Я старалась не смотреть под ноги – на крыло самолета, представляя, что лечу самостоятельно. Впереди было бескрайнее небо, и я одна в нем. Резкий подъем, заставил заскользить по крылу. Приблизившись к стойке, приготовилась, согласно договоренностям. Еще один подъем пришпилил меня к не самой удобной железке.

– Сейчас начнется аттракцион, – говорила я на камеру. – Сначала несколько поворотов, а затем мне обещали незабываемое пике.

Первый крен заставил замереть в неудобном положении. Обзор больше не завораживал. Окружающая действительность скорее начала напоминать топографическую карту. Четко разделенные участки, очертания леса, города, бежевые полосы тропинок и темная прямая – магистраль.

– Становится скучно, – заметила я и опустила камеру к тросу.

Затем отстегнула карабин. Следующий поворот пошел веселей. Я неосознанно вцепилась в стойку рукой, практически повиснув на железной балке. На долю секунды приятная щекочущая рябь в купе с завораживающим чувством прокатилась по телу. Это были короткие мгновения, когда я чувствовала себя живой.

Биаплан выровнялся, снова плывя по воздуху параллельно земле. Я еще раз подошла к краю крыла и уставилась вперед. На этот раз даже не пытаясь высматривать что-то вокруг, а отдаваясь чувству полета без страховки. Прежде чем волна ощущений стала притупляться, пилот решил начать снижение.

Я отступала назад спиной медленно, наблюдая за увеличением угла спуска. Сопротивление воздуха ускорило мое движение и заставило отлететь назад, попутно цепляясь за стойку, к которой меня и пришпилило в итоге. Заняв более-менее удобное положение, засмеялась и перехватила камеру, показывая зрителям, что происходит вокруг.

Перед глазами виднелась земля. Она стремительно приближалась. А воздух, который я вдохнула несколько секунд назад, не желал выходить из легких, ударяя в голову. Напряжение росло, а пальцы стало ломить. Только сейчас я осознала, что впивалась ими, заставляя скорее всего побелеть костяшки. Мы как будто камнем падали вниз, небольшая дрожь в теле показывала мое возбужденное состояние. Казалось, я не дышала.

Когда летчик почти приблизился к земле, он выровнял штурвал и снова задрал нос самолета, поднимая нас ввысь. Быть может, мы не так уж и приблизились, а так только казалось. Но это было приятно. Когда вновь вернулась возможность полноценного вздоха, я отлепилась от железки и прошла вперед, вытянув камеру.

Голубая даль манила. Внизу блестела речушка, прорезая сквозь лес заковыристый путь. Легкая дымка заволокла травянистую местность. А золотистый луг, поддавшийся порыву ветра, будто плыл. Потоки воздуха раскачивали колосья, создавая волну. Приятная нега расплылась по коже.

Спокойное ровное движение в воздухе говорило о том, что полет подходит к концу. Я легла у стойки, свесив ноги по обе стороны от нее, и направила камеру на себя сверху.

– Итак, подытожим, – задумчиво сказала я, всматриваясь в облака. – Сам Винг Вокинг на любителя экстрима не произведет впечатление. Конечно, отсоединение от страховки сделает прогулку нескучной. А так… – произнесла я, пожимая плечами. – Здесь красиво, высоко, все дела, но безопасно, как при просмотре облаков из иллюминатора. В общем, с Вами была я, Алексия Ровина, и это канал «Скучный экстрим». Ах да, и не вздумайте это повторить!

Я опустила руки рядом с собой и вздохнула. Снова внутри ничего. Полет закончился, опасность миновала, и появилась апатия. Как меня достала эта пустота.

Самолет приземлился. Я встала с крыла и нацепила улыбку.

Рядом с посадочной полосой виднелся лимузин. Ну что ж, видимо Максу сообщили о прямом эфире. И верно, меня встречал личный шофер. Он покачал головой и спросил, когда я подошла:

– Алексия, что ты вытворяешь?

– Тебе за нравоучения не доплачивают, – отрезала я, усаживаясь в машину, и добавила: – Закрой перегородку.

Ян ухмыльнулся и отсалютировал. Он работал у нас давно, когда еще был жив папа. Знал меня неплохо и привык к моим выходкам. Собственно, потому и ему позволялось многое. Это был самый близкий мой человек.

