Когда вспоминаешь, да еще и это записываешь, всегда в сомнении - стоит ли об этом? Вот написал про ковры и опять то же. Борис Локтев, о котором вспомнил в начале, жил в барачном райончике напротив Алтайского драматического театра. Большой двор, окруженный одноэтажными бараками. Родители его - актеры погибли в пожаре театра и они с мальчишкой братом остались одни. В бараках жили актеры и работники театра. Женщины подкармливали их, стирали одежду, а Бориса не взяли в армию, как опекуна. Друг его отца уехал на летние гастроли и оставил ему прекрасные трафареты из прессшпана для разрисовки ковров. Ковры в два цвета с простеньким орнаментом покупали для украшения убогого жилья, а тут в пять цветов! Смотрелись они как персидские. Нужен первоначальный капитал. Мне отец прислал серый костюм на два роста больше для очень худого человека - что достал. Мне он никак не подходил. Пошел с ним в комиссионный магазин. Обрезал этикетки и передал тавароведу. Тот, перекатывая пальцами ткань верха, а затем и подкладки, все заглядывал в тостую книгу с артикулами и определял цену. Даже за вычетом комиссионных, мне выдали сумму больше его цены. Сразу выдали. Люди ждали, кто чего принесет и не имело смысла передавать тавар на прилавок. Накупили краски, байковой ткани, сопожных щеток и растворителя. Валики тогда еще не придумали. Сразу открыли производство. Цены такие - на нашей ткани 150 р. , на вашем одеяле или ткани 100 р. Я на своей работе, а во дворе и в сарае пошло ковровое производство. До шести ковров в день сохло на крышах сараев! Это криминал - частное производство. Барачные жители понимали это, но никто не донес. Братья приоделись. Такие заработки даже не снились. По выходным я тоже выходил на рынок. Оденусь понеприметней, картуз на глаза, козью ножку в зубы и пристраиваюсь среди сидящей публики, чтобы кто с работы не признал. В руке сумка, а из нее торчит уголок ковра. Покупатели тоже осторожные. Переглянимся, и в сторонку. Через небольшое время и на рынок не надо было ходить. Покупатель организовался сам. Ведь ковры с прекрасными цветами шли вне конкуренции. Излишки денег можно было и прокутить. Среди спортсменов у Саши отец военный и на лето выезжал в лагеря . В его большой квартире можно было собраться, потанцевать.
Судьба Жака сложилась нескладно. Окончив музыкальное училище в Лионе, он юношей стал известным певцом и выступал в крупных залах Парижа. При немцах пел, а после войны его мать, армянку, потянуло на родину, где и родни-то не было. После смерти матери он остался совсем один и прибился к гастрольной цирковой труппе. Тогда как раз вышел фильм "Бродяга", и он после двух просмотров пел ставшую популярной песню. Циркачи сразу взяли его в свой состав, тем более, что после легкого грима он вполне сходил за индуса. Черные прямые волосы, ровные белые зубы, взгляд артиста, присталный, лукавый и будто обращенный только к тебе, был подкупающим. Средняя Азия, куда судьба забросила цирк, привлекла его, и он остался там., быстро освоив новые ритмы и экзотические инструменты. Популярность у него была большая - начальство нарасхват звало его на банкеты и вечеринки. В лагерях повторялось то же самое. И тут он пел начальникам. С той только разницей, что за окном всегда видел дежурных автоматчиков. Они забирали его с вахты и возвращали назад. Он, как и Сергей, так звали иранца, были на привилегированном положении в зоне. Числились в каких-то бригадах, а в рабочей зоне только отбывали время. Когда я стал работать конструктором у механика цеха П. Мулика и у меня появилась отдельная комната с чертежной доской для работы, он заходил в гости. Раз приходит с журналом "Огонек" и просит прочитать и прокомментировать статью "Как понимать музыку"(?!). Русский язык он знал тогда неважно, а ехидства с юмором у него было полно. Он и свой срок в 10 лет получил за анекдоты. Спрашивал со своей удивительной улыбкой: знаешь самый короткий анекдот? Пожимаешь плечами. Поясняет: коммунизм! Был у него и анекдот - о глупости великих лозунгов. Пьяный напротив здания парламента в Париже мочится на проезжей части. Подходит полицейский и предупреждает о нарушении. Тогда пьяный, показывая на парламент, говорит: видишь, что написано? -"Свобода!". Где хочу там и ссу... А дальше? " Равенство". Становись рядом. Еще "Братство". Слушай, застегни мне ширинку. Знал Жак анекдотов множество, отчего и срок такой намотали. Арнольд и Лева писали ему жалобы в высшие судебные инстанции, он вверху делал корявую подпись: "по русски не умею". Сняли ему семь лет и, он свободился по зачетам раньше меня, как раз в момент эпидемии дезинтерии в зоне. Проводили, выпустили а в поезде он и заболел. Послали его прибалтийцы к себе на родину. Сами музыканты и ценители культуры, они снабдили его адресами, где можно отдохнуть, оглядеться и не торопясь принять решение насчет дальнейшей жизни. До сих пор сидит во мне обида, что начальство узурпировало его и так мало мы могли его слушать...
Все же мир тесен. В Москве, при подгортовке к поступлению в институт, влючаю телевизор и крупным планом на экране вижу Жака! С нахальцой, с его армянским носом, он поет фашистскую песню, как нас учили, "Розу мунду"! На всю страну! Камера отъезжает и оказывается это трио иностранных студентов из самодеятельности МГУ исполняет популярные песни. Даюсь диву. Он популярен в университете весьма, но никто не может сказать, на каком же он факультете. Все же мы встретились. По приезеде в Москву он нашел Минха, начальника Москонцерта и настоящего музыканта. Ему многое подчинялось. Жак всю ночь играл у него дома и произвел хорошее впечатление. Оказались оба нужными обоюдно. Минху для улучения самодеятелости иностранных студентов в МГУ, за которую он тоже овечал, а Жаку для получения постоянного заработка. По звонкам он едет в классный оркестр в ресторане "Метрополь" и другие, где ему выправляют трудовую книжку. Если ты играл в таких оркестрах, то это равноценно хорошему музыкальному образованию. Книжка есть, а профессионализма нет, и Минх направляет его в училище Гнесиных совершенствовать класс контробаса. Когда мы с ним встретились, кончики пальцев правой руки были сплошными мазолями.
