На ней были серые легинсы, а сверху белая майка. В отличие от каштановых волос отца и сестры, у нее они были черные и кудрявые. Я подумал, что она либо пошла в маму, либо красила их. Еще я подумал о множестве других вещей: о красивом шкафе, полном книг, и прикольной люстре в стиле лофт, совершенно не вписывающейся в общую картину. Я задавал себе кучу вопросов и пытался ответить на каждый из них. Думал обо всем, кроме мертвой девушки, тело которой и огромное багровое пятно на кровати выделялись на фоне всего остального в комнате.

Увидев под кроватью белый эппловский наушник, я пригнулся и сфоткал его тоже. Кто знает, что может пригодиться следствию.

– Надо сфоткать шею? – спросил я.

– Зачем?

– Тут следы рук, – объяснил я.

– Сможешь так, чтобы прямо четко было видно?

– Ее можно… подвинуть? Ну… в смысле повернуть подбородок в сторону? В смысле голову. Лицо. Тогда получится.

– Нет. Трогать нельзя. Оставь. Остальное сделал?

– Да.

– Идем.

Мы вышли и направились к последней комнате. Остановились у входа.

– Дай, – сказал он и протянул руку к фотоаппарату.

– Я сам, – отрезал я.

– Дай сюда эту ебаную штуку! – заорал он на меня, а я холодно смотрел на его открывающийся и закрывающийся рот, не понимая сути его недовольства. – Слушай меня. С тобой все ясно. Ты хороший пацан, но весь этот пиздец не для тебя. Там в комнате мертвый подросток.

Я подумал о том, что девушка на лестнице тоже могла бы сойти за подростка. Сегодня вообще тяжело определять возраст девушек.

– Слышишь? Отдай мне ебаный фотоаппарат! Тебе этой хуйни не надо, еще раз тебе говорю. Если хочешь спать как нормальный человек, то тебе лучше остаться тут.

Как я понял, он был недоволен тем, что я не слишком сильно беспокоюсь о качестве своего сна, а то, что скрыто за дверью последней комнаты, этот сон может испортить. Как хорошо, что она не была первой в нашем плане осмотра.

– Я быстро. – Заур вынул у меня из рук фотоаппарат, а я ничего не сделал, даже не пошевелился.

Он вошел в комнату, а я присел в углу коридора. Была еще одна комната в конце, очевидно принадлежавшая красивой, но, к сожалению, мертвой девушке на ступеньках. Из комнаты доносились рыдания, но дверь была закрыта. Я посмотрел на белые стены коридора и подумал, насколько тщательно эта семья подошла к обустройству. Такого не увидишь не то что в горном Дагестане, но и в Махачкале. Все было идеально, начиная с плинтусов и заканчивая лепниной в форме цветов на потолке.

Два мужика не в полицейской форме, а одетые по-деловому, поднялись к нам. Их взгляды скользили по коридору, пока они не увидели меня. Один из них, склонившись ко мне, тихо произнес самую короткую форму соболезнования на аварском. Второй, также с сожалением на лице, кивнул мне, а затем они вошли в комнату старшей сестры. Ввиду отсутствия рядом родственников жертв я решил принять соболезнования. А кем еще может быть потерянный двадцатилетний пацан, сидящий на полу в доме, где кто-то учинил кровавую бойню? Конечно, я родственник.

Я встал и осторожно заглянул в комнату, в которую мне настоятельно рекомендовали не заглядывать. Мне было интересно: чем занималась эта девочка на досуге? Каким был ее мир? Если старшая сестра поставила в комнате рояль, то что могла поставить младшая?

Я так и не увидел тело Кумсият, а значит, частично выполнил наш уговор с Зауром, хоть и заглянул в комнату. Она была обставлена высоченными шкафами с книгами и всякими фанатскими безделушками, из которых я узнал что-то из Гарри Поттера и что-то из популярных мультфильмов. А потом я увидел окровавленное покрывало, под которым были заметны очертания детского тела. Кровь едва проступила через толстую ткань, и оставалось догадываться, что под ней. Кто под ней. И эта картина запомнилась мне надолго. Я помнил ее гораздо дольше, чем тела трех других членов семьи, которые разглядел со всех возможных ракурсов. Позже я нашел этому объяснение, когда посмотрел видео популярного американского писателя о том, как писать рассказы. Там было сказано, что гораздо легче смотреть на открытый шкаф с монстрами, чем на закрытый, внутри которого кто-то острыми когтями скребет по стенке. Феномен неизвестного.

