Последняя мысль была как бы умнее самого народного контролера, и он ей очень удивился, одновременно и понимая ее, и недопонимая.

Откуда-то раздался грохот. Потом кто-то громко закряхтел, выматерился кратко и затих.

Добрынин вылез из-под одеял и обнаружил, что спал совершенно одетым.

В казарме было нежарко.

По старой памяти нашел Добрынин столовую, сел за деревянный стол.

Из окошка выдачи пищи высунулась удивленная физиономия солдата с Востока.

– Кушать, да? – спросил он.

– Да, – ответил Добрынин, протирая не умытые со сна глаза.

– Каша, мясо, да? – снова спросил солдат.

– Ага.

– Мясо медведь, – объяснил солдат-повар. – Кости нэт, осколки снаряд есть. Кушать осторожно надо…

Добрынин кивал, ожидая, когда уже что-нибудь появится перед ним на столе.

Минут через пять появилось обещанное. Перловая каша, прохладная, но с прожилками застывшего жира. И мясо, бурое, еще теплое.

– А пить? – спросил Добрынин.

– Чай нэт. Командир забрал. Вода в ведро!

Завтрак оказался не аппетитным, но сытным.

Поднявшись после того, как тарелка стала совсем пустой, за исключением железных снарядных осколков, вытащенных из мяса, народный контролер пошел искать полковника Иващукина.

Вместе с сытостью пришло к Добрынину желание работать, и работать немедленно.

Иващукина нашел в его комнате-кабинете. Полковник сидел за столом, углубившись в книгу.

Добрынин кашлянул, привлекая внимание.

– А-а! – Иващукин поднял глаза на народного контролера. – Как самочувствие? Проспался?

– Да, в общем-то…

– А позавтракать?

– Спасибо, я уже… Я думаю, надо работать ехать…

– А куда теперь? – поинтересовался полковник.

Добрынин пожал плечами.

– Главное, чтобы было что проверять… может, завод какой или фабрика?

– Ну, этого тут поблизости нету… – Иващукин задумался на минутку, и вдруг его осенило: – Слушай, а давай заготовку пушнины проверишь?

– Давай! – согласился Добрынин.

– Отлично! – улыбнулся командир части. – Поедешь в Бокайгол, там и радиостанция есть, радист Петров сидит. Если что – можешь через него с нами связаться.

– А как я туда доеду?

– Ну, брат, что мы тебя не отвезем, что ли, – развел руками полковник. – А танк у нас для чего?

Добрынин окончательно успокоился.

– Давай я тебе на карте покажу! – сказал, поднимаясь из-за стола, Иващукин.

Карта висела на стене.

– Вот, смотри, здесь мы! – Иващукин ткнул толстым пальцем в красную точку, вокруг которой разливалось сплошное салатное пятно. – А вот тут Бокайгол!

Добрынин, следивший за пальцем полковника, удивился расстоянию, но промолчал.

– Ближе только Хулайба, но ты уже там был! – развел руками Иващукин.

Народный контролер кивнул.

Через полчаса заправленный под завязку танк стоял перед входом в домик-штаб. Рядом с боевой машиной переступал с ноги на ногу солдатик-танкист.

Урку-емец сердечно прощался с военными друзьями. Даже прапорщик, самый угрюмый и нелюдимый среди местных военных, и тот пришел обнять Дмитрия Ваплахова.

Добрынин зашел в комнату-казарму забрать свой вещмешок.

Вышел во двор. Глотнул морозного воздуха и потопал к танку, на ходу застегивая подаренный Иващукиным кожух.

Подошли туда и полковник с двумя солдатами, несшими ящик бутылок питьевого спирта.

– Че это? – спросил Добрынин.

– Это Дмитрия хозяйство! – ответил полковник. – Это он честно в карты выиграл! Пригодится в дороге!

Прощание было кратким.

Затащив ящик бутылок в танк, солдаты выбрались наружу, потом в люк спустился Ваплахов, Добрынин и солдаттанкист. Загудела тяжелая машина и поехала, оставив позади военный городок и его обитателей.

Первое время ехали молча. Урку-емец пребывал в грустном настроении – видимо, не хотелось ему покидать военный городок и новых друзей.

Добрынин думал о громадности Родины. О том, что сердце Родины Москва – намного теплее далекого Севера. Вскоре ему надоело молчать и, вытащив из вещмешка мандат на имя Ваплахова, он протянул документ Дмитрию.

