Такие детёныши не всегда выживали и после вылупления, обладая разной кровью и иногда слабыми для их силы телами. Но те, кто всё же выживали, могли стать чрезвычайно одарёнными особями. Как из соединения двух стихий, могло появиться что-то уникальное, необычное, так и в случаях смешивания разной крови рождались особые в своей неповторимости родичи. За свою жизнь чудной дракон встречал одного такого крылатого ящера: дочь лавового дракона и штормовой драконицы, Зотарес. Она была очень крупной, больше любого из своих сородичей, и переняла силу от обоих родителей. Ударом хвоста она могла дробить камни, а махи крыльев могли проносить её сквозь бушующую бурю. Но самая главная особенность заключалась в её дыхании. Не огонь, но что-то среднее между пламенем и молнией. Оно сжигало всё, буквально проходило насквозь всего, что встречало на своём пути, порой и огонь других драконов. Поэтому неудивительно, что она без особых проблем стала лидером лавовых сородичей, в равной мере и уважающих, и опасавшихся её силы и нрава. Земляной самец с широкими, кожаными мембранами у затылка не мог назвать Зотарес справедливой и милосердной. Сказывался резкий нрав штормовых драконов, но его, как мага, очень заинтересовало её дыхание. Пришёл к выводу, что это действительно результат смешения молнии и твёрдого огня. И вот сейчас с таким же подходом он пытался найти хоть какие-то отличительные признаки на скорлупе. На одном буром начали выступать фиолетовые прожилки, на втором буром пока ничего. А вот с зелёным произошло куда больше перемен. Цвет стал более насыщенным, и появились чёткие голубые крапинки. Ярко выраженная земляная стихия с вмешательством воды или льда. Трефалкир отметил, что этому яйцу не нужно много жара, может, даже стоит иногда держать в воде, как делают водные драконы:морские и речные. Его беспокоило бурое яйцо без всяких признаков, ведь неправильный уход мог навредить детенышу, если не погубить. Зелёный дракон решил пока поддерживать одинаковый уход за бурыми. Разве что, то, с фиолетовыми прожилками, которые были пока еле заметны, надо меньше выставлять на солнце. Ему не хотелось сделать что-то неправильно, ведь он в ответе за них. «Всё же самки лучше чувствуют, как следует ухаживать за ними», в очередной раз подумал чернокнижник, отодвигая зелёное яйцо от двух остальных.
Жизнь шла своим чередом, прошло несколько месяцев, и Трефалкир чувствовал себя несколько уверенней. На всех яйцах стали проявляться признаки той или иной стихии, самым неожиданным стало то, что бурое без прожилок стало краснеть. И земляной самец волновался, потому что не знал, какой жар безопасен для этого детеныша. А температуру надо было повышать, потому что иначе драконыш внутри не сможет вынести даже огня собственной крови и буквально сгорит изнутри. Но опасно было и слишком резко повысить температуру. Как-то вернувшись с обхода своих границ — дракон всегда задерживался у северной, тщетно пытаясь взором отыскать свою Азайлас — он обнаружил на красном яйце трещины. Тогда впервые за всю недолгую по меркам своего вида жизнь он ощутил себя беспомощным. На данном этапе трещины были опасны, и сложно сказать, почему они вообще появились. Он прислушался и с ужасом обнаружил скачущее сердцебиение внутри. Нарушалась герметичность, и малыш внутри мог погибнуть. Трефалкир не знал, что ему делать. Единственное что пришло в голову: это залатать яйцо магией, молясь, чтобы эта самая магия не ударила по детёнышу. Бормоча заклинания и чаруя своё пламя, зелёный дракон принялся слегка выдыхать на трещину огнём, принявшим более тёмный цвет, чем обычно. Минут двадцать он бережно держал яйцо в своих передних лапах и ещё более бережно направлял пламя. Наконец трещины начали затягиваться. Выдох облегчения. Он всё ещё слышал биение детёныша, уже более спокойное, значит, всё в порядке. Напуганный этим происшествием Трефалкир целую неделю не покидал своё потомство, тщательно наблюдая и следя за малейшими изменениями.
