Все предрассудки о доме престарелых развеялись уже через неделю проживания в богоугодном заведении, а через полгода Игорь Сергеевич был глубоко благодарен своему единственному сыну за робкое предложение перебраться сюда. Жить в малогабаритной двушке хрущевского дома вместе с отпрыском и его капризной беременной сожительницей постоянно задыхающемуся бывшему технологу «вредного» литейного цеха автоагрегатного завода становилось все труднее. Поэтому ненавязчивые намеки сына Виталия стать частью коллектива сверстников, обитающих в благоустроенных двухэтажных строениях на окраине города не были восприняты в штыки и даже показались шестидесятисемилетнему пожилому человеку добрыми советами с глубоким житейским смыслом. Тем более следившая за его состоянием здоровья и вечно что-то готовившая на кухоньке супруга два года как умерла, приговорив Игоря Сергеевича к полному одиночеству в своей ветхой конуре, несмотря на вечное присутствие сына Андрея вместе со своей сварливой пассией. С каждым днем хозяин все более ощущал себя помехой, неким поросшим мхом камнем, мешающим побегам молодой жизни свободно зацвести на когда-то выделенном ему государством, как рабочему специалисту автоагрегатного завода, пятачке личной жизни со всеми удобствами. В конце концов он сам попросил Андрея похлопотать о переезде из шумного городского центра на его окраину, чему сын явно обрадовался, сразу же дав понять отцу, что технические затруднения исключены, так как он до мелочей ознакомился с процедурой подобного предприятия, нужные люди надежно подмазаны, а пенсия, которую придется получать в сильно урезанном виде, стократно вернется к нему заботой и уходом персонала числящегося на хорошем счету заведения.

Все бумаги у Игоря Сергеевича были в порядке и в итоге сразу после Пасхи он, если можно так выразиться, отпраздновал свое новоселье за столом чистой светлой комнатки вместе с соседом по ней же и сыном Виталием. В первые дни забота, которой окружили свежеиспеченного жильца, показалась самому ему даже чрезмерной. Молоденькая медсестра то и дело прибегала мерить давление, приносила таблетированные витамины, напоминала регулярно пить негазированную минеральную воду. Постоянно захаживали более солидные женщины и мужчины в приятной бирюзовой спецодежде, чтобы поинтересоваться насчет предрасположенности к аллергии, в очередной раз рассказать о лучших областных специалистах, курирующих всю работу медперсонала интерната, показать копии почетных грамот от министерств и губернского начальства, а также выслушать особые пожелания на будущее. Однако по-настоящему Игоря Сергеевича поразило обилие обучающих программ, развивающих курсов и кружков по интересам в актовом зале и уютной библиотеке, где пожилые люди изучали иностранные языки, овладевали азами компьютерной грамотности, распевали под аккомпанемент синтезатора современные мелодии и пытались синхронно исполнять танцевальные движения. Влившийся в пожилую дружную семью новичок, искренне полагал, что такие условия созданы на земле только для скандинавских сидельцев – наркоторговцев, воров, насильников и убийц, но в очередной раз был посрамлен поговоркой: «Век живи, век учись, а дураком помрешь». Игоря Сергеевича потешали, а иногда и вовсе раздражали нелепые потуги вышедших на покой людей получить навыки новой специальности или повысить свое мастерство, вершина которого по объективным причинам осталась в прошлом, да и вообще напрягать остатки жизненных сил из-за навязанных штампов, что дескать учиться никогда не поздно, внутреннее ощущение молодости торжествует над внешними возрастными изменениями, пределов совершенству нет, а любви все возрасты покорны. Правда в отношении любви он все же делал исключение из всеобщего правила увядания, но только лишь потому, что это чувство было явлением высшего, неземного порядка, в отличие от той же страсти, сообразительности или даже таланта. К тому же оно так и осталось единственным подлинным переживанием всей его жизни, до сих пор напоминающим о себе мучительной болью случайно оброненного в морские глубины сокровища.

