно. Денег на билет ни у кого не было, а в городе не скрыться от полиции, в которой у мисс Нильсон тоже имелись старые знакомые.

Хуже всего доставалось малышам, для которых не было пока работы за пределами приюта, и им приходилось выполнять весь труд, который должен был бы по хорошему лежать на взрослых – дети стирали, убирали, скребли пол, готовили вечернюю похлебку, а сама мисс Нильсон считала малышей особенно бесполезными, ведь они не приносили ей денег.

Расписание дня строго регламентировалось. Казалось, ничто не может внести хоть толику разнообразия в этот годами сложившийся уклад. Но иногда в приют заходили чужие… Мужчины приходили в хороших костюмах, женщины, определённо, казались почтительными особами. В глазах сирот их целая одежда даже среднего дохода казалась чем-то очень изысканным и очень добротным, ведь на тканях не было даже заплаток!

Мисс Нильсон почему-то всегда очень радовалась таким приходам и встречала гостей с распростертыми объятиями. А после ухода чужаков на одного сиротку в приюте становилось меньше.

– Мистер Горша! Какими судьбами?!

Директриса, как всегда облаченная в старомодные длинные черные юбки, немедленно пошла навстречу вошедшему через распахнутые двустворчатые двери мужчине, который, придерживая светлую шляпу, уже несколько секунд рассматривал чудом уцелевший стеклянный витраж над дверным проемом.

– Почтенная мать Нильсон!

Мужчина тут же снял шляпу и слегка поклонился.

– Бросьте церемонии, я уже давно не монастырская послушница.

Неповоротливая директриса, спешно перебирая ногами под своими юбками, неуклюже задела полное ведро воды, что стояло возле замаранной девчушки, устало скребшей пол. Вошедший гость в дешёвом светлом костюме, застывший в солнечных лучах распахнутых дверей, так поразил малютку, что она замерла со скребком и даже приоткрыла рот, пока её слух не оглушил металлический грохот.

– Кая! Что же за несносная девчонка! Кто расставляет ведра с водой прямо на проходе! А если бы это был наш гость?

Старческая неуклюжесть директрисой была целиком и полностью списана на бестолковость подопечной. Её злобный крик тут же заставил малютку прийти в себя и сжаться в комочек. Но ударов не последовало, и она немедленно стала убирать все приспособления для уборки в сторону.

– Полно Вам, обо мне не стоит беспокоиться. А вот Вы могли ушибиться. Всё в порядке? – гость оказался подле директрисы, свысока обращая свой взгляд на суетившееся у их ног существо. – А ты, девчонка, могла бы и извиниться!

Мужской голос стал явно выше, развеивая в детских глазах весь прежний ангельский мираж. Девочка продолжала судорожно справляться с последствиями опрокинутого ведра и могла бы своим молчанием навлечь ещё больше гнева. Рука мистера Горша уже хотела замахнуться тростью, но прикосновение директрисы остановило его.

– Немая, природа обделила её и в этом. Оставим столь неприятный инцидент. Но что же мы у входа, в самом деле? Пойдёмте ко мне в кабинет.

«Немая?.. – в глазах гостя неожиданно гнев сменился внимательностью. – Весьма хорошее качество, когда нужны неболтливые…»

Фоном под мысли мистера Горша все ещё звучала наигранная речь директрисы:

– Вы ведь по какому-то делу ко мне? Такой занятой человек, как Вы, наверняка, не может просто так зайти к старой вдове, чтобы попить чаю.

– К большому своему стыду, мисс Нильсон. И я, действительно, пришёл к Вам не просто так…

Их голоса отдалялись всё дальше по коридору, пока детские руки поспешно собирали с пола воду обратно в ведро. Кае было всего восемь. Острые коленки доставали ей почти до шеи. Сложно сказать, что было причиной такой гибкости: возраст или худоба, свидетельствующая о недоедании и, как следствие, недостаточной развитости мышц. Кая являлась одной из самых слабеньких среди своих сверстников, но удивительным образом ей это даже играло на пользу. За исключением того, что и так скудную еду постоянно отбирали те, кто сильнее, её редко замечали. Маленький немой призрак. Её внешний вид казался таким жалким, что даже не становился достойным для издевательств более сильных. Избиение такого тщедушного тельца старшим ребятам, видимо, казалось, столь скучным занятием, что она закономерно не попадала в фокус их внимания.

Физическая недоразвитость и психологическая забитость переросла в ещё один внешний дефект. Кая не говорила. Не произносила ни единого звука, хотя ротовая полость от рождения была без изъянов. Она понимала речь, знала слова, но не могла выпустить их из себя. Конечно, причиной этому стали нарушения в психике и некоторые физические дефекты в горле. Отсутствие способности к речепроизводству ещё больше отдаляло Каю от общества, делало её нелюдимой, серой, незаметной. Даже чёрные волосы были какими-то блеклыми, словно их посыпали песком.

Мимо прошла Амелия, вынося ведро с грязной водой на улицу. Лишь одним годом она превосходила Каю по возрасту, но внешне казалась старше на несколько лет. Этим происшествием младшая неожиданно привлекла к себе её внимание. Амелия словно бы впервые увидела это немое существо, но быстро потеряла к нему интерес.

Тогда Кая ещё не знала, что на неё в то утро обратила внимание не только старшая девочка. Где-то через час она снова стояла перед неким мистером Горша и директрисой.

– Скажи, дитя, ты и правда ничего не можешь сказать? – мужчина опёрся на свои колени и пристально смотрел на затравленное существо, низко понурившее голову. – Ты понимаешь меня?

Лёгкий кивок головой полностью удовлетворил гостя, и он довольно выпрямился.