– О, я его никогда не слушаю. Что-то говорит, говорит, а к рисунку это никакого дела и не имеет.

– То есть и тебя так рисовали?

– Нет. До тебя никто себе такого не позволял. Вообще, каждый день дежурный убирает класс и выбирает тему или предмет. А я не подозревал, что ты такой раскрепощенный. Если у тебя ещё есть вопросы, задашь их перед обедом. – кивая и отходя от Вячеслава Владимировича, предложил старик.

Переходя с шага на бег и обратно, Пётр Семёнович начал удаляться от кабинета живописи.

– Ты правда сказал этому придурку остановить тех троих?.. Позировать голым. Серьёзно? – сдерживая смехом, и оперевшись о стену, надрываясь произнёс интерн.

– Да. Как главенствующее над ними лицо, он должен был следить за порядком. А вы должны соблюдать субординацию. – пальцем ткнув в интерна, заявил Вячеслав Владимирович.

– Не учитесь на собственных ошибках. Я тоже лицо главенствующее… Может быть меня оскорбляет ваше поведение, и как мне это исправить? – попытавшись пощекотать Вячеслава Владимировича, заметил интерн.

– А с этим вы прогадали. Я щекотки не боюсь. И это не ошибка, а правило.

– Некоторым правилом лучше не следовать, для собственной же безопасности. Пример часа назад – не указывать человеку, что ему делать. – выпрямившись, интерн повернул Вячеслава Владимировича вглубь коридоров, где, в обстреливающей дискуссии, они дошли до следующего занятия.

На этот раз получив неправильный ответ – психолог, интерн поправил учёного – живая музыка. Предупреждённый, о продолжительности занятия, длиной в пятьдесят минут, Вячеслав Владимирович зашёл в тихий зал. Более широкая, чем кабинет изобразительного творчества, но менее длинная, чем спортивный зал, комната отличалась пропорциональной квадратной формой, рёбра и углы которой были скруглены. С правой от двери стены с окнами стояло пианино, и та же часть стены была облицована тонкими гранитными плитками, но несмотря на это в помещение было тепло. С центра и к противоположной стене, занятой акустическим поролоном, как и две боковые, были расставлены стулья.

Представившись медсестре и одногруппникам, Вячеслав Владимирович занял стул в первом ряду – только там места были свободны. За следующую пару минут пришли ещё три человека. Последней вошла Лизавета, опустившись на стул, она подняла крышку пианино, и занятие началось. Отыгрывая мелодию за мелодией, что удивило Вячеслава Владимировича, ведь нот перед девушкой не было, музицирование безостановочно продолжалось от начала и до конца занятия, пока за столом медсестры не прозвенел будильник. В то время как все с блаженным видом расходились, Лизавета осталась доигрывать последнее произведение, и Вячеслав Владимирович дослушал его до конца. Закончив, девушка развернулась, и, увидев единственного слушателя, смущённо улыбнувшись, вышла из кабинета.

– Мужчина! Выходите. – вытягивая гласные, крикнула медсестра, слух которой был перенасыщен количеством поступавшей в него классической музыки.

Не удостоив её удовольствия ещё громче и повелительней выразить своё недовольство, Вячеслав Владимирович быстро удалился из кабинета.

– Последние, к психологу?

– Нет. Сначала обед, потом на «психологическую помощь». И попроси соседей, чтобы рассказали распорядок дня. – посоветовал интерн, разворачиваясь к коридору, ведущему в столовую.

– Я его уже знаю.

– Так даже лучше. Сам сможешь дойти до комнаты?

– Не думаю. – догоняя набиравшего шаг интерна, туго вдыхая, опроверг Вячеслав Владимирович.

– Пора бы уже запомнить. Вам же разрешают ходить по зданию, дак прочитай хотя бы план эвакуации.

– Если поможете его найти.

Через пару поворотов подойдя к столовой, путь от которой до комнаты Вячеслав Владимирович смутно, но запомнил, они сели за стол друг напротив друга, ожидая обеда.

– Я приду за тобой перед последним занятием. – усевшись в удобном положении, насколько позволяла твёрдая деревянная скамья, предупредил интерн.

