«На море, на Окияне, на острове Буяне сидит Зарница в алом одеянье,

Сапфир фаты в угольном небе тает, девица слёзы горькие роняет.»

Из откровений Арсения Мудрого, 625 Круг Лета

С диким воем ветер бросил в окно дождь, так что задребезжали стёкла. Лан поёжился и поправил ворот поддёвки. В нос тут же забился запах сырости, преследовавший юношу. Он был его незримым напарником с тех пор, как Лан покинул белые стены Царьграда. Чем дальше он уходил от столицы, тем черней становилось небо над головой. День сливался с ночью, а Явь с Навью. Нечисть боготворила вечные сумерки, окутавшие здешние места. Но и местные не промах оказались, смекнули, что анчутки да лешие болот здешних боятся, и на поклон к Царице Топи Великой зачастили. Государь разгневался, как так, его народ, да иной Царице перстни целует, повелел отодвинуть границу. На две сажени всего, большего не смеет от владычицы болот требовать. За тем и созвал к себе богатырей, наказал самому смелому пойти и передать Царице повеление. Вот и сидит теперь Лан в заплёванной корчме, ведёт записи, чтобы не упустить ни одного великого деяния доброго молодца – богатыря Даряна.

Могуч Дарян, как и предки его, только не в силу мощь ушла, а в ширь. Ни один пояс пуза его вытерпеть не может. Такая мощь. Лан в сравнении с богатырём, что травинка рядом со стогом. Велика была разница и в их статусе. Дарян с Ланом пусть и ровесники, но их положение в обществе нельзя сравнить. Прямой потомок прославленных богатырей и обычный писарь, выходец из порабощенного народца, жившего когда-то на берегу Окияна, а ныне разбросанного по Царству-государству.

Зачем Дарян потащил с собой в болота худосочного писца, более привычного водить гусиным пером по бумаге, нежели скакать в седле, Лан мог только догадываться. И он боялся, что догадки эти окажутся верными. К тому же на еду для своего попутчика богатырь скупился. Сам он ел вдоволь мяса, хоть здесь простой окорочок куринный в стоимости равен здоровой кобыле, а Лану же подали отварную скрюченную морковку и лепёшку с ботвой. По запаху, ботва собрана на самом болоте.

Дряное питание и дорога утомили Лана, он тщетно пытался согреться и придвинулся ближе к печи. Завтра им предстоит ступить на земли Владычицы Топи, а значит, путь станет ещё трудней. Взять с собой витязей значило бы прямо объявить войну, от нечисти придётся отбиваться самим. Ходят слухи, что на болотах её меньше, местные боятся туда ходить даже после смерти. Но кто знает, какие твари находятся на службе у Царицы. Помощь чародея придётся кстати.

– Да точно дивнюк, глядите! – К голове Лана потянулась почерневшая мозолистая рука, ухватилась за волосы и вырвала клочок. – По моему велению, по моему хотению, приказываю тебе наполнить мне кружку пивом!

Порванный волосок медленно упал на пол, но дно кружки так и осталось сухим.

– Мои волосы не волшебные. – Лан даже не стал оборачиваться, он привык к подобному, – Я не дивный.

– Ты чё лепишь? Я не вижу, думаешь? – Мужик грохнул кружой по столу Лана, – Глаза косые, космы прямые, сам точно комар мелкий, гони пиво!

– Эй, сморчок, никогда инородца не видел?

Бас Даряна заставил мужика потухнуть и вернуться на место с извинениями, направленными отнюдь не Лану. Но ему они и не нужны были, достаточно того, что теперь никто в корчме не пристанет больше.

– Ты же понимаешь, Лан, – на плечо опустилась мягкая, как студень, ладонь Даряна, – Местные диковаты, чем дальше от столицы, тем темней люд.

«И бедней, и голодней,» – добавил про себя Лан. Сцена эта последнюю неделю повторялась каждый раз, когда они останавливались на ночь в шумном месте. Любого, кто выглядел иначе местные клеймили дивным и заставляли колдовать. Издёвки навевали воспоминания о юности, и Лан порой думал, вдруг он и в самом деле хотя бы на треть принадлежит к давно истреблённому народу, и стоит лишь пожелать, все в корчме полягут замертво, включая Даряна. Тогда бы Лан вернулся в Царьград к Василисе и смог бы предложить ей официальный брак, конечно, только после того, как она бы выждала положенное время в трауре.

