Автобус был забит до отказа разношерстным людом, и Антон, испытав маленькое потрясение от такого его количества в столь неурочный час, уже давно перестал воспринимать вдавленный в застоявшийся воздух гул голосов. Старый трудяга-извозчик резко вздрагивал на просевших рессорах, и Антон всеми своими внутренностями, слившимися, казалось, с монолитным нутром людской массы, чувствовал каждый бугорок и каждую ямку на разбитой дороге.

     Но вот и остановка.

     Сделав выдох, Антон ткнул локтем в чей-то живот, втянув голову в плечи, ушел от удара по ней никелированным предметом, уперся плечом во что-то мягкое и податливое и вывалился из автобуса. Следом за ним на остановку выплеснулся клубок возгласов и мыслей:

     – Проспал, черт!

     – Ой-ой-ой! Куда же вы!

     – …вот так и стойте…

     – Я же вам не кровать…

      – …давно за ним наблюдал…

     – Тише вы, – пробормотал Антон, со сдержанным любопытством рассматривая то место на плаще, где еще минуту назад была пуговица.

     Автобус ушел, и улица опустела.

     Не сказав ничего больше, только вдохнув полной грудью прохладного чистого воздуха, Антон обогнул темневшие тут же кусты и маленькой тихой улочкой медленно побрел домой, с удовольствием ощущая под ногами не скользкую жижу, а надежную мерзлую землю. Голова его слегка кружилась, покуда из легких не выветрились последние остатки автобусной атмосферы. Он шел не спеша, наслаждаясь жизнью вообще, как вселенским феноменом, и связанным с ней своим бытием, и в тот миг, помнится, ему ни о чем не думалось. Вообще. Жизнь затапливала его ощущением своей полноты, душа его почти вошла в равновесие с окружающим миром, но когда, казалось, до полного слияния с ним оставался вдох или два, чей-то окрик, такой неуместный и несвоевременный, неожиданно прозвучавший в тишине, не дал достичь полной гармонии.

     – Молодой человек! Эй!

     Антон оглянулся.

     – Это вы мне?

     – Вам, вам. Пожалуйста!

     На пороге открытой освещенной двери парикмахерской с горящей над ней соответствующей вывеской стояла, переминаясь с ноги на ногу, девушка в белом халате, накинутом поверх выглядывавшего из-под него платья.

     – Понимаете, – торопливо стала она объяснять, когда Антон подошел ближе, – закрывать уже пора, а тут мужчина какой-то зашел, в кресло уселся и уходить, похоже, не собирается. А я одна, и помочь мне некому…

     Девушка была очень стройной, даже хрупкой, довольно высокой, с волосами, горящими расплавленным серебром в свете неона. Но лица на фоне светящихся дверей было не разглядеть, лишь абрис, силуэт. Девушка показалась Антону экзотическим, завернутым от холода в марлю цветком, занесенным сюда, в неподходящее совершенно место, неведомым ветром. Он вдруг испугался, что новый его порыв унесет ее еще дальше, с этого крыльца и из этой жизни, поэтому поторопился предложить ей войти, и сам спешно прошел следом.

     Пройдя через небольшой зал ожидания с пустующими стульями вдоль стен, дверь направо из которого вела в женский зал, он попал в комнату еще меньших размеров, залитую ярким электрическим светом. В ней у окна перед одинаковыми зеркалами, умывальниками и тумбочками с принадлежностями, спинками друг к другу стояли два парикмахерских кресла. В одном из них, сильно съехав вниз по спинке и вытянув далеко вперед ноги, полулежал человек и, не мигая, пристально смотрел на бесконечную череду своих отражений в зеркале.

     – Вот, полюбуйтесь, – указала из-за плеча Антона девушка. – Молчит и не уходит.

     Антона поразил отрешенный взгляд незнакомца: тот словно не видел ничего вокруг. Он оглянулся на девушку и, наклонив голову, постарался ободрить ее взглядом. Потом, подойдя к запоздалому посетителю и положив руку ему на плечо, сказал ему:

     – Пошли, друг. Нам уже пора.

     Незнакомец вздрогнул от неожиданности прикосновения и резко оглянулся, однако в глазах его Антон не заметил ни тени испуга.

     – Надо же! – удивилась девушка. – А я ему прямо в ухо кричала, но он словно ничего не слышал.

     Мужчина в кресле мотнул коротко стриженой головой, словно прогоняя сон или какое другое визуальное наваждение, поднялся на ноги и, ни на кого не глядя, направился к выходу.

     «Не по сезону одет ты, братец, – подумал вослед ему Антон, со смешанным чувством удивления и жалости провожая глазами удаляющуюся щуплую фигуру. – Неужели бродяга? Неужели они еще есть у нас?»

     Незнакомец, кутаясь в худой пиджачишко, уже брел по тротуару за окном. Брюки были длинны ему, поэтому он разрезал штанины спереди, и они тащились за ним двумя грязными шлейфами, собирая и увлекая за собой окурки, обрывки газет, пивные крышки и всяческий другой мусор. Антон провожал его взглядом до тех пор, пока тот не исчез за кустом, из-за которого несколькими минутами раньше вышел он сам.

     Убедившись, что бродяга удалился, Антон повернулся к девушке, и только тогда как следует рассмотрел ее. Алые припухлые губы, чуть вздернутый нос – ничего необыкновенного, вот только во взгляде явственно читалась некая напряженность.

     – Вот и все, можете закрывать свой дворец на ночь, – улыбнулся Антон, и глаза девушки слегка оттаяли с ответной улыбкой.

     – Да, спасибо, вы меня здорово выручили.

     Антон улыбнулся:

     – Всегда рад помочь, обращайтесь.

     Девушка засуетилась, запирая на ночь парикмахерскую и, казалось, совсем забыла про Антона. Почувствовав себя лишним, он спустился с крыльца и, оглянувшись, поинтересовался:

     – Может, проводить вас домой? Чтобы вечер гарантированно закончился благополучно?