– Я приношу свои извинения, – придав лицу серьёзное выражение, проговорил он, после чего сложил руки на груди, соединив подушечки больших пальцев, словно изображая летучую мышь, и поклонился мне. После чего он сказал ещё что-то, что я не вполне разобрала, уловила только какую-то незнакомую форму слова «страх» и «вина».

В последнюю секунду остановив себя от мотания головой, я приложила к шее над ключицей указательный и средний палец правой руки, призывая брата к молчанию. Глаза моего надзирателя сузились – видимо, я допустила какую-то неточность в исполнении этого жеста. Впрочем, судя по выражению лица Ришана, он либо не заметил моей ошибки, либо не придал ей значения. Продолжая улыбаться, мальчишка плюхнулся на край постели и обхватил руками мою ладонь точно так же, как и в нашу первую встречу.

– Я рад… – несмотря на просьбу помолчать, вновь заговорил он, и не затыкался следующие минут десять точно. При этом мне опять не удалось разобрать ни слова из того, что он мне сказал.

«Плохо, – подумала я, старательно изображая внимательного слушателя. – Такими темпами на люди я смогу показаться только лет через сто. Кстати, надо будет непременно спросить у Васта, какова здесь средняя продолжительность жизни».

Через некоторое время бесконечная болтовня Красного господина поместья Лундун, видимо, надоела лекарю. Дождавшись небольшой паузы между фразами, Чатьен Васт что-то сказал мальчику негромким, но твёрдым голосом. На круглощёкой мордашке тут же отразилось огорчение.

– Я ещё приду, – уверенно сказал Ришан, обращаясь ко мне, после чего засунул руку в карман плаща и достал оттуда какой-то фрукт лилового цвета с мелкими красными пятнышками, который и вложил в мою ладонь. – Доброй ночи, Шиануся.

И ушёл, на этот раз, видимо разнообразия ради, воспользовавшись дверью.

– Я ничего не поняла, – дождавшись, пока стихнут шаги за дверью, обречённо призналась я.

Чатьен Васт наградил меня странным взглядом.

– Брат любит тебя, – через некоторое время, явно старательно подбирая слова, чтобы одновременно и точно передать суть, и чтобы я смогла понять, сказал он. – Он спрашивает о тебе каждый день.

Я нахмурилась.

– Почему?.. – я замолчала на полуслове, не в силах правильно сформулировать вопрос – слов в моём запасе всё ещё катастрофически не хватало. Впрочем, когда это меня останавливало? Пришлось импровизировать. – Никого нет. Ты и я. Почему?

– Нельзя, – последовал лаконичный ответ.

О, вот это слово я знаю прекрасно! Мой надзиратель повторял его по сто раз на дню. Иногда меня так и подмывало спросить: а что мне вообще можно? Но я не могу этого сделать. Потому что, как минимум, не знаю, как звучит слово «можно».

Дни сменялись один другим, и я медленно, но верно сходила с ума. Вынужденная изоляция, щедро сдобренная постоянным стрессом и изматывающими нагрузками как физическими, так и интеллектуальными, сделала своё дело: не выдержав морального давления, я начала срываться на единственном человеке, находящемся рядом со мной.

– Ненавижу! – в один из дней у меня окончательно сорвало крышу, и я запустила в лекаря чашей с травяным настоем, от которой тот, впрочем, довольно ловко увернулся. Чаша ударилась об пол и со звоном развалилась на несколько неровных осколков, а её содержимое жёлто-зелёной лужей растеклось по полу. – Исчезни! Сдохни!

Первое слово я выкрикнула на местном языке, а вот два других – на своём родном. Стоило только мне перейти на родную речь, Чатьен Васт тут же оказался рядом и решительно накрыл ладонью мой рот. Внутри меня всё ещё клокотала ярость, так что я не придумала ничего лучше, как укусить его за палец. Мужчина изумленно ахнул и отдёрнул руку, наградив меня укоризненным взглядом: я умудрилась прокусить тонкую кожу между большим и указательным пальцами, и теперь из ранки вытекали крупные капли алой крови, почему-то переливающейся голубоватыми бликами.

Тяжело дыша, точно загнанная лошадь, я с сожалением смотрела на отпечатки своих зубов на чужой ладони. Гнев уже успел отступить, оставив после себя горькое послевкусие.

