— Вы же понимаете, госпожа, что старый ритуал больше нам не поможет. Обстоятельства сильно изменились.

— Ничего не изменилось! — возразила Воля властно.

Она подошла вплотную к гостям. Все тоже встал, зачарованно глядя на гнев королевы.

— Ему нужно убить ее, и тогда Одиночество сменит хозяина. Цикл продолжится! Неважно где и как это произойдет. Одиночество не сможет устоять.

— Это… Это неправильно. Жестоко.

Воля отмахнулась, как от мухи.

— Жестоко, — повторила она. — Архивариус.

— Пип?

— Расскажи нам, что случилось с Теополисом.

Котожрица побелела, как молоко. Она вся сжалась, словно ее уже ударили, пробили насквозь. Уши прижались к голове. Глаза расширились и остекленели. Сейчас хватило бы легкого дуновения, чтобы развеять ее самообладание.

— Я бы почувствовала, — прошептала она. — Не может быть. Неужели я так далеко?

Все прижал ее к себе, ласково гладя по спине.

— Пип-пуп-пи-пип, — поведал Архивариус, выдержав паузу.

— Он еще стоит, — перевела Воля.

Жрица выдохнула, промокнув рукавом слезу.

— Но осажден со всех сторон! — громогласно продолжила Воля. — Чудеса Только Воздающего пока сдерживают Негатив. Но это не продлится долго. Тебе не кажется, рыцарь-защитник, что жестоко будет дать погибнуть всему, удовлетворив твою чуткую сострадательность и избавив человека от предназначения.

Ответа не последовало.

— Впрочем, — Воля смягчилась, — этот спор, в текущих обстоятельствах, бесполезная диалектика. Раз уж единственный шанс на спасение был потерян, мы будем сражаться насмерть. И сгинем с боем, омрачив ликование зла.

— Прекрасные слова, миледи, — напомнил о себе Неунывающий.

— Сгинем с боем? — Котожрица приходила в себя. — Что за настрой тут у вас? Вы же позитив, или мы ошиблась крепостью?

— Победы вы не хотите? — согласился Все.

— Архивариус, каковы наши шансы выжить, учитывая только известные тебе данные о соотношении сил?

— Пип? Пуп-пип.

— Он говорит, что математически это микроскопическое число не выразить.

— Пип-пип. Пуп.

— Все равно, что взяться двумя пальцами за протон.

Котожрица сжала кулаки.

— Мы что, пришли сюда, чтобы нас заранее назвали потерями? И это речь госпожи, которая занимает эту крепость. Крепость, защищающую половину Многомирья. Она уже приготовилась к смерти? Ушам не верю.

И уши ее взметнулись торчком.

— Тише, — сказал ей Все. — Будет.

— Я собираюсь отогнать Максиме от стен, — ярилась Котожрица. — Эта мерзкая, жестокая, безумная гадина побежит обратно, я клянусь в этом!

— Вот это настрой, — одобрительно сказал Неунывающий. — Милая леди-рыцарь, вы определенно позитивная сущность. Однако не будьте так легковозбудимы. Мы с госпожой давно рассмотрели все возможности эффективного сопротивления. Их нет. Негатив объективно сильнее нас.

— А воля слабеет, — добавила королева, с печальной ухмылкой. — Вы думаете, я вычищаю ржавчину из своих внутренностей, потому что сдалась? Труслива и неподготовлена? Люди опускают руки, чувствуя присутствие тьмы. Их инертность подтачивает меня. Рыжая проказа оскверняет мою сущность. Я всегда готова дать отпор. Я всегда готова погибнуть, защищая Многомирье. Никакая жертва не страшит меня. Но это не только моя война. И наши союзники, люди, близки к поражению. Эта крепость — символ. Идея. Она не предназначалась для отражения такого апокалипсического нашествия. Не было таких прецедентов, таких уроков и опыта, из которых можно было заключить, что негатив способен объединится настолько легко и массово. Раньше он пожирал сам себя, в бесконечных междоусобицах и это спасало Многомирье. И даже если бы кто-то предупредил нас, послал заранее весточку с описанием грядущей бойни, мы бы не смогли найти ресурсы необходимые для обороны. Существуют и существовали целые миры, созданные одной лишь войной. Там маршируют механические создания высотой в горы, под их поступью разламывается земная кора, но и они сгорают. Негатив из своих тел создает великанов подобных им. Крепости, в тени которых вы не разглядели бы мою, сдаются, вырезаются, вычищаются. Понимаете ли вы меня? Понимаете ли вы истинные масштабы происходящего? Кошмар и безумие. Это воистину конец времен. Нас может спасти только чудо. Но Максиме, насколько я знаю, позаботилась и об этом.

