— А как ты оказался тут? Далековато от ваших краев.

— Я поступил в институт и отучился на первом курсе. Хотел поехать на лето домой, но родителей не стало. Я остался здесь. Правда, меня отчислили и из общежития выгнали. Поэтому пока перебиваюсь, как могу, — он крепко обхватил горячую кружку. Смуглая кожа на кистях рук даже на вид была сухой и огрубевшей.

— Но у вас же кровные узы, многочисленные родственники. Кто-то же остался в родном городе, несмотря на то, что семья русская? Менталитет никуда не денешь.

— У меня никого нет, — отрезал Алим. — Все, кто были — все умерли.

— Как скажешь. И на что ты живёшь в чужом городе?

— Подрабатываю там, где берут. В основном на рынке. Иногда грузчиком, иногда дворником, иногда овощи чищу и перебираю. Что скажут, то и делаю, — спокойно отозвался Каримов, будто иметь такой непостоянный заработок молодому парню, у которого нет близких, нормально.

— А где ты живёшь?

— А там же. На рынке. Ахмед сдает койко-место. Не гостиница, конечно, но жить можно. Знаешь, какое у меня любимое выражение? «Человек ко всему привыкает».

Комментарий к Часть 1

Работа завершена. Продолжение будет опубликовано завтра 🤗☕☕

========== Часть 2 ==========

На улице не переставая мело и пуржило. Погода словно сошла с ума, и сугробы достигали солидной высоты к огромной радости соседских детишек.

Алим по-прежнему приходил к мусорным бакам и помогал тëте Тане разгребать выпавший за ночь снег. К счастью, он сменил свои чёрно-белые кеды на весьма потрëпанные ботинки, и риск отморозить пальцы временно отпал.

Я ещё несколько раз звал его помочь с делами по дому. Неожиданно мне потребовалось переставить шкаф, убраться на антресолях и подтянуть гардины. Естественно, сам я этого сделать не мог, а потому приглашал Каримова снова и снова.

Я понимал, что просто ищу повод и хочу затащить бродяжку к себе — не только, чтобы скрасить свой день сурка, но и чтобы покормить его и дать денег за проделанную работу. Мне нравилось слушать благодарность Алима, нравилось наблюдать за его плавными, неспешными движениями. Несмотря на свой юный возраст, Каримов оказался спокойным, уравновешенным парнем.

А ещё меня не покидало ощущение, будто я давно с ним знаком. Я уже угадывал, когда Алим кивнёт в знак согласия, когда заливисто рассмеётся, вскидывая гладковыбритый подбородок, а когда сведёт к переносице чёрные брови, напоминая молодого ворона.

Меня угнетала лишь тоска в карих глазах, но Алим наотрез отказывался говорить об этом, ловко меняя тему. Сначала я ещё пытался узнать, что случилось с родительским домом и вообще, предложить свою помощь, но он только отмалчивался и рассказывал о себе крайне неохотно. Мне пришлось отстать. А смысл настаивать? Захочет — сам расскажет.

Я надеялся, что Алим не заметит мой интерес, а все мои порывы спишет на сострадание. Несмотря на то, что он из семьи русских, вырос-то он на востоке. А там, насколько я знаю, крайне строго с однополыми отношениями. Мне бы очень не хотелось увидеть презрение и отвращение в его глазах.

Наши встречи проходили по одному сценарию: я ждал его прихода к мусорным бакам, предлагал заработать, приглашал к себе, где объяснял план работ на сегодня, и помогал по мере возможностей. А потом мы ужинали, разговаривали за чашкой чая, и Алим уходил. Сытый, отогревшийся и с деньгами в кармане.

Иногда мне казалось, что всё дело именно в них. Стоило Алиму услышать про возможность заработать, как он мгновенно отвечал согласием. Не мог отказаться. И сначала я не понимал, как так — согласиться неизвестно на что, не уточнив даже размер оплаты. Но со временем меня покинули такие мысли. Наверное, когда живёшь на птичьих правах в закутке на рынке, вместо постели используешь брошенный на пол матрас и ешь не тогда, когда хочется, а когда выпадает возможность — начинаешь думать другими категориями.

Помня об этом, я начал готовить на ужин что-то более питательное, чем обычно. И обязательно покупал сладкое. Как выяснилось, Алим большой сладкоежка. Он с таким упоением рассказывал мне о сладостях, окружавших его в детстве, что я невольно заражался его позитивом.

