– А вы, Николай Георгиевич, заканчивали столичный?
– Нет. Я учился в Cамарском, однако многие мои сокурсники получили направление в Санкт-Петербург. Я бы тоже, конечно, хотел проходить службу в Северной Пальмире, но этому воспротивился отец. Он потребовал, чтобы службу я начал проходить вдали от Санкт-Петербурга, в какой-нибудь глубинке, вот я и отправился в Семипалатинск, хотя, как один из лучших курсантов, имел право выбора, но, увы…
– Надо же, скажите пожалуйста, – невольно вырвалось удивление из уст Петра Ефимовича. – А что это он так надумал? Он кто у вас? Тоже военный?
– Полковник. Батюшка у меня, скажу вам откровенно, суровый. Начинал он карьеру ещё в Русско-турецкую войну в 1877 году в корпусе генерала от инфантерии Николая Павловича Криденера, причём начинал службу с низшего чина и всегда рвался в самое пекло. Ему есть, что вспомнить.
– А не сочтите за труд рассказать.
– Конечно! Он брал крепость Никополь на Дунае и сражался под Плевной, много мне рассказывал про Шипку – там шли особенно тяжёлые бои с турками, и он получил на этом перевале своё первое тяжёлое ранение. Какой-то башибузук полоснул его ятаганом и чуть не оттяпал руку и правое плечо. Батюшку из-за этого ранения едва не комиссовали, ведь он мог лишиться руки, ещё чуть-чуть запоздай врачи, и у него могла начаться гангрена. Он две недели провалялся в госпитале без сознания. Просто чудо, что руку врачи ему сохранили! Но после того ранения она у него постоянно ныла и иногда немела, его могли отправить в отставку, однако он упорствовал и сопротивлялся, и добился своего. Его оставили на службе!
– А сколько вашему батюшке лет?
– Уже за шестьдесят.
– У вас братья, сёстры есть?
– Старший брат, Андрей. Он на семнадцать лет старше и родился от первой супруги отца, которая умерла от чахотки. Так что мы, получается, с Андреем сводные братья…
– И он тоже военный?
– Ну, как сказать, не то, что бы совсем…
– Это как понять? Уж разъясните.
– Да, в общем-то военный. Но не строевой, а инженер. Он занимается фортификацией, постройкой крепостей и прочими сопутствующими делами и в основном находится в Привисленском крае, в царстве Польском. Андрей уже семейный, у него трое ребятишек, семья его живёт в Варшаве, а он вечно мотается по командировкам: сегодня его можно застать в Белостоке, а завтра он уже где-нибудь в Радоме или Лодзе, и что-то там инспектирует по своему ведомству.
Хотя стояла половина июня, но на верхней палубе было свежо, да тут ещё откуда ни возьмись подул северный ветер. Его порывы были не шуточные, даже у некоторых пассажиров он начал срывать головные уборы и в иные моменты продирал до костей, поэтому Чудинов-старший предложил вернуться в каюту.
– Что-то не на шутку стало ветрено, боюсь за поясницу, – пояснил Пётр Ефимович, – а я не в жилетке.
Чудинов-старший и поручик покинули верхнюю палубу и вернулись в каюту.
Чудинов-старший вытащил из навесного шкафчика дорожный саквояж, порылся в нём и нашёл коробочку с сигарами, раскурил одну из них, а затем, после двух затяжек, предложил новому знакомому любимой медовухи, и поручик не отказался. Пётр Ефимович достал заветную фляжку и разлил содержимое её по стопкам. Они выпили и тут же повторили. От медовухи сразу же по всему телу разлилось тепло.
– Ну как? – спросил поручика Пётр Ефимович. – Согрела?
– Да, хорошая. Давно я что-то такого не пил.
– Чистая как слеза! Это наша, алтайская! Мне друг её поставляет.
– Я бы тоже её брал.
– Я дам вам адресок, и, думаю, он не откажет.
Пётр Ефимович предложил уже пропустить по третьей, но поручик прикрыл стопку рукой.
– Пока нет! Чуть позже!
– У вас такой колоритный батюшка! – выразил неподдельное восхищение Чудинов-старший. – Настоящий герой! Он, поди, и полный георгиевский кавалер?