Лекарь каменным истуканом замер возле меня. Вторая его рука придерживала меня за плечо, страхуя от возможного падения с кровати, так как, несмотря на все тренировки, я всё ещё не была способна очень долго самостоятельно поддерживать корпус в вертикальном положении. Я мрачно уставилась на чужую ладонь на своём плече, затем перевела взгляд на пятна крови на бледной коже.

Тяжело вздохнув, я сложила руки на груди, изображая «летучую мышь», и слегка наклонилась вперёд:

– Я приношу свои извинения, – проговорила я клише-фразу, принятую здесь.

– Нет нужды, – последовал не менее клишированный ответ, произнесённый безжизненным голосом.

Я по привычке дёрнула головой, но остановила себя на середине этого непроизвольного жеста, после чего вскинула правую руку в жесте «нет», старательно придав руке нужное положение.

– Есть нужда, – возразила я. – Я… – мне, как всегда, не хватило слов, чтобы выразить всю глубину своего сожаления, поэтому я взяла мужчину за руку, понукая его установить ментальный контакт, чтобы я могла просто передать ему свои эмоции напрямую.

– Нет, – последовал категоричный ответ. Кровать тихо скрипнула под весом Чатьена Васта, когда он опустился на край совсем близко ко мне, чего раньше никогда не делал, предпочитая сохранять между нами социально приемлемую дистанцию. – Ненавидь меня, но говори со мной. Говори неправильно. Я буду исправлять. Я помогу.

– Я знаю, – я вцепилась мёртвой хваткой в широкий рукав ханьфу лекаря. – Я не хотела обидеть вас.

Чатьен Васт тут же исправил последнюю фразу, и я тяжело вздохнула: вот в этом и была, в общем-то, проблема. Время шло, а у меня складывалось такое ощущение, будто я стою на месте. Это убивало.

– Я устала, – призналась я. – Ничего не получается.

– Ложь, – возразил Васт. – У тебя всё получается. Ты несправедлива к себе. Дай себе ещё время.

Я недовольно скривилась.

– А оно есть? – я прямо посмотрела в спокойные карие глаза напротив. – Нельзя прятаться вечно.

– Нельзя, – согласился лекарь. – В этом нет нужды. Но и спешки нет. Продолжай заниматься.

Очередной тяжкий вздох сорвался с моих губ. Взгляд вновь сам собой вернулся к следам моих зубов на чужой руке.

– Я сожалею, – кивнув на рану, повторила я, затем вновь склонилась в просьбе прощения: – Я приношу свои извинения.

Руки лекаря привычно легли на мои локти, слегка приподнимая их вверх, корректируя позу.

– Я принимаю твои извинения, – отозвался мужчина фразой, которую я так хотела услышать, но которую по правилам нельзя было произносить в ответ на извинения. – Продолжай заниматься.

До позднего вечера Васт был занят какими-то своими делами в соседней комнате, примыкающей к моей. Я же посвятила время попыткам растормошить собственные вялые нижние конечности: я поставила перед собой цель встать на ноги и дойти до окна, чтобы увидеть что-то, кроме опостылевших четырёх стен. После нескольких часов экзекуции встать мне всё-таки удалось. Правда на этом успех и закончился: продержавшись на ногах от силы секунды три, я навзничь плюхнулась на пол, разразившись истеричным смехом. На шум, естественно, сразу же явился Чатьен Васт.

– Что случилось? – насторожено спросил он, застав меня разлёгшейся на полу.

– Не хочу лежать, – объяснила я. – Хочу на улицу.

– Нельзя, – последовал привычный ответ.

– Я знаю, – горько усмехнувшись, отозвалась я, после чего с тоской посмотрела в сторону окна. Лекарь проследил направление моего взгляда, после чего нагнулся, осторожно подхватил меня под колени и спину, но вместо того, чтобы вернуть на кровать, подошёл вместе со мной к окну.

Прямо перед окном росло огромное раскидистое дерево, покрытое мелкими бледно-жёлтыми цветками, напоминавшими цветы вишни. Мимо него шли несколько дорожек, выложенных камнями. Между дорожками ровным ковров зеленела трава. Подняв голову, я увидела кристально чистое небо, окрашенное багрянцем заходящего солнца.