— Рахат-лукум с розовой водой, пастила, чурчхелла — это всё очень вкусно, Ярослав! Но если тебе доведётся побывать на востоке, то обязательно попробуй халву! — воодушевлëнно посоветовал он, а я залип на его жëсткие пальцы, греющиеся о кружку.

— Так халва и у нас есть. И подсолнечная, и арахисовая, и кунжутная — каких только нет! — я закинул в рот конфету и свернул шуршащий фантик несколько раз, превратив в тонкую полоску.

— Это немного не то, — с долей снисхождения и ностальгии отозвался Алим. — Настоящая, традиционная халва продаётся только на рынках! Ни в коем случае не в магазинах или супермаркетах! И готовится та халва из топлёного масла и карамелизированной муки. Она тает во рту, и всегда кажется, что ещё кусочек, пусть и самый маленький, но обязательно влезет, — в такие моменты, когда Алим вспоминал своё детство, он весело и беззаботно смеялся. Только вот печаль в глазах норовила пролиться слезами, которые он успешно прятал. Наблюдая такое противоречие эмоций, мне в голову приходило выражение «пир во время чумы», и дело было вовсе не в еде.

Через пару недель наших встреч случилось то, чего я опасался. Я уже не помню, чтó в большей степени послужило поводом. Перемена погоды и ноющая боль в ноге, раздражение, косяк по работе с частью утерянных файлов, перенос приема у врача и избавления от гипса — всё это сложилось в кучу.

Я наорал на медсестру из регистратуры, швырнул трубку куда-то в угол и резко обернулся к подошедшему со спины Алиму. Я не знаю, что было написано у меня на лице, но Каримов отшатнулся и инстинктивно закрыл голову руками, как будто я собрался его бить. Мой гнев потух, как спичка от ведра воды.

— Эй? Ты чего? Алим? — я сделал к нему шаг, но тот шарахнулся в сторону, с испугом глядя на меня чуть расфокусированным взглядом. Мне почему-то показалось, что он видит не меня, а кого-то другого, безусловно опасного и жестокого. Из его груди вырвался неясный полузадушенный звук — не стон, не мычание, а что-то среднее. Так, мне кажется, хрипит испуганный зверь. — Алим? Это я, Ярослав… Ты меня слышишь? Не бойся. Всё хорошо. Прости, если напугал. Алим?

В карих глазах начали проблёскивать искры узнавания, а взгляд стал осмысленным. Каримов моргнул и по щекам пробежали две кривые дорожки.

— Алим? Ну что ты? Что такое? — я даже не задумался о чистоте его одежды или последнем ду́ше — притянул к себе, желая лишь успокоить и дать понять, что его никто не обидит. Каримов вцепился в мою футболку с отчаянием утопающего и уткнулся куда-то в шею. — Всё хорошо. Прости, прости меня. Я не хотел тебя напугать, — бубнил я, не зная, что ещё сказать. Рука рефлекторно блуждала по спине, легко пробегаясь по выступающим позвонкам.

Алим отстранился от меня спустя пару минут и ничто не указывало на его срыв, кроме покрасневших глаз и сырого пятна на моей футболке. Он ничего не стал объяснять, только заверил, что всё в порядке, и поспешно ушёл. Наверное, застеснялся и не хотел рушить свою гордость ещё больше. Он же почти джигит, хоть и не по крови, — сильный, независимый, выносливый. И хрупкий — но, надеюсь, это вижу только я.

Алим пришёл к бакам на следующий день, как ни в чём не бывало. И согласился подработать — так же, как обычно. Мы оба сделали вид, что вчерашней сцены не было. Вот только впредь я уже контролировал своё раздражение и не позволял ему выходить за рамки. Чтобы не напугать.

***

Спустя неделю после того случая Алим снова пришёл ко мне под высосанным из пальца предлогом. У меня уже заканчивались работы, которые я не мог бы сделать сам, а нанимать его, чтобы помыть посуду или ради других повседневных занятий, я не желал. Несмотря на то, что все превратности судьбы он принимает стойко, мне не хотелось унижать его, превращая в домработницу. Но видеть Каримова у себя, хотя бы недолго, я хотел, а потому продолжал просить о помощи.