— Э-э… а про что это она сейчас говорила? – я даже заикнулся от удивления. Шмары какие то, ксивы, наркота… Может, треть коньяка в большой кружке — это всё-таки перебор для девятого десятка? Или Альцгеймер? Вот бедолага… Ну, хоть пожить успела…

— Потом. Всё потом, – отозвался Миша, не сводя с меня пристального взгляда.

Казалось, он видит меня насквозь и смотрит в самую душу. Не отрывая глаз, он с грацией большого сытого кота пошёл на меня, тяжело смотря исподлобья. Если бы я увидел такого здоровяка в тëмной подворотне, я бы не задумываясь дал дëру, петляя дворами.

«Медведь» видел цель, «медведь» пëр к цели.

Заскучавший Тузик подскочил к хозяину и начал крутиться под ногами, но Миша его проигнорировал, продолжая медленно наступать на меня.

А я замер, как испуганный кролик, и не мог сдвинуться с места. Твёрдый взгляд стремительно темнеющих глаз просто пригвоздил меня к дубовой столешнице, на которую я опирался.

Раззадоренный игнором Тузик звонко тявкнул и припал на передние лапы, готовясь в прыжке закинуть конечности на грудь любимого хозяина, но не успел.

— МЕСТО! – рыкнул Миша так, что вздрогнули стены, а кружки на столе звякнули. Тузик заскулил, прижал уши к голове и, поджав хвост-метëлку, на полусогнутых лапах выскользнул из кухни.

Мне почему-то тоже захотелось убежать от неотвратимо надвигающейся опасности. Наверное, сработали древние инстинкты, и я даже дëрнулся в сторону, но, как и Тузик, не успел.

— СТОЯТЬ! – прорычал «медведь», приблизившись почти вплотную.

Он аккуратно ухватил меня за затылок своей лапищей, а другой подцепил за поясницу, дëргая на себя так, что я нелепо взмахнул руками, как крыльями.

— Зáюшка… Не могу больше, – пробормотал он, наклонился и поцеловал.

***

Целовался Миша, в принципе, неплохо. По крайней мере, в начале, и в конце. Про середину ничего сказать не могу, потому что не запомнил.

Вот Миша накрыл мои губы своими, заставляя со стоном выдохнуть через нос…

И вот мы уже на кровати, а он, нависая надо мной, властно трахает мой рот языком, отчего я медленно схожу с ума.

И это всё не разрывая того, самого первого поцелуя. Хорошо быть сильным: можно запросто перенести кого-то с кухни в спальню на руках. Именно это он и сделал, с лëгкостью переместив мою тушку.

Через очень короткое время я остался полностью без одежды и, борясь с несправедливостью, потянул Мишину серую толстовку вверх.

Я уже видел его полностью обнажённым, но сейчас, когда он предстал передо мной во всей своей богатырской красе, у меня перехватило дыхание, словно впервые.

Большой, сильный, мощный, здоровый, огромный, могучий — это всё про него, причём не в полном объëме. Я чувствовал себя рядом с ним таким, как он жарко шептал мне в ухо: тонким, хрупким и нежным — полной противоположностью.

Я переплетал наши пальцы — мои, худощавые, и его, крупные и сильные, и улыбался. Прижимался своим обычным худощавым телом к его могучему торсу и замирал от эмоций. Казалось, я осмелился договориться с дикой, бешеной стихией. Вот только стихия не планировала бороться.

Миша обнимал меня так, что я стал одной большой мурашкой с ушами. Целовал так, что всё плыло перед глазами без единой капли алкоголя. Своими медвежьими ласками он нашёл на мне такие чувствительные места, о наличии которых я и не догадывался.

Словом, целовался он неплохо.

В отличие от меня. Потому что мне похвастать совсем нечем. Я бы хотел ласкать и нежить Мишу так, как это он делал со мной, но не мог. У меня не получалось справиться с собственным наслаждением, чтобы попытаться сделать что-то для него. Единственное, что я мог — искренне реагировать на его действия, как оголëнный нерв.

Я понял, что поцелуи закончились, когда в шорохах спальни чëтко открылся пузырёк со смазкой.

За этим предсказуемо последовала растяжка, и я выгибался навстречу распирающей боли, подставляя беззащитное горло колючим поцелуям. Я знал, что лучше пусть будет больно сейчас, пока я ещё местами соображаю.

