Так вот, читая Ю.Кукина, программа выдала:

"И чай не в стаканах,

А в чашечках чахлых роз..."

(Вместо "чайных".)

К женщинам же она отнеслась с куда большим пиететом:

"Леди идут по свету..."

Нижнетагильский (а ныне израильский) автор текстов ряда известных слов Михаил Сипер как-то раз в Казани (в 1983 году) сказал:

-- Я могу это спеть. Я могу это сыграть. Но записывать это надо на стерео (гитару в один канал, голос -- в другой) и проигрывать в разных городах.

Берг всегда начинает занятие в своем мастер-классе со следующей фразы:

-- Если с чем-либо из того, что я вам сегодня скажу, вы лет через десять согласитесь, значит, я не такой уж и дурак. А если года через три, -значит, и вы тоже.

Михаил Волков (Кфар-Саба, Израиль):

-- У меня черный пояс по КСП!

Размерность.

Фраза с III Всесоюзного фестиваля (1990 год, Киев): "Авторская песня пока еще измеряется мэтрами, хотя в попугаях она гораздо длиннее!"

МАНИ, МАНИ, МАНИ...

(Цитата из другого жанра)

Молчание и золото.

Рассказывают...

...Что когда в Советский Союз должен был вернуться Александр Вертинский и ему уже приготовили квартиру в Москве, живший через стенку профессор каких-то интеллектоемких наук пришел в панику: он представил себе, как из соседней квартиры начнут доноситься пассажи, рулады и фиоритуры -- и научным его занятиям настанет конец.

И вот певец приехал. И -- тишина. День, неделю, другую...

Профессор набрался храбрости и постучал в соседскую дверь. Открыл Вертинский:

-- Чем могу быть полезен?

-- Понимаете, товарищ артист, -- произнес профессор, -- я вот уже несколько дней с трепетом ожидаю начала Ваших упражнений в области вокала, а у Вас все тихо да тихо...

-- Что Вы, батенька, -- ответил великий бард, -- я, поди, тридцать лет задаром рта не раскрываю!

Аутотренинг.

Рассказывает бывший фонотетчик одесского КСП "Дельфиния" некто М.К..

-- Где-то во второй половине 70-х годов в Одессе с концертом оказался известный, тогда еще уральский, бард, ставший классиком с младых ногтей. Точнее, он оказался где-то поблизости, кажется, в Кишиневе, а в Одессе его уговорили выступить "до кучи", причем, в силу последнего обстоятельства, за какой-то почти символический гонорар. Испытание для психики классика, видимо, оказалось не из легких; во всяком случае, картина была такая: он меряет большими шагами по диагонали тесную артистическую и, не замечая стоящего в дверях М.К., сам себе вслух твердит:

-- Все равно работать надо честно! Все равно работать надо хорошо! Все равно работать надо честно! Все равно работать надо хорошо!

Так или иначе, концерт прошел на должной высоте.

Экономика должна быть экономной!

А как вообще все было?

Рассказал М.К.

Некие околоКСПшные одесские дамы, приходившие в возбужденное состояние от одного упоминания имени вышеупомянутого уральского барда, узнали, что тот должен оказаться в соблазнительной близости от Одессы -- в Кишиневе. Они насели на президента КСП "Дельфиния" Марика Мееровича с требованием организовать в Одессе концерт своего кумира. Марик быстро смекнул, какую выгоду можно из этого извлечь, и поставил дамам условие -- собрать самим, скинувшись в своем узком кругу, эту немалую по тем временам сумму -- 50 рублей (которая как гонорар для птицы такого полета была, тем не менее, ничтожна). Что дамы с энтузиазмом и сделали.

Марик же связался с Кишиневом и сказал барду, мол, день задержки, три часа дороги дизелем, -- и лишний полтинник в кармане. Не желаешь ли?

Бард возжелал.

В итоге он получил сверхплановый довесок к зарплате, дамы -- любимого барда, а вся остальная одесская КСПшная общественность -- бесплатный концерт классика.

И тогда жена Марика Лариса объявила, что отныне на базар будет ходить исключительно он.

Благородный порыв.

Из фольклора. (Речь идет о другом уральском авторе, ставшим классиком благодаря одной из первых своих песен.)

Диалог:

-- N согласился дать благотворительный концерт.

-- Как, неужели бесплатно?

-- Нет, но -- за рубли!

Нам песня строить и жить помогает.

Рассказывает Игорь Грызлов (Москва), хотя Борис Жуков утверждает, что слышал эту историю из других источников и о других героях.

В 60-е годы, когда песни Окуджавы как-то сами собой легализовались, сразу несколько известных композиторов-песенников вдруг проявили интерес к возможному сотрудничеству с ним. Булат Шалвович, в ту пору еще стеснявшийся своего вторжения на "чужую территорию", не решился им отказать. Ничего путного из этого сотрудничества так и не вышло (пока на горизонте не появился Исаак Шварц), но в одном случае оно зашло настолько далеко, что увлекшийся мэтр пригласил своего будущего соавтора к себе домой. До этого Окуджаве ни разу не случалось бывать дома у людей с таким уровнем жизни (ведущие эстрадные композиторы имели самые высокие легальные доходы в СССР), и увиденное его прямо-таки ошарашило. Когда он вновь обрел способность говорить, он спросил:

-- Имярек Имярекович, откуда все это?

Маэстро снисходительно похлопал его по плечу:

-- Песни надо писать, молодой человек!

Вариант Михаила Столяра, слышавшего нечто аналогичное от Александра Городницкого.

Однажды спускаясь в лифте, Булат, которого тогда еще нечасто величали Шалвовичем, "подобрал" двумя этажами ниже жившего там Илью Резника, великого поэта-песельника, и, подивившись разнице в одежде своей и известного "профи", произнес слова о том, что -- вот, мол, я поэт, писатель, у меня книжки выходят, а такой красоты писаной, как твои, Илюша, наряды, близко не видывал.

На что его визави и ответил:

-- Песенки надо писать, Булатик!

Другую историю рассказал Павел Маловичко.

Сергей Волобуев (автор, исполнитель, член квартета, а ныне -- еще и президент КСП) и его приятель и сосед по дому Саша, оба с женами, приехав "дикарями" на двух машинах, отдыхали неподалеку от Туапсе. Их палатки стояли на территории лагеря "Орленок", а точнее в районе вечно строящейся второй очереди, где сторожа за разумное вознаграждение пускали постояльцев в тенек под деревьями метрах в двухстах от берега.