– А что там за трощены в стенах? – Вячеслав Владимирович показал в коридор.

– Всякие бывают пациенты. Сам подумай, если вы «небуйная», то есть и то, чему противопоставляют.

– Их кто-то царапал?

– Может быть царапал, может быть, пытался удержаться, пока его тащили в камеру, может быть следствие промаха во время драки. Причин много. Возможна любая. – размашисто жестикулируя, объяснил интерн.

Получив ответ на интересовавший Вячеслава Владимировича всё время нахождения в отдалённых коридорах вопрос, оставшиеся до обеда минуты мужчина хотел просидеть молча.

– Это, конечно, нескромно с моей стороны и прошу извинить меня за несоблюдение субординации и правил приличия, но могу задать вам довольно некорректный с моей стороны вопрос? – потакая принципам физика, спросил интерн.

– Конечно. – чувствуя влияние на переосмысление, как ему казалась, поведения мужчины, отозвался Вячеслав Владимирович.

– Что ты чувствовал, когда обрек себя на нахождение здесь, даже на три года? Это всё же большой срок.

– Разочарование… досада из-за недопонимания. – подставив кулак к носу, вдумчиво ответил Вячеслав Владимирович, хотя многие посчитали бы этот вопрос ироничным издевательством.

– Хотел бы ты, чтобы человек, который тебя не понял, испытал то же, что придётся пережить тебе?

– Скорее ни она не поняла меня, а я был непонятным. И это, – Вячеслав Владимирович, поворачивая головой, через рассмотрение столовой, показал, что говорит о госпитале, – следствие моей опрометчивости.

– Если что-то происходит, то с участием не только одного человека. И искать виновного только в одном неразумно, если бы обе стороны смогли найти компромисс, последствия были бы выгодны всем.

– Но иногда одна из сторон не знает контекста событий и делает ложные выводы.

– Как жаль, что умы небездарных людей стараются подравнять в подобных местах.

– И много подобных примеров ты знаешь? – Вячеслав Владимирович придвинулся к интерну.

– Много. Но услышанное тобой предназначалось для моего внутреннего рассуждения, так что постарайся забыть это на ближайшие три года.

– За всю жизнь умственной работы, мой мозг торжествует от такого долгого расслабления. Не беспокойся, твои слова ушли в небытие, как… время, остававшееся до обеда. – посмотрев на часы, завершил сравнение Вячеслав Владимирович.

– У вас продолжается отдых, а сейчас и одна из самых приятных его частей, а мне пара начать работу. – опёршись на две руки, поставленные локтями вверх на стол, сказал интерн.

Оба встали и направились к пункту выдачи. На взятом у окна подносе интерн смог разместить шесть тарелок горячего, когда неопытный Вячеслав Владимирович взгромоздил на свой первое, второе, если считать без аперитива, начиная с супа, и хлеб с чаем. Одновременно закончив сервировку подноса, оба отошли от окошка. Выждав подходящее время, чтобы успеть к тому моменту, как мужчина начнёт заворачивать к столу, интерн попрощался:

– Не забудь, у тебя ещё одна процедура.

И, обогнав Вячеслава Владимировича, вышел из столовой, а учёный, остановившись у горизонтальной поверхности, выложил тарелки с подноса, после чего сел. За время употребления первого блюда, в столовую прибыло в несколько раз человек больше, чем к завтраку, среди которых физик рассмотрел несколько одногруппников. Первым из соседей по «Небуйной», к огорчению Вячеслава Владимировича, вернулся Коля.

– Фу, опять бергамот. Который месяц им травлюсь. – расположившись напротив сокомнатника, брезгливо заявил мужчина и тут же, набросился на еду, не ответив на приветствие Вячеслава Владимировича.

А к середине второго блюда физика «небуйная» сидела в полном составе. Рассказами о первых занятиях, по приказу Клавдия, доев, Вячеслав Владимирович начал развлекать обедающих. Эмоции соседей абсолютно не отличались от тех, которые они высказали во время рассказа о прошлом мужчины. И не изменённым утренним составом вернулись в комнату, когда (с 14 до 16) часы отводились для сна, что и сделал Вячеслав Владимирович, заснув днём первый раз в своей жизни после получения частичной дееспособности.