Сначала она даже не поняла, что такое белеет на холодном сером камне парапета. Что-то небольшое, изящно очерченное, аккуратный ухоженный предмет. Альзе закричала, когда поняла, что нашла кисть руки, так чисто оторванную или срезанную, словно использовали медицинский скальпель. Пройдя дальше, обнаружила и ноги – они лежали в нескольких метрах друг от друга, неестественно изломанные и вывернутые. Ещё дальше – остальное туловище. И, наконец, как вишенка на торте, отдельно на всеобщее обозрение чудовище выставило голову.
Тогда Альзе впервые использовала Выстрел Армагеддона. Ядерный взрыв и то был бы милосерднее, чем результат вспышки её эмоций. Не зря ключников учат хладнокровию и объективности в любой ситуации. От городка ничего не осталось. Останки Санити сгорели вместе со всем остальным. Зато и новых теней там больше никогда не заведётся.
Под суд её не отдали. Постановили, что её поступок входил в пределы самозащиты и был вынужденной мерой. Но с тех пор Альзе не упоминала об этой истории сама и не отвечала на вопросы других. Впрочем, не у многих хватало духу касаться этой темы, при её-то тяжёлом и всем, кто проработал хоть месяц, известном характере.
***
– Альзе? Альзе! Что случилось?
Она очнулась от того, что Амалика трясла её за плечи. В её глазах застыл страх – и не только за Альзе. Та даже немного смутилась – не шутка, когда рядом с тобой человек вдруг впадает в невесть какое состояние, и ты не понимаешь, чего от него ждать. Перед тобой не только друг, но и опасность.
– Ты так страшно побледнела! И это… – Амалика показала на тонкую хрустящую палочку в пальцах подруги, переломленную пополам и частично раскрошенную.
– А… Извини, я задумалась, – Альзе не стала есть и отложила ту половинку, которую ещё держала, на блюдце.
Потёрла пальцами переносицу. Вот что означала любая ошибка в их ремесле. Горше всего, что Санити убил не собственный промах, а слабость Альзе. Минутная невнимательность – но и этого хватило.
– Идём спать. Думаю, уже пора, – у неё не было ни малейшего желания продолжать разговор.
Амалике часто приходилось принимать решения коллеги как данность. Вот и теперь она не стала даже пытаться настаивать, просто молча кивнула.
Глава 2
Разноцветные брызги воды пышными фонтанами взлетали высоко в небеса, гораздо выше шпилей городских храмов. Казалось, там, высоко-высоко, под самыми облаками, сверкают россыпи редчайших драгоценных камней. Фестиваль в честь новичков нечастое событие, а уж трёх сразу – и вовсе чудо из чудес. Всё трое – из разных миров, не знакомы друг с другом, но поневоле держались вместе, объединённые неопытностью и схожими переживаниями: не прийтись ко двору, не справиться. Это место должно было стать им домом на долгие годы, а то и на всю жизнь, и это становится по-настоящему страшным, когда понимаешь, что обратного пути у тебя нет. Не выйдет притвориться, будто тебя никогда не избирали в хранители миров в случае неудачи, ведь родная реальность отвергает в тот миг, когда получаешь свой первый ключ и используешь его. Большинство не осознаёт полный вес этого шага сразу, не понимает, что "объективное восприятие и равное отношение" превращаются в оковы, когда твоя планета под ударом, но её невыгодно защищать стратегически, или дарованные тебе возможности и умения больше нужны в другом месте.
Когда ключников накрывало пониманием, что отныне и навсегда впредь они за себя не решают, а все их поступки определяет долг и командование штаба – находились даже такие, кто сломался. Одни сбежали, другие сошли с ума.
– Ключи были щедры к нам на этот раз, – широко улыбаясь, обратился к Амалике Виктор, поправляя очки.
Она не понимала, откуда у него столько энтузиазма и восторга, если это означало, что в организации добавилось потенциальных смертников. Да, к ним всё реже и реже приходили свежие лица, а каждый боец становился редким сокровищем, но Амалика не была уверена, что рада за этих троих, ещё почти детей. Промолчав, она широким взмахом полупрозрачного, словно стеклянного, нежно-голубого ключа запустила в воздух очередной каскад ярких радужных капель.
– Ты не веришь, что происходящее – хорошо, но всё равно согласилась участвовать? – недоверчиво спросил Виктор.
