Элеонора с трудом открыла глаза. На веки словно положили по золотой монете. А ещё её штормило, как того мёртвого пирата, которого выбросили в океан в последний путь. Желудок танцевал джигу из последних сил и грозился навсегда покинуть организм.

Тело было слабым и словно избитым.

«Господи, где я успела так нажраться? Что, уже наступил новогодний корпоратив?» – единственная связная мысль потерялась в космической пустоте её черепа.

В висках стучали молоточки. Даже волосы заболели!

Белокурая блондинка запустила исцеляющую волну магии, которая лучше всего получалась у светлых созданий.

Мгновенье – и волна дурноты схлынула, оставив после себя остатки трезвых воспоминаний.

Оказывается, она даже не пила! Что было обидно. От похмелья, получается, пострадала зря. Или это было не похмелье, а удар по голове?

Она нахмурилась, так как не могла вспомнить вчерашний день. И это показалось ей тревожным знаком.

Вокруг высокой и фигуристой девушки взметнулись наполовину материальные белоснежные крылья.

Их прекрасное жемчужное сияние осветило просторную комнату с изящной белоснежной мебелью с блестящими новогодними украшениями и мишурой.

Элли едва не заорала от ужаса, увидев гигантский силуэт, растопыривший многочисленные лапы с острыми иглами.

Лишь через пару секунд она сообразила, что это всего лишь ёлка. Большая, милая и пушистая.

А через мгновенье она воспользовалась астральным оком, чтобы увидеть всю сцену со стороны и сориентироваться на местности.

И ошеломлённо захлопала ресницами, полуоткрыв рот.

Её прекрасное белоснежное тело в одном лишь нижнем белье обмотали ёлочной гирляндой и оставили под ёлкой.

Словно подарок.

Снег кружился в воздухе и падал на высокие башни белоснежного дворца, сливаясь с ослепительной белизной истинного серебра. Перемешивался, взбиваясь в белоснежную пену, с блеском светлых волос многочисленных эльфов.

Зелёные ели и ёлки стояли наряженными на главной площади, в небольших домах, в роскошных покоях, в королевском дворце.

Новый год уже дышал в лицо и подгонял жить, любить и радоваться.

Эльвинг не радовался. Одинокая стройная фигура стояла на одной из башен. Дозор в эти праздничные дни тоже был необязательным, так как могущественные маги использовали множество защитных заклинаний, чтобы никакие враги не пробрались в Серебряный город снежный эльфов и не помешали проведению важнейшего праздника в году.

Но младший царский сын сам вызвался стоять в дозоре в этот день. До Нового года оставалась неделя, а он был по-прежнему одинок. И видеть сочувствие или, что хуже, ехидные выражения лиц многочисленных братьев, сестёр, других родственников и придворных не было никакого желания.

«И чем я хуже других?» – раздумывал он с горечью, острым эльфийским зрением наблюдая за влюблёнными парочками или триадами. Новогодняя ярмарка открывалась за неделю до главного торжества, так что легкомысленная атмосфера проникала во все здания Серебряной столицы.

Он видел, как хорошенькие девушки и красивые парни кормили друг дружку мороженным, покупали милые сувениры, украдкой отдалялись от вторых половинок, чтобы купить подарок под ёлку.

Сердце болело от внутренней боли. Зависть сдавливала лёгкие. Нет, он никогда не считал себя плохим эльфом, но яркое и показушное или трепетное и тихое счастье других ранило не хуже кинжала.

Особенно больно было смотреть на новые пары. Тех, кто в этом году нашёл своих истинных и планировал представить их предкам под бой часов в старинной часовой башне на главной площади. Это был священный ритуал, полный нежности и любви, страсти и желания.

Говорили, что первая новогодняя ночь запоминалась всем парам на всю их долгую эльфийскую жизнь. Становилась драгоценным воспоминаниям, как искусно выполненные парные портреты в семейной галерее.

Родители часто делились с ним своими прекрасными воспоминаниями в эти дни перед новогодней ночью. Каждый год ему приходилось выслушивать сахарные, словно нелюбимая им сахарная вата разных оттенков, истории от родителей и других родственников. И с каждым годом таких историй становилось всё больше! Потому что у него было двадцать братьев и десять сестёр. А двоюродных, троюродных и, так далее, так много, что он уже перестал считать и даже узнавать некоторых из них в лицо.

