Когда-то я верил в Бога. Даже молился ему украдкой, найдя старую бабушкину икону, которая вся выгорела на солнце. Я прятал её под подушку, но мать нашла её и рассказала отцу. Теперь все словесные прения, неизменно наполнялись религиозным смыслом. Отец быстро лишил меня Бога и спасения извне, объяснив, почему он никогда не поможет и не услышит коротким и лаконичным словом:

– Выродок! Когда твоё тело будут жрать черви, мы откроем с матерью бутылку вина, что храним с самого твоего рождения! И ждём, ждём, ждём!

Я сел на табурет за прилавок, обхватив голову двумя руками. Я просто кончался как человек. Мне было трудно дышать, а зрение сужалось в одну маленькую черную точку перед собой. Я часто задыхался к концу отцовских проповедей. Для отца это всегда было сигналом его победы. Он вновь победил и снова подавил меня.

– Ждём, когда ты сдохнешь и сделаешь хоть что-то хорошее в собственной жизни!

Смутно я услышал, как коротко прозвенел звонок над входной дверью. Может быть, кто-то вошёл, а может быть и нет. Я уже ничего не понимал и не слышал. Фигура отца как будто растворилась и исчезла.

Я вдруг почувствовал знакомый пряный запах, и моя дрожащая задыхающаяся от частых сокращений грудь, снова заработала и принялась жадно глотать фантомный кислород, наполненный спасительным ароматом, что вернул мне жизнь. Я чувствовал и наслаждался былой музой, что открыла мне сердце и подарила безответную любовь.

Мой рваный пульс потихоньку приходил в норму и вдруг я увидел до боли знакомый силуэт перед собой, всплывший, словно компьютерная голограмма в моем раненом воображении. Я всматривался в прекрасные очертания и пытался раствориться в иллюзии бесконечной любви.

Это была Сальма. Сперва я подумал, что умер. Я много раз мечтал, чтобы в моей жизни появилась суперспособность, с помощью которой я бы мог заставить отца исчезнуть в любой момент. И понимал, что подобное если и исполнится, то в другом мире, лучшем мире, что обязательно будет, когда настанет срок. И вдруг отец действительно исчез и появилась она…

Она смотрела на меня слабого и никчемного. Тихого и кроткого. Безвольного и жалкого. Смотрела молча, серьезно и одновременно чувственно, как может только она, моя любимая Сальма.

Я видел, как в Сальме зарождалась буря. Как рождалась воля. Как целая стихия огня покорилась ей и засияла бескрайним ореолом. Мой личный ангел-хранитель стоял передо мной и лечил мою искалеченную душу крыльями любви.

Я сидел на старом табурете за прилавком и смотрел на неё снизу-вверх как на божество. Потихоньку образ ангела-любви улетучился, и я увидел её искрометные карие глаза, пухлые розовые губы и пунцовые щечки. В одной руке у неё была синяя сумка, перекинутая через плечо, что оставила красный след от потертостей на её нежной коже вокруг плеча. В другой руке она держала солнечные очки за пластиковые дужки.

Она всё смотрела на меня, а я сидел затравленным ссутулившимся волчком и не находил в себе сил, сказать хоть слово, боясь, что вслед за ним, мираж исчезнет и вместо неё, вновь появится мой папаша.

– Ты сменил вывеску, – вдруг сказала Сальма мягким голосом, и я сильно-сильно зажмурил глаза, ожидая, что сейчас все обратится в порочную реальность моей жизни, и карета вновь превратится в тыкву.

Открыв глаза, я снова увидел её.

Она улыбнулась и обошла прилавок.

Моя коллекция пополнилась нежданным бонусом.

Сальма подняла свою бархатную руку и нежно погладила мою щёку.

Мне захотелось выть от удовольствия и стучать ногой от дикого порыва и изумления.

– Я очень хочу чтобы ты уехал отсюда, Брайан, – произнесла она шёпотом.

Я медленно поднял свои глаза и услышал, как разрываются небеса от её слов, что навсегда, разом, окончательно и бесповоротно изменили мою жизнь:

– Уехал вместе со мной…

Глава вторая.

Черный лебедь.

Часть первая. Между тьмой и светом.

Роза, что расцвела в навозе – погибла в комнатном горшке.

– Брайан, выгуляй Пончика!