Стоя в центре комнаты Кумсият, любуясь ее огромной библиотекой, я подумал, что, пожалуй, будь у меня возможность все переиграть, я, наверное, не заглянул бы сюда. Будь у меня возможность все переиграть, то и в дом бы я, скорее всего, не зашел, ограничившись общей фотографией места преступления. Будь у меня возможность… я бы не завернул в это село.

– Уведи его на улицу, пусть подышит, – сказал Заур, и один из полицейских жестом предложил мне выйти.

Я не спорил. Полицейских надо слушаться. Так отец учил с детства.

Мы прошли мимо комнаты пианистки и начали аккуратно спускаться по лестнице, где лежало тело Асият. Я опять заглянул в ее пустые глаза, и мы вышли на улицу, но последняя мысль, промелькнувшая в голове, удивила меня самого. Я подумал, что, увидь я ее в какой-либо из махачкалинских кофеен, влюбился бы мгновенно. Встреться мы глазами и будь у меня возможность, определенно пригласил бы ее куда-нибудь и через месяц-другой женился бы на ней. Будь она жива. Но она была мертва, и теперь на ней никто не женится. Жаль, подумал я и в тот же момент вылетел из дверного проема на улицу, повернул в сторону, и меня вырвало завтраком. Ноги больше не держали меня, поэтому я упал на колени прямо в свою блевотину и подумал о том, останутся ли пятна на джинсах после стирки, а потом блеванул еще раз. Была и третья попытка, но, видимо, содержимого желудка не хватило на еще один раунд.

– Идиот, – выругал я себя за эти мысли о том, что нашей с убитой девушкой свадьбе помешала ее смерть. – Долбаный идиот.

Ко мне подошел тот самый улыбчивый участковый, мягко похлопал по плечу и протянул платок. Он ничего мне не сказал, да и мне нечего было ему сказать, кроме слов благодарности, но выдавить их из себя я не смог. Вспомнил его «как тут не закуришь», но, если бы я попытался в тот момент закурить, меня бы, наверное, вывернуло наружу всеми моими внутренностями.

Я поднялся на ноги, присел обратно на шлакоблоки и принялся оттирать рвоту с колен снегом. Через некоторое время, возможно, минут через пять, а может, и через час, из дома вышел Заур и направился ко мне. Протянул фотоаппарат.

– Я забрал флешку, считай, что купил у тебя. Сколько стоит?

Я не ответил. Заур покачал головой с легкой гримасой жалости на лице.

– Вот мой номер. – Он протянул бумажку.

Я некоторое время смотрел на нее, не понимая, зачем она мне, и Заур засунул ее в карман моей куртки.

– Позвони мне, расплачусь. Договорились?

Я кивнул в ответ, и он кивнул тоже, потом сделал пару шагов к дому, остановился и снова заговорил со мной резким тоном:

– Вот так бывает, когда не слушаешь! Говорил тебе, стой тут. Сука, вот нужно было тебе это видеть? – Кажется, следователь беспокоился за мое состояние больше меня самого. – Блядь, знал же, что пиздишь, что видел трупы. Знал же! Так, Артур… Арсен? Смотри на меня. Если ничего срочного дома нет, не езжай никуда. Дорогу завалило в нескольких местах. Придется ехать в объезд, а это минимум еще два часа по горам. Опасно, надо быть внимательным, а ты сейчас немного летаешь в космосе. На выезде из села есть поворот налево. Слышишь? Когда въезжал в село, ты должен был его увидеть. Он был справа и сразу как бы вниз. А сейчас он будет слева. Так?

– Да.

– Еще раз. На выезде из села налево. – Он произносил слова с расстановкой, но у меня с русским все было нормально. С аварским были некоторые проблемы. – …И спуск к реке. Все село окружает река. Ты к ней спустишься. Понял? Там есть здание, двухэтажное. Типа советской общаги. Сразу поймешь. Это гостевой дом. Ты слушаешь?

Я кивнул, но в целом я больше размышлял о том, чье окно второго этажа смотрит на нас. Кажется, это была комната, в которую мы не заходили, комната Асият, комната, из которой доносились рыдания.