Пустырь сменился, за окном мелькали улицы незнакомого города чужой страны. Сюда мы приехали по делам Макса. У него было их очень много, в отличие от меня, потому что мои давно и успешно передали ему. Это было веление отца – муж, по совместительству его протеже, должен заправлять компанией, а я… Казалось, мы с папой были совсем чужие, а Макс заменил родного дитя.

Когда-то все было иначе. Наша семья всегда была дружной. Папа не баловал нас своим присутствием в связи с постоянными разъездами, но я всегда чувствовала его поддержку. Да и мама компенсировала нехватку второго родителя. Мы были очень близки, общаясь скорее как подруги. Мама смогла найти подход к пятнадцатилетнему подростку.

Но все изменилось враз. В тот вечер мы с мамой возвращались домой. Воспользовавшись папиной занятостью, мы провели выходные вдвоем в загородном доме. Ласковое солнце и теплый денек подогревали наше настроение. А подступающий закат подгонял домой. Оживленную беседу прервал оглушительный автомобильный сигнал.

Обрывки памяти доносят панический взгляд мамы, ее ногу, вжимающую педаль тормоза, и жуткий стук, перерастающий в скрежет. Мама вскрикнула и качнулась вбок, а в стекле, покрываясь сеточкой, отражался переворачивающийся мир. Находясь под действием центрифуги, я прикрыла глаза и лишь жмурилась от ударов, наносимых взбесившейся машиной. Очередной толчок принес новую боль в плече, на которое я приземлилась при остановке. Еще один рывок, и машина остановила движение, паркуясь на двери с моей стороны и блокируя выход.

Кое-как развернувшись и сумев отстегнуться, увидела маму. Ремни безопасности на водительском сидении удерживали ее надо мной. С трудом я встала и высвободила маму, но, стоило это сделать, как она застонала и свалилась, не сумев удержаться. Рухнув, я скорчилась от боли, схватившись за ушибленный затылок. Мама помогла мне подняться, однако сама едва ли стояла уверенно. Голос ее был взволнованный и слабый, но звучал успокаивающе, что не давало мне впасть в панику. Хотя тело предательски вздрагивало – приходило осознание того, что произошло.

Мама в моих глазах была героем. Она смогла встать, упереться в сиденье и выбить остатки лобового стекла. Только в этот момент я увидела у нее кровь. Черная накидка до того момента маскировавшая пятно, от резких движений сбилась, явив взору багровую часть блузы, бывшую ранее светло-серой.

Я плохо помню, как мы выбрались и оказались на земле. Мама стремительно теряла силы. Вот она помогала мне выбраться из машины и позвонила в скорую, а вот, уже не в силах идти, упала. Я бросилась к ней и пыталась остановить кровотечение, плохо понимая, что для этого необходимо делать. Мои руки вжимались в рану, а дрожащие от напряжения пальцы буквально чувствовали, как из мамы выливается жизнь. Она тоже это чувствовала и даже успела проститься. Мне этого так и не удалось. Давясь слезами и всхлипывая, я пыталась ее подбодрить, так и не успев сказать самого важного. Когда пульсирующий поток перестал врезаться в мои ладони, я перешла к непрямому массажу сердца. За этим меня и застали врачи, приехавшие глубокой ночью. Они смогли оттащить меня от мамы только после того, как вкололи успокоительное. Папу я увидела в больнице, он долго обнимал меня, гладя по голове, пытаясь поддержать, но голос его периодически срывался. Это вызвало приступ истерики, сопровождающийся вызовом медсестры и приемом лекарств. Кажется, с того дня появилась отстраненность.

Дальше все пошло кувырком. Авария стала трагедией для нашей семьи. Чтобы пережить гибель жены, папа убрал все напоминания о ней. Сначала мы перестали говорить о маме, затем были выкинуты все ее фотографии и вещи. Следующим ударом для меня стал переезд. Мы с папой совсем отдалились. Вышло, что вместо одного родителя, я будто потеряла обоих.

Новая обстановка и знакомства могли бы отвлечь меня, но лишь погрузили в пучину дикого одиночества. Возвращаясь в новый шикарный дом, прощаясь со своими «липовыми» друзьями, оставаясь наедине со своими мыслями, я оплакивала нашу старую жизнь и потихоньку замыкалась в себе. Дежурная улыбка стала постоянной, сама я считалась главным весельчаком в любой компании, а дома сходила с ума. Отец сторонился меня, пропадая на работе.