Все и Котожрица молчали, усваивая эти слова. Потом Все сказал:

— Мысль о поражении — не приму. Я еще многое должен увидеть.

— Я тоже не могу проиграть, — подалась Котожрица вслед за ним. — Это немыслимо. Невозможно. Наш участок стены будет сражаться, пока не кончится негатив. А потом я вернусь в Теополис и обниму Шу-шу.

Воля покачала головой, а Неунывающий, не пустив ни улыбки, ни намека на шутку, сказал:

— Возможно, ваш настрой ее испугает. Как бы то ни было, спасибо, что рассказали нам все. И так подробно.

— Архивариус, сохрани эти данные, — повелела Воля. — А потом предоставь мне список прибывших. Нам нужно будет включить их в план обороны. Неунывающий, поручи наших друзей одному из младших офицеров, мне нужно с тобой поговорить.

— Спасибо, нам не нужен сопровождающий, — вежливо отказалась Котожрица. — Мы хотим побыть одни и побеседовать.

Одних, конечно, их не отпустили. Воля дала им один из своих механизмов, который бесшумно парил чуть впереди, выводя друзей наружу. Неунывающий обещал вскоре найти их, чтобы рассказать о жизни здесь, но пока Котожрица не хотела видеть рядом никого, кроме Все.

Она поняла, что действительно не знала, как далеко все зашло. Слова Воли отрезвили ее. Сделали спокойнее. Она задумалась о том, что все они обречены. И Теополис, и Шу-шу, и Все. Все. И сколько бы она не храбрилась и не клялась одолеть Максиме, это было бесшумное движение рыбьего рта, втягивающего воздух сухого берега. Романтико-печальное настроение крестового похода добродетельных сил оставило ее. Котожрица опустила плечи и мрачно облизнула нос.

«Нас может спасти только чудо».

Если бы Никас был здесь… Отдала бы она его в жертву? Что она знала о нем? Только то, что он был материален и существовал по другим законам, нежели они. Он был чужд Многомирью, как и Максиме, им обоим тут было не место. Они оба явились сюда, потому что их тела умели удерживать в себе жестокого демона, Одиночество. Для этого они были нужны. Отдала бы она Никаса в жертву сейчас, надышавшись дымом правды? Ничего не значащего для нее создателя, с которым она едва успела поговорить? Ради кошек, ради Теополиса, ради вообще всего?

— Что? — переспросил Все.

— Нет! — жестко повторила Котожрица. — Как сказала одна очень хорошая сущность: «никаких компромиссов, даже перед лицом Армагеддона».

— О чем говоришь? — не понимал Все.

— О том, что мы — позитив. И сейчас, помнить об этом — наша обязанность. Страсти-прародители дали нам возможность выбора, не смотря ни на что. И мы должны стоять на своем, не ступая по чуждому нам пути. Если Никас найдет нас. Если он придет, мы не станем отдавать его на съедение Одиночеству. Мы будем сражаться рядом с ним и погибнем, и никогда больше не увидим этой мерзости.

— Хм, — Все сомневался. — Принципиальна ты в незначительном. Это жестоко и неумно. Не смотри — жестоко. Я неужели слышу в тебе эгоизм, мой ангел? Желание сохранить себя ценой всего? Желание сохранить чистоту посреди грязи? Даже если для этого придется стоять на месте, пока прочие в этом проклятом иле тонут?

— Мы не отдадим его, — уперлась Котожрица.

Все кряхтнул.

— Мы ему поведаем об этом, — предложил он. — И тогда сам решит пусть. И ты останавливать не будешь.

Помолчали.

— Хорошо, — был ответ. — Я согласна. Надеюсь, кошки простят меня. Я приму любой его выбор.

Воспоминание медленно кружило вокруг, словно комочек тополиного пуха. Оно неярко светилось в разуме, но не касалось его, не давало прочесть. Максиме терпеливо ждала, надеясь резко выкинуть вперед руки и пленить его ладонями. Обычно эта тихая охота немного давала ей. Как и положено, невесомое успевало выскользнуть, в последнюю секунду юркнуть в щель смыкающихся пальцев.