И суточный цикл его жизни завершался бессознательно. Без фоновых сновидений. Лишь изредка ему снилось что-то прекрасное и смутно знакомое. Но воспоминаний о сне не оставалось никогда, и утром цикл начинался с чистого листа, и далее прокручивался снова и снова.

     Но все эти годы, сознательно и неосознанно, он стремился к тому, что так редко являлось ему во сне, что виделось, возможно, темным силуэтом на ослепительно ярком фоне.

     И вот теперь, ведя машину, он пытался наивно обмануть себя, посмеиваясь и подшучивая над собой и попросту прогоняя мысли о той сумасбродной девчонке, когда-то давно, десять лет назад и в прошлой жизни пригласившей его на белый танец.

     Оказалось, он не забыл, он помнил ее всегда.

     Девчушка – василек, чудо чудное с голубыми глазами.

     Шутка ли, спустя десять лет вспомнить все!

     А, может быть, ничто и не забывалось?

     «Э-хе-хе, – снова усмехался он. – Придет же такое в голову! А вдруг – и в самом деле? Вдруг ждет? Меня? Чушь! Смех!»

     И знал, конечно, знал, что очень хочет, чтобы она ждала его. Зачем, казалось бы, ему было это нужно? Что ему в той пигалице с льняными волосами вдруг понадобилось?

     Все было очень просто.

     Он вдруг понял, что все десять лет носило его по, когда бурным, когда тихим, но всегда чужим водам, и он устал, устал мотаться вдали от берегов. И вот почудилось ему, что его берег, единственно родной берег мог быть там, где цвели васильки. Каков чудак!

     И он все хитрил перед собой, все ерничал, не желая сдаваться… или желая, но не желая… В общем, заморочил он себе голову, как умел.

     Перед самым въездом в город он попал на новую, только недавно отстроенную дорожную развязку. Покружившись по незнакомым дорогам, он и не заметил, как оказался на городских улицах. Он узнал их сразу, на душе было радостно, но то первое чувство, к которому он готовил себя, оказалось размазанным по новому серпантину. Ему было интересно и радостно, но он ждал чего-то большего, а его-то и не случилось. Правда, еще он ощущал странную дрожь в груди и в руках, и не мог понять, отчего она происходит.

     Он мог бы сказать, что пребывал в смятении, но не был уверен, что это слово полностью объясняло то, что с ним происходило.

     Не думая, где проведет ночь, он вел свой автомобиль по улице, где когда-то жил сам, где жила девчонка-василек. Когда-то жили…

     Впереди, у самой дороги горбились лиловые в свете фонарей кусты сирени. Гиль помнил их цветущими, он обонял их запах. Как разрослись… Последний поворот и…

     Он не успел додумать, что будет там, за поворотом.

     Кто-то живой стремительно выскочил из-за кустов на дорогу, прямо под колеса.

     Гиль резко ударил по тормозам и выкрутил руль, насколько мог, не думая, действуя автоматически.

     Он не видел, не успел рассмотреть, кто то был, мальчик, девочка или какое другое живое существо. Кто-то был, кто-то остался стоять на дороге целым и невредимым, когда он каким-то чудом увел машину в сторону.

     Авто неслось по мокрому асфальту, закручиваясь все быстрей. Он крутил руль влево, вправо, пытаясь остановить вращение, но ничто не помогало.

     Возможно, у него был шанс уцелеть, будь улица пуста.

     Но не была.

     Не успевший затормозить встречный самосвал боднул его в бок, поддел и бросил. Легкая, словно жестянка, его машина подлетела вверх, зацепилась передними колесами за высокий в этом месте бордюр, перевернулась в воздухе и, ударившись об освещавший все происходящее столб, рухнула на землю.

     Оглушенный ударом, ослепленный то ли фарами самосвала, то ли совсем другим светом, Гиль ощутил полет и перегрузки. Еще он слышал звон рассыпаемого по асфальту стекла, какой-то визг и скрежет. Звон перешел в высокий и невыносимый тон и резко оборвался, и он, не успев ни удивиться, ни испугаться, ни даже приготовиться к чему-то, нырнул в глухую темноту, будто в чернильницу.

     Позже, значительно позже, уже в другой жизни и в другой вселенной, некое гнетущее и давящее чувство вернуло ему ощущение существования.

     И то была боль.

     Его куда-то несли на носилках, и кто-то суетливо подбирал все падавшую вниз его руку. Правую, левую? Не разобрать… В следующий раз он ухватился за сознание от бившего прямо в лицо яркого света. Кто-то суетился подле, он никого не видел, но знал, что это так.

     Так должно было быть.

     Так и было.

     – Очнулся, смотрите-ка… – послышался голос, глухой и далекий, словно из параллельного мира.

     В поле замкнутого охватом его зрения пространства проник кто-то темный, не определяемый по другим признакам. В глухом пространстве жил туман, и он клубился, переливался, наплывал, струился и истекал. Пространство самоочистилось, и без тумана фигура темная таинственная превратилась в фигуру, облаченную в белое.

     – Ты… – мучительно просто осознал он главное.

     – Молчи, молчи, – подалась она вперед и накрыла его губы горячей своей ладонью. Что-то теплое капнуло ему на лицо. Еще раз, и еще…

     – Потерпи, Гиль, – услышал он.

     Она не забыла его, не забыла…

     Прикосновение ее пальцев не уняло, но сделало неважной боль. Проваливаясь вновь в теплую, мягкую пустоту, столь близкую к небытию, все же успел кое-что понять.