– Поделись. Уверен. Я пойму. – Хищник замер от девочки на расстоянии вытянутой руки, не смея на неё давить нарастающей тревогой и одновременной зависимостью. Но когда она заговорила, я задохнулся от ужасного прозрения:

– Это было странно. Казалось, что взбунтовались все мои неврологические функции. Сначала проявлялось слабое свечение. Туман в глазах. Было такое ощущение, словно мигрень проверяла почву. Осторожно. Как ночной квартирный вор – ювелирно, точечно. – Она помедлила, а ржавый комментатор предоставлял отчёт:

– Мигрень? Ассоциированная? Хм. Неврологическое заболевание. Со спорной не выявленной патофизиологией. Тактика не лишена изящества. Кто же автор?

Я не успел сосредоточиться на предположениях, как она продолжила:

– Но постепенно признаки усиливались.

– Галлюцинации?

– Да, – торопливо избавляясь от недавних слёз, она заволновалась. – Неясно, мутно, размытые очертания, всполохи. А потом появились силуэты.

– Людей? Предметов?

– Нет, это, скорее, были существа. Мне показалось, четвероногие. Фу! Моя гиперосмия стоила мне непрекращающейся тошноты с логическим продолжением. Такие отвратительные запахи… А потом тени стали приобретать объём.

– Что?! – Хищник уже боролся с экстренной мутацией. А Камилла смутилась:

– Ну, знаешь. Это ведь галлюцинации – зрительные, обонятельные и наконец, тактильные симптомы ауры. А потом изматывающая головная боль. И как следствие, физическое и душевное истощение, апатия и мысли о самоубийстве на десерт. Вот такой букет. Родители не знают. Им нельзя так волноваться. – Камилла пошла вдоль горшков с деревьями, удаляясь от меня и неприятного разговора. А зверь уже спешил с очевидной констатацией:

– О, пока мы прохлаждались с инфарктом миокарда, у инферналий был банкет. Сначала псы атакуют только разум. Девочка выразилась точно – проверяют почву. Но в данном случае, им не повезло. И не твои метки явились решающим фактором. Дело в самой Камилле. Она обладает гипертрофированной внутренней цензурой. Максимальный уровень критичности. Поэтому моим собратьям ничего не оставалось, как прессинговать непосредственно головной мозг. Неврологические функции. Но в планах материальное воплощение. Жди инвазивных симбионтов в гости. Будут дюже агрессивные, собаки.

Я подавил утробный рык и, сосредоточившись, заглушил в себе все голоса, кроме рационального разума:

– Я хочу вернуться к тактильным ощущениям.

– О, – она передёрнула плечами и зажмурилась. – Никакой симпатии эти существа у меня не вызывали. Холодные и скользкие на ощупь.

– На ощупь?! Ты их чувствовала?

– Сначала я испытывала онемение в руках, на лице и шее. А потом сильное давление. Я задыхалась. Тогда родители и вызвали карету скорой помощи.

Отвлекая себя от наступающего пароксизма, я схватился за полы рубашки. Но пуговицы не попадали в петли. Руки тряслись. Пока она не прошелестела:

– В первый раз.

– Тебя не госпитализировали сразу?!

Она горько рассмеялась и покачала головой:

– Госпитализировали. Но я уехала из неврологии. Возвращали трижды. А сегодня сразу после капельницы с гидрокортизоном и метадоном вызвала такси и…

Покрываясь мурашками ужаса, я перебил:

– Ты на опиатах?!

Она едва коснулась сочувствующего эмпата померанца и тяжело вздохнула:

– Внутривенно. Больше ничего не помогает.

Я возмущенно рванул через всю оранжерею прямо в распахнутой рубахе и заломил в жёсткие объятия независимую королеву:

– Иди сюда, непослушная девчонка. Как ты могла сбежать? Зачем? – Но хищник был остановлен её бронёй. Обездвиженная мёртвой хваткой, тихая Камилла глубоко дышала в мою каменную грудь, а меня пилил зубодробильный хохот:

– Как девочка наивна. Считает, что обязывает тебя собой. Ты настолько органичен, что твоему самопожертвованию, которое не что иное, как завуалированный вампиризм, приписали патологическую природу. А ты не жертва её проблем, ты – их источник. Молодой человек, своей агрессией Вы демаскировали свою аппетитнейшую пассию. Что с того, что ты усилил её охрану, оцепил периметр. Но надо ж было так разнести её внешнюю ментальную броню! Гордон, ты – варвар!

