Вглядываясь в мыс, Дэлглиш увидел конную повозку, бойко двигавшуюся среди утесника, фигурку на облучке и тоненький, как волшебная палочка, хлыст. Это была, видимо, экономка Р. Б. Синклера, возвращавшаяся домой с продуктами. Зрелище было до того уютное, домашнее, что Дэлглиш провожал повозку взглядом, пока ее не поглотили деревья, окружавшие «Прайори-Хаус». В следующее мгновение его тетя вышла из коттеджа и тоже устремила взгляд на мыс. Дэлглиш взглянул на часы: тридцать три минуты третьего. Он опустил ручной тормоз, и «купер-бристоль» медленно запрыгал вниз, ей навстречу.

Сделав шаг назад, в тень комнаты верхнего этажа, Оливер Лэтэм, смотревший на ползущий по мысу автомобиль, не удержался от смеха. Взрыв хохота в тишине пустого коттеджа испугал его самого. Нет, каково? Чудо-специалист из Скотленд-Ярда, провонявший кровью недавнего дела, спешит на сцену с очередной репликой! Машина замерла на гребне холма. Вот бы чертов «купер-бристоль» наконец сломался! Но нет, похоже, Дэлглиш просто остановился полюбоваться видом. Этот олух наверняка предвкушает негу продолжительного безделья в «Пентландсе». Что ж, его ждет сюрприз. Вопрос в том, не совершит ли он, Лэтэм, оплошности, если останется, чтобы полюбоваться происходящим и всласть позабавиться? Почему бы и нет? Он должен был вернуться только в следующий четверг, к премьере в театре «Корт»; будет странно, если сейчас, едва приехав, рванется назад. К тому же его разбирало любопытство. Он ехал на Монксмир в среду, заранее готовясь скучать. Но ему повезло: события принимали необычный оборот.

Эллис Керрисон миновала высокую живую изгородь, заслонявшую «Прайори-Хаус» от северного ветра, спрыгнула на землю и повела кобылу к стойлу по широкой ветшающей конюшне шестнадцатого века. Распрягая ее и постанывая от усилия, она вспоминала то, что успела сделать, и предвкушала предстоящий отдых. Они будут вместе пить чай – крепкий и приторно-сладкий, как нравится мистеру Синклеру, сидя по разные стороны от большого камина в гостиной. Даже в такой теплый осенний денек мистер Синклер не обойдется без зажженного камина. А перед сумерками, пока не опустится туман, они, как всегда, прогуляются вдоль моря. На сей раз прогулка не будет бесцельной: предстоит немного порыться в земле. Что ж, поставленная цель требовала собранности; какие бы умные речи ни вел мистер Синклер, человеческие останки, пусть и не в полном комплекте, требуют уважительного отношения. И вообще настало время убрать их из дому.

Часы показывали половину восьмого вечера. Дэлглиш и его тетушка отужинали и теперь сидели в гостиной по разные стороны от камина в молчании. Комната с выложенными камнем стенами занимала почти весь первый этаж коттеджа. Низкий потолок поддерживали толстые дубовые балки, пол был устлан красной карьерной плиткой. Камин трещал дровами и сыпал искрами, рискуя поджечь сложенные сохнущие рядом сучья, оставленные на морском берегу прибоем. Запах древесного дыма тянулся по дому, как ладан, воздух вибрировал в такт разбивающимся о берег волнам. Эта ритмичная, сомнамбулическая безмятежность нагоняла на Дэлглиша сон. Его всегда привлекал контраст в искусстве и в природе. Здесь, в «Пентландсе», удовольствие от контрастов подразумевалось само собой, особенно после наступления темноты. Внутри дома было тепло и светло, красочно и комфортабельно, как и полагается уютному цивилизованному жилищу. Снаружи, под низкими тучами, царствовала темень, неприкаянность, загадка. Адам представлял берег моря в ста футах под собой, кружева морской пены на холодной тверди пляжа. Перед его мысленным взором раскинулся птичий заповедник, застывший под ночным небом, с чуть колеблющимся над неподвижной водой тростником.