========== 2. Кошмары и грёзы. ==========
Неумолимо приближалось долгожданное вылупление детенышей, и Трефалкир просто не находил себе места. Дракон нервно наматывал круги по своей пещере, почти не спал, лишь изредка погружаясь в призрачную дремоту. И у него были весомые причины для беспокойства. Он смог разобраться, как ухаживать за яйцами, потому что в итоге, на каждом проступили отличительные признаки той или иной стихии. Одно было с чётким влиянием ветра и льда, бурое с фиолетовыми прожилками. Неожиданно чисто огненное яйцо тёмно-красного цвета. Яркое голубовато-зелёное, даже сейчас он затруднялся сказать, какая стихия, земля или вода, возьмёт верх. Каждому требовался свой уход в силу их различий, и с этим дракон справился, раз все три яйца уцелели до момента вылупления. Зелёному и бурому он давал обычное количество жара, а огненное пришлось несколько раз на дню обдувать сильным пламенем. Трефалкир очень надеялся, что ему удалось постепенно повышать температуру огня. Зелёное яйцо каждый день часа четыре он держал в реке. Дракон брал с собой всех детей, боясь оставить остальных в пещере одних, и бережно нёс их всех к ближайшей речке. Передними лапами он становился в воду и ставил перед собой яйцо, два других он размещал на пятне солнечных лучей, прорывавшихся сквозь густую листву, и обвивал чешуйчатым хвостом. Не особо удобная поза для задних лап, но так ему было спокойней, когда всё было под контролем. После речной прогулки он обычно занимался фиолетово-бурым яйцом, ветреная стихия тоже требовала внимания. В лесу попросту не существовало места, где можно встретить порывистые и постоянные ветра, как это бывало в горах, поэтому дракон где-то на час помещал яйцо в наколдованный небольшой вихрь. Не особо безопасная мера, но выбора не было. У самца создавалось ощущение, что детеныши внутри довольны и радуются таким прогулкам. Ему казалось, и он не мог сказать самообман это, вызванный одиночеством, или он в самом деле начал улавливать их эмоции. Последняя мысль выглядела слишком привлекательной, чтобы безоговорочно поверить в её правдивость. В пещере земляной дракон обустроил места для яиц, которые требовали слишком разного ухода, чтобы держать их в одном общем подобии гнезда. Для красного он соорудил что-то вроде выемки с желобами, по которым струился огонь, для бурого почти ничего нельзя было сделать, а зелёному он вырыл яму в земле и держал по большей части в тени. Время пролетало достаточно быстро, но не было ни одного дня, когда дракон не думал о своей возлюбленной. Каждый день он пытался отследить её прорицанием, и лишь изредка что-то неразборчивое пробивалось сквозь белую пелену снега. Только это и позволяло думать, что его Азайлас ещё жива. Никаких новостей до него не доходило — Трефалкир не появлялся в Скрытой Долине, не желая надолго оставлять потомство. Возлюбленная могла не вернуться, а их дети были здесь. Война научила его принимать и отпускать, но просто так смириться он не был готов. Продолжал прикидывать, когда он сможет сам отправиться на север и вернуть Азайлас, уж точно не раньше того момента когда детеныши научатся летать. Но до этого ещё надо было дожить. До этого им предстояло благополучно вылупиться.
А это нелёгкий процесс, прежде всего потому, что Трефалкир почти ничего не знал об этом, ровно как и об уходе за детёнышами в первый годовой период. Самки обычно помогают малышам выбираться из прочной, защищающей скорлупы, когда те пытаются выбраться наружу. Если этого не сделать, то драконыши внутри просто задохнутся, а если сделать слишком рано, они тоже рискуют погибнуть. Чернокнижник надеялся, что инстинкты, а также собственная наблюдательность подскажут ему. Да и отпрысков он сможет видеть глазами и больше понимать их потребности, а не строить выводы лишь на основе логики и своих познаниях в формировании стихий. Во всяком случае, дракон хотел верить, что так будет и что он не растеряется. Но всё же некая доля потерянности и беспомощности присутствовала. Вот уже несколько мучительных и тревожных дней внутри яиц слышались новые постукивания и скрежет. Что это: нормальные ворочания или уже попытки проломить скорлупу? Самец не знал, а потому почти непрерывно следил за яйцами, стараясь поймать взглядом малейшие изменения, слушал. Он не спал уже долгое время, от подкатывавшей к горлу тревоги голова шла кругом. Трефалкир периодически погружался в дремоту, но просыпался от малейшего шороха. Правда, почти все звуки ему всего лишь мерещились, так сильно он опасался пропустить нужный для вылупления момент. Солнце уже начинало садиться, опаляя своим тускнеющим, розоватым светом пещеру, и дракон не заметил, как провалился в неглубокий, смятый сон. Ему привиделись северные горы — место, где он вырос. Белое, равнодушное однообразие пейзажей. Злой и порывистый ветер, который, казалось, никогда не останавливался. Кто бы что ни говорил: те горы были величественными, пускай и колючими в своей враждебности. Внезапно образы стали меняться, накатила невыносимая, рвущая душу тоска. Он боялся того, что сейчас узрит, он не хотел этого, но смотреть было необходимо. Впервые за год Трефалкир, пускай и смутно, но увидел свою Азайлас. Мысленно дракон изо всех сил потянулся к ней, но не сумел приблизиться, лишь ощутил внезапный вкус холодной крови на губах и гладком языке. Драконица, широко раскрыв пасть и обнажая короткие клыки, ревела на другого ледяного дракона. Тот был крупнее и старше, но пугало не это. В обычно добрых и понимающих светло-зелёных глазах возлюбленной горел яркий огонёк безумия. Трефалкир уже видел такое, сомнений не возникало. Он буквально начал тонуть в отчаянии. А ледяной самец взлетел и ударом хвоста обрушил на Азайлас ледяные глыбы, а та ослеплённая сумасшествием не двигалась с места, яростно продолжая рычать, сокрушая рёвом визгливое завывание ветра. В какой-то бессознательной и безнадёжной попытке помочь ей Трефалкир попытался что-то сделать, хоть что-нибудь. Но тут его слух прорезал отвратительный треск льда, обрушившегося на его возлюбленную. Этот же треск, оглушающим громом отразившийся в его сознании, вырвал земляного самца из сна.