И сейчас он в одиночестве торчал на продуваемой всеми ветрами, обсыпаемой густым снегом башне, чтобы только не выслушивать приторную романтику в очередной раз.

А ещё ему не хотелось видеть сочувствие в глазах матери и разочарование в отцовских глазах. Даже его братья и сёстры в эти праздничные дни обходили его стороной, будто больное животное в стае.

«Да что с ним не так?!» – читалось в их опасливых взглядах.

Где-то он слышал краем длинного уха, что некоторые начали всерьёз избегать его в новогодние праздники, считая, что он может проклясть одним своим видом на неудачу в личной жизни.

В прошлом году, когда он прогуливался по новогодней ярмарке, то едва не устроил громкую публичную истерику со швырянием первых попавшихся под руку предметов и эльфов. Когда услышал осторожное, опасливое: «Ирна, не подходи к нему, и даже не смотри на него, а то не найдёшь в этом году своего истинного!»

Ещё и по этой причине он и отсиживался на башне, прямой, как палка, проглотившая столб. Или наоборот. Недвижимый, он оказался усыпанным снегом и уже мало отличался от архитектурного ансамбля.

Такой же изящный, заснеженный и белый. Укрытый тёплым покрывалом из снега.

– Привет, – когда до его плеча кто-то дотронулся, Эльвинг едва не очутился внизу гораздо быстрее, чем ему бы хотелось.

– Эй, всё не так плохо, чтобы кидаться с башни! Да и тут защитные заклинания, так что разбиться у тебя бы всё равно не получилось, – «порадовал» его шебутной братец Юн. Несмотря на то, что братом он был троюродным, Эльвинг его запомнил. Да и многие запомнили. Его шалости, язвительные подколки и неожиданные идеи не забывались. Да и сам юноша не терялся в любой компании. Многие хотели бы его забыть, особенно когда становились жертвами его розыгрышей и посмешищем на очередном сборище.

Эльвинг интуитивно, попным нервом, догадался, что Юн пришёл его разыграть. Но покорно сложил лапки и глянул на брата с видом пнутого щенка, надеясь, что тот хоть немного пощадит его поруганные чувства.

Ага, не дождался, конечно.

Блондин со слишком белыми даже для снежного эльфа волосами игриво усмехнулся, покачиваясь с пятки на носом в узком проходе.

– Может, в помещение пойдём, чего ты на балкончике стоишь? Думаешь, что в этом случае героически спасёшь нашгород от нашествияголубей?

Он склонил голову на бок, словно та самая птица, которая прикидывала, куда бы ей сделать её дела. Например, на чьё-то лицо.

– Страдаешь, что ли? – небрежно спросил он.

– Ага, – сознался Эльвинг, не находя душевных сил изображать хоть что-то положительное.

– Пошли, – он потащил его вглубь башни, в тесное круглое помещение, усадил за круглый же столик и принялся хлопотать у маленькой печки. – Сейчас чай подогрею, а то у следующих дежурных будет мороженный эльф на ужин. А им вряд ли понравится такое экзотическое блюдо.

– Не собирался я промерзать насмерть, – пробубнил Эльвинг в горячую чашку, обхватив её руками. Аромат корицы и терпкий запах лимона настроилиего на счастливое будущее. Пусть это и была иллюзия. Та сама вера в новогодние чудеса, которая владела сердцами многих поколений снежных эльфов.

– А было похоже, что собирался так себя наказать за что-то непонятное, – Юн нахмурил белесые бровки. – Кстати, я нашёл сегодня свою истинную, когда покупал носки. Носки, представляешь?! Обычно я свои могу месяцами носить, ведь живу один. А они так замечательно выстраиваются у стеночки. Теперь, конечно, придётся покупать их снова и снова. Да Арианночка – продавщица и дочь владелицы магазина, так что обеспечит меня партией носков по скидке на ближайшие годы. Это я тебе рассказал, чтобы ты не плакал на церемонии представления истинных главной ёлке.