Поручик кивнул головой и тут же добавил:
– Два «георгия» он получил в Русско-турецкую войну, а остальных- в Русско-японскую. Он был при генштабе, но после пятого рапорта всё-таки добился отправки на фронт. Получив от генерала Алексея Николаевича Куропаткина кавалерийское подразделение, в составе 1-й Маньчжурской армии сражался под Мукденом, там повёл своих кавалеристов в отчаянную атаку и получил последнее ранение, японская пуля прошила ему грудь навылет, и после госпиталя отцу пришлось окончательно оставить службу. Тридцать лет он прослужил верой и правдой государю.
– А фотографии ваших родителей с собой имеются? – спросил Пётр Ефимович.
– С собой нет, но парочку я в дорожный саквояж положил, – ответил Соколовский.– На одной я с родителями в саду у нашего дома, а на другой мой старший брат со своей семьёй. Эти фотографии я позже, если изволите, покажу. Может, сегодня, но только вечером…
– Да, да, полюбопытствую и буду признателен, – ответил Пётр Ефимович. – А хотите, я вам покажу свои? У меня пятеро детишек!
– Пя-я-ятеро?! О-о, да я смотрю, вы богатый родитель, коль столько наследников завели, – улыбнулся поручик.
– Я по мере сил старался, – поддержал шутливый тон попутчика Пётр Ефимович. – Да и мы с супругой любим детей! Я сам у своих родителей был седьмым ребёнком. Мы имеем трёх дочек и двух сыновей. Во-от, полюбопытствуйте! – Пётр Ефимович достал свои фотографии и протянул их поручику. Тот с большим интересом стал их рассматривать.
Пётр Ефимович с собой в дорогу взял четыре фотокарточки, снятые в салоне, и сейчас поручик Соколовский смотрел их по очереди. На первой была заснята вся семья. В центре сидели сам Пётр Ефимович и Мария Фёдоровна, по левую и правую руку от них восседали на приставленных венских стульях Николаша и Костик, причём у Костика, как всегда, была растрёпана шевелюра, а за спиной родителей выстроились дочки. На втором были сфотографированы Мария Фёдоровна и сыновья, на третьем – Галя и Зоя, старшая и младшая дочери.
– Это старшая? – спросил поручик Петра Ефимовича, задержавшись взглядом на третьем снимке.
– Галина. Моя гордость! Ей восемнадцатый год идёт. Да, моя старшая. Закончила в Семипалатинске женскую гимназию с отличием.
– Сразу видно, что серьёзная и умная девушка. Смугленькая и симпатичная.
– Она у меня в супругу. Её порода.
– Я это сразу заметил. И чем она думает заниматься дальше?
– Я, знаете ли, Николай Георгиевич, не приветствую нынешние новомодные штучки, – произнёс Пётр Ефимович. – Галя, конечно, хочет и дальше учиться и вбила себе в голову мысль стать учительницей, но я этого не одобряю и считаю, что она должна выйти замуж, нарожать детишек, воспитывать их, причём своих, а не чужих, и как следует это должна делать, а ещё помимо воспитания своих детей она обязана образцово вести домашнее хозяйство. А вот эти новые идеи, которые, как чума, распространяются повсюду и возбуждают неокрепшие умы, портят молодежь и, прежде всего, пагубно влияют на наших женщин. Предназначение женщины – быть матерью и верной спутницей по жизни, ну а остальное – от лукавого. У Галины и жених есть, он меня, кстати, встретит в Павлодаре. Он сын моего друга детства, хороший молодой человек. Самостоятельный, торговым делом занялся, имеет торговлю в Павлодаре и у нас в Семипалатинске, а сейчас хочет кое-что открыть в Центральной России. Его батюшка и, как я говорил, мой друг в позапрошлом году скончался, и теперь жених Гали продолжил семейное дело. Галя и её жених Алексей собираются пожениться в следующем году, хотя, как по мне, так я бы завтра их обоих повёл бы под венец, но у них, видите ли, свои планы, и они не очень-то прислушиваются к тому, что я говорю. Ну, да ладно, какой толк ворчать? Алексею прежде нужно одну идею реализовать. Он намерен присоединиться ко мне и тоже поедет до Нижнего.
На последнем снимке Соколовский задержал взгляд:
– А это кто?
– Это средненькая, Катерина.
– Очень удачный снимок!
Поручик Соколовский даже не расслышал, что ему сказал Чудинов-старший. Только после некоторого замешательства он пришёл в себя.
– Я по-олагаю… полагаю, это ваша средняя дочка? – переспросил он Петра Ефимовича.