Когда мы смогли дойти до трёх пальцев, я уже выглядел, будто меня жëстко имели последние пару часов: потный, красный, с искусанными опухшими губами и нездорово блестящими глазами.

Миша смотрел на меня так, будто я был самым красивым и желанным в его жизни. И, ёлки-иголки, я хотел им быть! Хотел стать главным для него.

Главным…

Эти наполеоновские мысли затуманили мне голову, и я перевернул Мишу на спину. Точнее, я безрезультатно пытался подтолкнуть его в нужную мне сторону, и когда он понял, чего я от него хочу, то расслабленно откинулся на подушки.

Идя к своей цели стать главным, я храбро перекинул через его бëдра ногу и уселся сверху, плавно покачивая телом. Я был на вершине мира. Я был на Мише.

А он смотрел на меня, как ребëнок на дополнительный новогодний подарок – с восторженным недоверием и любопытным блеском в глазах, и гладил – руками и взглядом.

Мои планы про упор на колени рухнули, и пришлось встать на ступни, полностью согнув ноги в коленях. Только в такой «лягушачьей» позе я смог пристроить его дубинку к себе и потихоньку насаживаться, прикусив губу от боли и волнения.

Ëлки-иголки! А вдруг я уменьшился с прошлого раза? Мало ли… Просто тогда всё получилось, а в этот раз Мишин член едва заходит в меня. Приходится сражаться за каждый миллиметр!

Несмотря на боль и дрожь в коленях, я продолжал опускать себя вниз. Потому, что хотел этого. И потому, что видел выражение лица «медведя». Я не знаю, о чём он думал, но в чëрных глазах плескалось целое море эмоций.

— Ты такой красивый, зáюшка, — рыкнул он, когда я осилил больше половины. Несмотря на напряжëнную ситуацию, я с сомнением хмыкнул. Представляю красоту — красный, потный, раскорячился и с сопением пытаюсь затолкать в себя эту дубинку. — Не фырчи. Я правду говорю, — мягко улыбнулся он и положил свои лапы на мои бëдра. Давление увеличилось, и я плавно опустился целиком, соприкоснувшись с ним промежностью. Я ожидал боли, но чувствовал только максимальную наполненность. — Двигайся, зáюшка, иначе я от одного вида кончу, — прохрипел «медведь» через минуту, и я на пробу слегка приподнялся, чтобы сесть обратно. «Медведь» подо мной глухо застонал.

Вот оно! Вот моё орудие ласк и пыток!

Как можно медленнее я привставал, почти полностью выпуская член из себя, и так же медленно опускался вниз. Я наблюдал за тяжело вздыхающим Мишей, который трогательно покраснел, и чувствовал свою власть над этим здоровяком.

— Вань, быстрее, — прорычал «медведь», пытаясь вскинуть бëдра, но я только издевательски улыбнулся, поднимаясь вместе с ним и лишая его «бунт» всякого смысла. — Ваня… Мальчик мой, прошу тебя…

Я растянул губы в ухмылке. Нет, мой дорогой косолапый. Я буду двигаться с той скоростью, с какой отныне буду сползать с кутника, то есть максимально медленно. И пусть я сам до дрожи хочу резких толчков, я готов помучиться сам, чтобы помучить тебя, такого большого и могучего, ведь это в моей власти!

— Ваня! — прохрипел «медведь», но я по-прежнему игнорировал, преступно медленно поднимаясь на самую вершину.

Когда всё пошло не так в моём идеальном плане по временному захвату секс-власти? Наверное, в этот самый момент.

Миша вскинул свои руки-брëвна на мои бëдра, крепко их сжал и резко опустил меня вниз, надевая на себя, как носок.

Я застонал от наслаждения и запрокинул голову, улетая куда-то вверх, а Миша снова легко поднял меня и с размаху опустил.

— Ещë! Ещë сильнее! — я смог найти в себе силы попросить добавки, а в следующий момент мир завертелся перед глазами.

Наверное, именно это и имеют в виду, когда говорят «на хую вертел» — только что меня насаживали на осëдланного Мишу, и вот я уже стою на коленях, а он вбивается в меня сзади.

Вихрь удовольствия снёс бы меня с ослабевших ног, если бы «медведь» не держал меня за бëдра своими широкими лапами. В принципе, я мог вообще ничего не делать, просто повиснув, как тряпичная кукла — Миша всё равно имел бы меня так, как хотел. Слишком уж разные у нас весовые категории, чтобы от положения моих, например, коленей что-то изменилось.