Дмитрий, прочитав свой мандат, просиял.

– Я теперь тоже русским могу быть?!

– Почему? – Добрынин удивился.

– Ну раз я – помощник русского человека Добрынина, то я могу тоже русским быть?! – повторил свой невнятный полувопрос-полуутверждение урку-емец.

– Зачем тебе русским быть? Ты же урку-емец!

Слова народного контролера дошли до Дмитрия, и он задумался.

Танк ехал по давно прорубленной в тайге просеке-дороге, оставляя за собой на снегу две полосы гусеничных следов.

Добрынину захотелось пить – после вчерашнего застолья в горле была такая сушь, что предложи сейчас кто-нибудь народному контролеру литр компота – за раз выпил бы, одним глотком!

– Что-нибудь выпить есть тут? – наклонившись поближе к танкисту, спросил Добрынин.

– А-а? – переспросил солдат, не разобрав в гулком шуме едущего танка слова народного контролера.

– Пить! Пить! – повторил Добрынин и показал обернувшемуся танкисту свой открытый рот, добавив смысла жестом правой руки.

Танкист показал на ящик питьевого спирта.

– Нет! – крикнул Добрынин. – Другое! Вода есть?

Танкист отрицательно замотал головой.

Вздохнув тяжело, Добрынин вытащил из ящика одну бутылку. Открыл, приложился и тут же, после первого глотка, скривил лицо до неузнаваемости из-за отвратности вкуса этого напитка.

Танк вдруг остановился, и стало тихо.

– Что там? – спросил Добрынин, увидев, что танкист прилип к щели обозрения.

Солдат пожал плечами и полез в люк.

Добрынин, отставив бутылку, заглянул в обзорную щель.

Перед танком белоснежную просеку-дорогу пересекала широкая полоса следов.

– Стадо какое-то прошло? – пожал плечами Добрынин. – Стоит из-за этого останавливаться!

Ваплахов тоже заглянул в щель. Присмотрелся и тут же полез в люк.

Добрынин, не захотев оставаться в танке один, тоже выбрался на морозное безветрие. Хрустнул снег под ногами.

Подошли они к этой протоптанной дороге.

И тут народный контролер отвлекся от неприятного спиртового вкуса во рту – перед ним на снегу были видны следы десятков человеческих ног, совершенно босых, с отпечатками пальцев.

Дмитрий присел на корточки и уставился на следы напряженным взглядом.

Солдат-танкист просто стоял с открытым ртом.

Добрынин нахмурил брови, пытаясь найти какое-нибудь объяснение увиденному, но это ему не удавалось.

Ваплахов поднялся, пристально посмотрел в ту сторону, куда вели десятки следов, и медленно пошел туда.

– Ты куда? – спросил Добрынин.

– Посмотреть надо, – ответил, не оборачиваясь, Дмитрий.

Пройдя метров сто – сто пятьдесят, Ваплахов остановился и снова присел на корточки, что-то разглядывая.

Добрынин и танкист подошли к нему.

– Дерьмо, – сказал солдат-танкист сам себе, увидев, что Ваплахов действительно разглядывает темно-коричневую кучку, лежащую в центре небольшого круга бурой земли, вынырнувшей из-под растаявшего снега.

– Дня три назад прошли! – сказал Ваплахов.

«Тоже мне следопыт! – подумал Добрынин. – Много ты по этому узнать можешь!»

Танкист пожал плечами. Он тоже с сомнением подумал о возможности определять что-нибудь по оставленному кем-то дерьму.

– Это мой народ, – проговорил дрожащим голосом Дмитрий. – Урку-емцы…

– Что, живы? – недопонял Добрынин.

Ваплахов, поднявшись на ноги, кивнул.

– Только они могут голыми ногами ходить… Надо проверить… Один должен быть в унтах! – вспомнив, проговорил он. – Если есть следы от унт, значит они!

Танкист и народный контролер зашарили глазами по истоптанному снегу.

– Да не, – выдохнул с паром солдат. – Тут все босиком! У-ух, в такой морозище голыми пятками по снегу!

Добрынин молча просматривал следы и вдруг отчетливо увидел более мягкий след обутой ноги.

– Есть! – крикнул он стоявшему недалеко Ваплахову. – Есть один!

Дмитрий подошел, осмотрел след.