Замечтавшись, он смог наконец-то уснуть.

Терпкий дух болот хватал за горло и требовал от непрошенных гостей немедля разворачиваться и убираться туда, откуда пришли. Лану хотелось приложить к лицу надушенный платочек, который Василиса дала ему в дорогу, но делать это на глазах у Даряна было опасно. Богатырь же храбрился и показательно глубоко дышал, впрочем, от каждого вздоха кожа на его щеках становилась всё бледней. Животных и птиц здесь не водилось, тех, что не убил голод, съели селяне. Обглоданные кусты малины торчали по краям дороги лысыми палками. Под утро дождь сменился снегопадом, и теперь лошади месили копытами стылую грязь, выдувая ноздрями облака пара. Всё это заставило Лана вспомнить богатые теплицы Царьграда и щебетанье дроздов в сочной, укрытой от чёрного дождя, траве. Если подойти к ним ближе, они вылетают прямо из-под ног, смешно ругаясь на своём, птичьем языке.

Лошади начали ощутимо вязнуть, деревья вокруг стали ниже и тоньше, дорога превратилась в колею. Дарян пропустил Лана первым. Через несколько шагов лошадь поскользнулась, сердце писца ушло в пятки, он непроизвольно натянул поводья, чтобы удержаться в седле. Кобыла под ним испуганно заржала и остановилась.

– Тихо!

Надорванный хрипом голос, казалось, звучал из-под земли, Лан и Дарян не сразу заметили сидящего меж кочек чародея. Перед ними был не старик, но и не юноша, впрочем, сложно так сразу понять, сколько чародеям лет. Магия всегда оставляет свой след. Он мог только вчера окончить обучение, а мог и застать времена, когда дивные жили среди людей, а мёртвые отправлялись в Навь. Он не обернулся, продолжая шептать заклинание в ладони. До слуха Лана доносились отдельные фразы, которые чародей произносил с нажимом:

– … в лике… чья природа непостижима… узри не тьму… узри не зло… не кривду…

Закончив, чародей растёр ладони и высыпал порошок травянистого цвета в плошку с водой. Только теперь он повернулся лицом к богатырю и его попутчику и испил приготовленное зелье, затем подошёл к Лану и протянул ему плошку:

– Давай.

– Ты кто таков? – Дарян потянулся к мечу.

– Толку-то от меча твоего, покуда Навь заперта. Здесь, у самой топи, так далеко от столичной башни чародеев кого угодно руби, он тут же обратно встанет.

– Твоя правда, – сурово согласился богатырь, – Погорячился. Я богатырь Дарян, по приказу государя явился. Это писец мой, Лан.

Чародей вновь оглядел Лана и коротко поклонился, одним лишь кивком:

– Сожалею о родине твоей, хоть и скорби не могу разделить, но знаю, какого это, когда корни вырваны. – Он вновь протянул ему плошку, – Пей, если хочешь для навок незаметным остаться. Я Станимир, приставлен к вам проводником сквозь топи. Долго вы, я околел уж.

Послушно испив горького напитка, Лан вернул чародею чашу. Станимир подал зелье Даряну.

– Ну и гадость! – Богатырь высунул язык, будто ветер мог сдуть с него горечь. – И чего это ты, каждому встречному зелья свои предлагаешь.

– Да.

Ничего не сказав более, Станимир поднял с земли ободранную от сучков ветку, высотой с него самого, и пошёл вперёд. Сперва он простукивал землю перед собой палкой, а только затем делал шаг. Двигались они очень медленно, Лану казалось порой, что и вовсе топчутся на месте.

К вечеру кроны деревьев стали гуще, и даже те жалкие толики солнечного света, что пропускали тучи, перестали освещать землю. Слева и справа слышались приглушённые всплески, но сколько Лан не вглядывался, никак не мог разглядеть ничего, кроме грязи и тёмных стволов.

– Здесь встанем, спешивайтесь, – чародей опустился на одно колено и вновь принялся шептать над ладонями, после он что-то бросил на землю, и скоро в том месте занялся огонь.

– И пошто только коней мучаем, – Дарян передал поводья Лану, – Всё равно что улитки ползём. Станимир, ты бы хоть предупредил, оставили бы мы животин витязям.