Вытянув ноги к огню и удобно привалившись головой к высокой спинке кресла, он поглядывал на тетушку. Та сидела совершенно прямо, что являлось для нее воплощением комфорта. Она была занята вязанием ярко-красных шерстяных носков – Дэлглишу оставалось надеяться, что они предназначены не для него. Основания надеяться имелись: его тетке подобные нежности не были свойственны. В красных отблесках камина ее длинное лицо казалось резной ацтекской маской: нависшие над глазами веки, длинный прямой нос, широкий подвижный рот. Волосы, блестевшие теперь посеребренной сталью, были собраны на затылке в большой узел. Это лицо он помнил с детства и сейчас не улавливал в нем перемен. Наверху, в ее комнате, в этом всегда можно было убедиться, сверившись с фотографией 1916 года, косо вставленной между зеркалом и рамой: на ней тетка была запечатлена со своим женихом, вскоре павшим на войне. Дэлглишу не пришлось напрягаться, чтобы вспомнить фотографию. Жених в мятой фуражке и бриджах когда-то казался ему смешным, но с тех пор превратился в воплощение романтичной влюбленности и безутешности давно минувших времен. Девушка была на полдюйма выше его и наклонялась с юной угловатостью, ее взбитые волосы были перехвачены лентой, мыски туфель едва выглядывали из-под подола юбки, подчеркивавшей ее стройность. Джейн Дэлглиш никогда не рассказывала племяннику о своей молодости, а он и не спрашивал. Других таких самостоятельных, начисто лишенных сентиментальности женщин Адам не знал. Лучше было не гадать, найдут ли они с Деборой общий язык. Дебору трудно вообразить где-либо, кроме Лондона. После смерти матери она почти не показывалась дома, а он по причинам понятным им обоим никогда не ездил с ней в Мартингейл. Сейчас Адам мог представить ее только в своей квартире в Сити, где-нибудь в ресторане, в театральном фойе, в их любимом пабе. Он привык жить по-своему, не важно где. К его работе Дебора не имела отношения, в «Пентландсе» ей тоже было не место. Однако, выйдя за него замуж, она бы проникла и туда, и сюда. Адам понимал, что в этот свой короткий отпуск обязан наконец решить, действительно ли это именно то, что ему нужно.

– Как насчет музыки? – обратилась к нему Джейн Дэлглиш. – У меня есть новая пластинка Малера.

Дэлглиш был немузыкален, но знал, что для тетки музыка значит очень много, так что его отдых в «Пентландсе» не обходился без прослушивания ее пластинок. Ее познания и предпочтения были заразительны: он уже делал для себя открытия. В своем теперешнем настроении он был даже не прочь послушать Малера.

И тут до его слуха донесся звук мотора и шорох шин.

– Господи, кого это принесло? – спросил Адам. – Надеюсь, не Селию Колтроп?

Мисс Колтроп нужно было твердо давать от ворот поворот, иначе она норовила наведываться каждый день, портя одиночество его отпуска на Монксмире условностями пригородного светского ритуала. Особенно ловко у нее получалось заставать в коттедже Дэлглиша. Представительный свободный мужчина являлся для нее естественной добычей. Даже если сама она на него не покушалась, претендентки имелись всегда. Селия не могла допустить, чтобы хоть что-нибудь пропало зря. В одно из его посещений она устроила в честь Адама вечеринку с коктейлями – настолько неуместную, что она даже пришлась ему по вкусу. Монксмирские обитатели, казалось, увидевшие друг друга впервые в жизни, под рассеянные вежливые разговоры жевали канапе и тянули дешевый шерри в розово-белой гостиной Селии. Снаружи в это время завывал штормовой ветер, а в прихожей громоздилась куча зюйдвесток и фонарей «молния». Вот это контраст! Но не следовало превращать его в привычку.

– По звуку похоже на «моррис» мисс Колтроп, – определила Джейн Дэлглиш. – Наверное, она привезла племянницу. Элизабет только вчера приехала из Кембриджа, выздоравливать после ангины.

– Значит, ей место в постели. Но гостей, пожалуй, больше, чем двое. Кажется, я слышу блеяние Джастина Брайса.

Адам не ошибся. Мисс Дэлглиш распахнула дверь гостиной, и через окошко входной двери проник свет автомобильных фар. Смутные тени постепенно преобразились в знакомые фигуры. К тетке Дэлглиша нагрянул чуть ли не весь Монксмир. Пожаловала даже Сильвия Кедж, хромая секретарша Мориса Сетона, в свете фар прыгавшая на своих костылях к двери. Мисс Колтроп медленно двигалась за ней следом в готовности поддержать ее. За ними шагал Джастин Брайс, продолжавший оглашать темноту несвязными возгласами. Рядом с ним шел дылда Оливер Лэтэм. Замыкала шествие хмурая и неуверенная Элизабет Марли, вобравшая голову в плечи и спрятавшая руки в карманы жакета. Она еле передвигала ноги и вертела головой, словно давала понять, что не имеет отношения к остальной компании.