В тысяча девятьсот семьдесят втором году вступающий во взрослую жизнь восемнадцатилетний розовощекий Игорек, будучи студентом первого курса машиностроительного техникума, сидел на лавочке неподалеку от своего общежития и, пытаясь казаться солиднее, гордо дымил болгарской сигаретой. Вдруг улицу огласили душераздирающие крики, после чего из-за угла соседнего дома выскочила взлохмаченная девица вслед которой опрометью несся сержант одной из расквартированной в городе части инженерных войск. Не успел Гоша толком опомниться, как визжащая бестия прыгнула ему на колени, с силой обхватила своими руками и, повернув голову на остановившегося в шаге сержанта, заорала:

– Вот и мой недавно освободившийся брат-боксер, про которого я тебе рассказывала в кафе «Снежинка»! И перышко стальное у него с собой имеется, как раз для тебя! – она по-свойски сунула руку глубоко в карман его свободных брюк, потревожив мирно спавший член.

От смятения Игорек выпучил глаза, вскочил вместе с повисшей на нем обезьяной девицей с лавки, сплюнул в сторону дымящуюся сигарету и нечленораздельно рявкнул первый пришедший в голову набор ругательств из любимого фильма:

– Пасть порву! Рога поотшибаю! Петух гамбургский!

– Пусть деньги вернет твоя сестренка, а потом паспорт покажет! Я с малолетками брезгую связываться, – характерным уральским говором зло процедил поддатый сержант инженерных войск.

От темных с рыжим отливом густых волос девчонки пахло дорогущими и дефицитными по тем порам духами «Красная Москва», под тонкой материей платья и бюстгальтера лихорадочно билось сердце, теплота молодого тела дозревающей самки будоражила кровь ничего не понимающего первокурсника техникума. За те несколько секунд, пока незнакомка, крепко прижавшись всем телом висела на Гоше, обвив его бедра своими сильными ногами, парень пережил проблеск безотчетного, а потому и подлинного счастья. Он не успел толком рассмотреть ее лицо и уж тем более пообщаться со свалившейся как снег на голову барышней, но твердо знал, что прижимается грудью к самому дорогому, чем Судьба может походя одарить. Сержант все время пытался схватить за руку шипящую на него девицу, но Игорек вместе с ней ловко отскакивал в сторону, отчего вся сцена со стороны напоминала нелепый танец. На счастье или беду появился желтый милицейский «уазик», заставивший хмельного воина с воплями угроз и проклятий быстро исчезнуть в зарослях боярышника. Правда стражи порядка так и не вышли из своего яркого внедорожника, а лишь до предела снизили скорость и с минуту пристально наблюдали, как худосочный студент аккуратно отдирает от себя и усаживает на лавочку, прыгнувшую ему в объятия дуру.

– Меня зовут Люба, а моего спасителя как? – весело спросила она, глядя снизу вверх своими большими карими глазами.

– Забыла имя брата, пока я на нарах чалился? – попытался сострить Гоша, вспомнив слова тюремного жаргона.

Девчонка тут же расхохоталась так добродушно, будто ее ротик вовсе не мог исторгать площадную брань, от которой еще минуту назад дрожали окна близлежащих домов. Они разговорились невероятно быстро, причем все произошло настолько естественно, словно в мире сроду не существовало придуманных обществом незримых барьеров между незнакомыми юношами и девушками. Игорьку плохо удавалось следить за полетом спонтанных мыслей своей новой собеседницы, щедро сдобренных подробностями ее отношений с родственниками и подругами, а также их подробными характеристиками, часто нелицеприятными. В сухом остатке он уяснил главное: ей все же исполнилось шестнадцать, она заканчивает школу и живет в доме, где на первом этаже расположился недавно открывшийся универмаг.

– А почему за тобой гнался этот пьяный тип? – вспомнив о причине их знакомства поинтересовался Гоша.

– Я проходила мимо кафе «Снежинка», а он курил у его входа. Увязался, стал приставать, а когда понял, что не на ту нарвался, начал тупо преследовать под предлогом кражи червонца, – не моргнув глазом сообщила Люба с презрением в голосе. – Сам его, поди, потерял или пропил, а догнаться охота, вот и стал зло срывать на тех, кто слабее.