– Да. Ребята заслуживают праздника. Возможно, с этого дня у них будет мало поводов что-то отмечать.
– Ты изменилась, – Виктор покачал головой. словно сожалея о той солнечной и улыбчивой жизнерадостной девушке, какой Амалика впервые пришла к ним.
– Это нормально, – Амалика изобразила бородкой ключа в воздухе перед собой спираль, и в воздухе буквально соткалась такая же, только раз в десять больше и состоящая из огня.
Будто резвящийся в своей весёлой ярости алый ленточный дракон, та взмыла высоко в небеса и там разлетелась на фейерверк тысячи тысяч цветных огней. Они превратили вечер в яркий день, похожие на благое предзнаменование. Обещание лучшего будущего. Пленительный и сладкий мираж, обманчивый, словно фата-моргана в пустыне.
Слева и справа другие ключники-ветераны тоже участвовали в представлении. Юноша дарил всем желающим сгустки тёплого золотистого света, похожие на уютные дружелюбные шарики. Девушка призывала изящным ключом, похожим на кусочек облака, букеты цветов и белых голубей.
– Не могу избавиться от мысли, что всё это ненастоящее. Как дети, резвящиеся в песочнице, когда буря, гром и молнии уже на подходе, просто родители щадят их и до последнего не зовут домой, – продолжала Амалика, беря наконец перерыв и садясь на широкие мраморные ступени штаба ключников.
В изобилии цветущие голубые, розовые и пурпурные деревья, образующие роскошный пышный парк вокруг особняка, были украшены лентами и рукодельными фонариками. Молодые ключники резвились, забавлялись, что-то шутливо кричали друг другу и заливисто смеялись.
– Я понимаю, конечно, что близость смерти меняет людей, но я оттого лишь острее чувствую красоту окружающего мира и наслаждаюсь домашним комфортом, когда возвращаюсь, – задумчиво сказал Виктор, устраиваясь рядом с ней и чуть ниже.
– Ты целитель. Тебе проще. Ты действительно можешь помочь. Кого-то спасти, – тусклым тоном прошептала Амалика. – А я… всякий раз просыпаюсь в холодном поту от мысли, что кто-то из ребят будет истекать кровью у меня на руках, а я ничего не смогу сделать. Совсем ничего, только смотреть. Даже страдания не облегчить.
– Воскрешать я, однако, не могу. А иногда всё происходит так быстро, что не успеваешь среагировать, и всё, остаётся только плакать и клясть свою слабость, глупость и нерасторопность. Руки… тебе никогда не избавиться от ощущения, что они в крови, если хоть однажды кто-то умер, пока ты его держишь. И никогда не забудешь, как они кричат. Можно утешать себя, убеждая, что сделал всё возможное, но в глубине души всегда останутся сомнения – не было ли выхода, который ты не увидел.
Виктор вскочил, внезапно прекращая разговор, и быстрым шагом направился обратно на площадь. Амалика понимала его. Там, в гуще толпы, где так много взглядов будет обращено на него, он сможет легче держать себя в руках. Большинству там были знакомы не понаслышке его чувства, но все они держались как умели, и, зная это, становилось всё же как-то спокойнее. Смотришь в лица тех, ради кого не имеешь права упасть духом, ведь молодые и неопытные берут с тебя пример, а старшим так же трудно и больно, но они живут дальше и справляются. Нечто вроде круговой поруки. Если ты – звено цепи, тебе нельзя показывать свою уязвимость. Сама Амалика лишь надеялась, что у неё получается. Её жизнь не была пустой и бессмысленной – пусть страшно, плохо и порой всё казалось безнадёжным, но были те, кто надеялся на неё и от воли, упорства и отваги Амалики зависел. Она не героиня, не ангел и не рыцарь, у неё нет ни крыльев и нимба, ни сияющих белоснежных доспехов, ни меча, способного сокрушить любое зло, но Амалика верила, что не вправе их подвести.
***
Шаади шёл по тропе мрака, чёрной даже в полутемноте руин давно забытого храма уже неизвестного никому божества, и тени стелились за ним, сливаясь с густым пологом беззвёздной ночи. Он спускался по выщербленным временем ступеням в амфитеатр, где его уже ожидали девять фигур в плащах.