– Утром я гулял с ним.

– Тогда почему он сидит под дверью и скулит?

– Не знаю, хандрит просто. Что у собак не бывает плохого настроения?

– Брайан, он уже час просится – прогуляйтесь. И держись подальше от Митча. Он снова жаловался. Не забудь взять пакеты, для уборки сам знаешь, чего.

– Жаловался? На что?

– На то, что наш Пончик невоспитанный, гадит, где придётся.

– Сальма, в этот раз он насрал на моей лужайке перед моим домом! Моим!

– Не ругайся, пожалуйста.

– Моя собака, моя лужайка, мой дом! – нервничал я.

– Не ругайся, просто нужно было сразу за ним убрать, здесь так не принято. Чистый газон – порядочные соседи.

– Я не понимаю, что не так. Этот напыщенный индюк сразу стал брюзжать, как только мы привезли щенка. Подсовывал мне телефоны кинологов в машину. Потом бегал и орал в припадках на весь квартал, когда увидел дерьмо у себя на крыльце. Это случилось один раз, один! Обычная собачья какашка, которую мы сразу убрали!

– Я убрала, – перебила Сальма.

– Да, ты. Но он хотел вызывать полицию! Мы договорились с ним о заборе между участками, который нам пришлось уменьшать по высоте, потому что тень закрыла его кусты с цветочками! Он полоумный, он сам не знает, чего хочет!

– Он считает, что место для выгула собак в парке, в специальной зоне. Но ты не хочешь туда ходить.

– Что я там забыл? Там собираются гнусные собачники, что болтают о шампунях для блеска шерсти своих болонок. Мне там скучно.

– Только поэтому? – спросила Сальма с ехидной улыбкой.

– Ну и мистер Понч зачем-то прикусил яичко соседскому доберману, – сказал я потупив глаза.

– Потому что был без намордника и поводка, так ведь? – продолжила Сальма.

– Да. Он грызет поводок. Ему неудобно. Я снял. Так получилось.

– Теперь у Пончика совсем не будет друзей, – сказала Сальма и села на подлокотник кожаного кресла, положив руку мне на плечо.

– Может они просто не любят лабрадоров? – спросил я.

– А ещё я слышала вчера женский крик рано утром, когда ты выскочил забрать почту.

– Это была миссис Хилари, – ответил я. – Я не знаю, что с ней. По-моему, она психическая.

– Или ты забыл надеть халат и выскочил в одних трусах?

Глаза Сальмы наполнялись игривым блеском, она ругала меня, но делала это так умело, что я стыдился и успокаивался одновременно.

– Ну или так, – согласился я.

Сальма обняла меня.

– Ты шкодливый, неотёсанный болван, – прошептала она и поцеловала меня в макушку.

– Хочу спалить дом Митчу, а после выкупить у него землю. Снесу пепелище и обустрою зону для выгула пса, – ответил я так же шёпотом. – Пусть срёт себе на радость.

– Митч живёт по правилам. Здесь все живут по правилам. Тут нет ничего личного. Это удобно и безопасно.

– Митч – самовлюбленный гадёныш, – констатировал я.

– Тут согласна, – засмеялась Сальма.

– Когда он поливал цветы, то пел детскую песенку про крота и морковку.

– Тебе понравилось?

– А волосы он лаком прилизывает и пользуется блеском для губ.

– Я думаю это гигиеническая помада, чтобы губы не трескались.

– Они обязательно треснут, если он продолжит указывать мне, где гадить моей собаке.

– Так, всё, мальчики идут гулять, а девочки готовить обед, – оттолкнула меня Сальма и ловко накинув на ноги теплые меховые тапочки, убежала на кухню.

В коридоре под дверью сидел песочного цвета лабрадор и монотонно стучал хвостом по полу. Он расстроенно жмурился, понуро клевал мокрым носом и скулил. Увидев своего хозяина, он в миг приободрился, радостно визжа и подпрыгивая.

– Идём гулять, мистер Понч, – сказал я и открыл дверь.

Пончик вылетел за дверь, в два прыжка преодолел террасу, перелетел с разбегу ступеньки и принялся носится по зеленому газону, подрывая лапами куски свежескошенной травы.

– Здравствуйте, мистер Ривз! – поздоровался Митч приподняв ковбойскую шляпу. – Погода сегодня чудесная!