Хищник задыхался гневом, и чтобы не раздавить девочку, освободил её от тесных оков и подвёл к мешку с раковинами:

– Прости. Приступим к работе. Что мне делать?

– Давай экипироваться. Раствор, инструменты, а это материал. – С той же деликатной ловкостью королева вернула мне опрятный вид, и пока я удивлялся её «техничности», уже завязывала на мраморной свае фартук и посвящала в тонкости художественной мозаики и облицовки. Бархатное контральто снова пленяло завораживающими нотами. А звонкий померанец исцелял монстра от хандры.

Мы смотрели на резвящихся собак в саду.

– Как Жак подрос! – Камилла восхищённо покачала головой, и удивительные прозрачно-золотистые глаза заискрились на солнце. – Он будет исполином!

– Боюсь, что скоро мне будет непросто удерживать его даже на строгаче.

– Тебе?! Да ты свободно жонглировал стокилограммовой Ли! – Она высмеяла мои жалкие попытки сохранить статус заурядного индивида. Но обнаружив на моём лице немалую досаду, на удивление, тут же подыграла. – Но в любом случае, здесь не физическая сила союзник. Посмотри на меня и Ли. Всё дело в воспитании.

– Не знаю, какие проблемы в моём воспитании, но когда Жак видит тебя и Лику, ему окончательно и бесповоротно сносит башню.

– О, не одному ему. – Тепло улыбаясь, леди увлеклась перебиранием ракушек и не расслышала мою нецензурную ремарку. Я напрягся, хотя понимал, что она говорит всего лишь о собаках. Но озабоченное животное уже несло:

– Похоже, что у вас с Ликой одинаковые проблемы. – Я опустил голову, делая вид, что подбираю осколки камня с пола. – Удивляюсь, как при таком количестве претендентов ты до сих пор не замужем. Или твоё сердце до сих пор не занято?

Камилла не оторвала оценивающего взгляда от иссохшего, с налётом соли, чучела морской звезды, зажатой в резиновой перчатке, но лукаво сузила глаза:

– Какой неожиданный вывод, падре. Меня поражает Ваш консерватизм. Когда это «занятое сердце» являлось решающим фактором для удачного замужества?

– Фу-у… Неужели ты настолько прагматична? А любовь? – Я вопрошал с деланным пафосом, но меня уже колотила мелкая дрожь.

– Я предпочитаю не болеть, чем потом лечиться. – Камилла отвлеклась от панно, а я рассмеялся, открыто лаская взглядом причину своего существования:

– Видимо, ты ещё не испытала ничего подобного, чтобы поменять своё мнение. – Несмотря на мою надменную усмешку, от неё не скрылась печаль в неожиданно осипшем смехе собеседника.

– Ну, судя по твоей патетике, ты безнадёжно болен, – Камилла поставила диагноз и нахмурилась. Бархатное контральто приобрело требовательный тон. – А тебя-то почему это волнует? Мы же договаривались.

Я скорчил за её спиной такую вымученную мину, что впечатлил свою собаку до икоты, но отбился правдоподобным алиби:

– Хочу выяснить степень подозрительности твоих родителей на мой счёт.

– Хоть и несвоевременно, но актуально. Я помолвлена. – Она по-прежнему была поглощена творческим процессом, словно в этом обстоятельстве не было ничего важного. А мне перекрыло кислород. Я не скрыл брезгливости и выплюнул:

– Неужели это тот неповоротливый бройлер на стероидах? На нём твой художественный вкус отдыхает? – Хищник боролся с гипервентиляцией. Но сама виновница невозмутимо раскладывала на полу камни по цветовой гамме:

– Гордон, дыши. Иван во вкусе моих родителей. Кстати, он скоро приезжает.

– Что, булыжники закончились? – Я не удержался и пнул объёмный мешок с галькой. Леди снисходительно усмехнулась:

– Нет, терпение закончилось.

С юмором висельника регистрируя у себя приступ панической атаки, я судорожно глотал воздух и остервенело долбил по искусственному камню:

– У него проблемы с самообладанием?

– Ты мимо цели. – Камилла иронично приподняла брови, наблюдая беспощадную утилизацию плиты белого песчаника неадекватным каменотёсом. Я оторвал голову от черепков, а сострадательное чудо пояснило. – Закончилось терпение моих родителей, введённых в заблуждение твоим частым появлением.